Страница 1 из 53
Искатель. 2009
Выпуск № 06
Анатолий Герасимов
МАЛАЯ БРОННАЯ
Дом с этой загадочной комнатой находился, да и сейчас находится, на весьма известной в Москве улице. Некогда, в очень отдаленные времена, на ее месте, прямо за кремлевским посадом, раскинулось низменное, болотистое урочище, прозванное в народе Козьим болотом, или попросту Козихой. Место было гиблое, глухое. Часто безлунными ночами в Кремле открывались ворота, и телеги или сани, покрытые рогожами, тянулись сюда с телами замученных и казненных. Со всего посада свозили тайком на болото убиенных холопов, замерзших бродяг и пьяниц, зарезанных в драке или татями бедолаг, да и всех тех, которым церковь отказывала в куске московской земли для последнего успокоения. Со вздохами, хлюпаньем и причмокиванием Козиха принимала всех без разбору и счету. Привезли как-то и молодую красавицу — холопку с боярского двора по имени Анастасия. Скрученная веревками, вся в крови, она только тихо стонала, когда слезала с телеги и с жуткой тоской в глазах заглядывала в лица трем хмурым бородатым мужикам, привезшим ее. «Пощадите, дядечки, не губите, отпустите, Христа ради. Молода я, гляди, не жила еще», — еле слышно молила она разбитыми губами. Два мужика помоложе отворачивались и жалостливо терли слезящиеся глаза рукавами кафтанов. Третий, беззлобно толкнув ее в спину, проворчал: «Иди ужо, такова твоя судьбинушка. Не надо было боярину перечить — чай, холопка, не барыня какая. А мы что? Мы не кровопийцы какие. Нам что прикажут, то и делаем. Мы люди подневольные. Не сделаешь — сам в Козихе сгинешь». Бормоча, он подталкивал ее в спину, уводя в глубь болота, до тех пор, пока Анастасия не оступилась на кочке. Стараясь сохранить равновесие, она сделала шаг в сторону и сразу провалилась в трясину до пояса. Мужик, покряхтывая и крестясь, пошел назад к сотоварищам. Болото захлюпало и зашипело, выпуская пузырьки газа и засасывая жертву. Связанная девушка беспомощно подняла глаза к слепому небу и скороговоркой, местами нараспев, стала читать молитвы. Когда зловонная жижа коснулась ее губ, Анастасия жадно глотнула последний раз воздух и закричала: «Будьте же вы прокляты, душегубы!» Затем жуткий, леденящий кровь, предсмертный крик ее потряс ночь. Козиха шумно вздохнула, ухнула и приняла очередную жертву.
Трое мужиков истово перекрестились, глядя на то место, где только что была девушка, и попросили Бога, чтобы тот принял ее душу. Они уже стали поправлять сбившуюся рогожу, намереваясь
ехать назад, как вдруг то место, где утонула Анастасия, осветилось мерцающим бледно-голубым светом.
Оцепенев от страха, мужики увидели, как из болота поднялась во весь рост и зависла в воздухе, едва касаясь земли, одетая в белый саван холопка. Огромные черные глаза ее, источавшие свет, были полны укоризны и устремлены на них.
«За что же вы меня убили, миленькие? Разве я согрешила чем перед вами? — как дуновение ветра, едва слышно, прошелестел ее голос. — Идите и вы ко мне, одной пусто и холодно». Она подняла руку и поманила их. Лица мужиков побелели, затем приобрели землистый оттенок, глаза остекленели, и они, безвольно опустив руки, покорно пошли на зов.
Болото снова зашипело, трижды вдохнуло и замолкло, теперь уже надолго. Видение исчезло. Утром одинокая лошадь с пустой телегой понуро стояла у закрытых ворот боярского терема. А через полгода в Москву пришла чума. Опустел терем. Разразившийся затем пожар стер его с лица земли.
Но это все времена далекие, смутные. Да и было ли все описанное на самом деле, кто теперь подтвердит?
Болото то в конце концов осушили и стали застраивать. При царе Иване Грозном поселились здесь ремесленники, ковавшие оружие, кольчуги и панцири. Звали их бронниками. Вольно или невольно, но мирные по сути своей ремесленники в конечном итоге исправно служили богу войны, разрушительному Молоху, неся своими изделиями не только защиту воинам, но также смерть и горе. В конце Бронной слободы облюбовал себе местечко Патриарх Московский, понастроил хором и, поскольку любил свежее козье молоко, отвел место для разведения коз — Козий двор. Так что Козиха как бы подтвердила свое историческое название. Основной улицей «старой» Козихи, соединяющей прежний посад с патриаршими владениями, стала Малая Бронная.
Часто горела в те времена Москва, но почему-то чаще всего эта улица. В 1812 году она выгорела дотла. После восстановления здесь поселились студенты, мелкие торговцы, ремесленники, люди бедные, обездоленные. Много людского горя видела улица в те времена. Самоубийства, душегубство, выброшенные на помойку новорожденные, попойки, страшные драки и поножовщина густо насыщали жизнь обывателей Латинского квартала, как тогда называли Малую Бронную улицу с ее переулками.
Так что историческая аура, если можно так сказать, у этой улицы весьма темная, и произойти здесь может, как раньше было, так и сейчас, все, что угодно.
На этой улице в доме № 20 в августе 1938 года я и родился. Правда, теперь она поглотила бывшую Патриаршую слободу и соединилась с Садовым кольцом, став длиннее Большой Бронной. Дом наш был построен еще до революции. Рядом с подъездом вплотную соседствовали маленькая обувная мастерская и парфюмерный магазин. Удивительную смесь запахов кожи, ваксы, «Белой сирени» и «Серебристого ландыша» я не забуду никогда. Дворов в доме было два. Оба гулкие, полутемные и неуютные. Детвора предпочитала собираться не в них, а возле «пробирки» — пробирной Палаты мер и весов, находившейся рядом с нашим домом. На цоколе ее ограды можно было свободно рассесться и заниматься своими делами. В подъезде был лифт с зеркалом и маленьким диванчиком. Лифт медленно и важно передвигался в сетчатой металлической шахте, и мы, дети, в основном пользовались им для подъема, так как спускаться по перилам и через три ступеньки было значительно быстрее и интереснее. На каждый пролет выходили двери двух квартир. Еще по две квартиры было на межэтажных пролетах, но смотрели они окнами не на улицу, а во двор. Помимо парадной основной лестницы была еще «черная», сплетенная из железных прутьев с железными перилами. Выкрашенная в черный цвет, она вполне соответствовала своему функциональному названию. Наша квартира находилась на пятом этаже. На двери привинчены четыре медные пластинки с фамилиями; рядом, небольшим полушарием с крылышками посередине, сиял медный механический звонок. Кому сколько раз звонить, указывалось около фамилий. Квартира начиналась большим, постоянно полутемным общим коридором. Как ни странно, но он был практически пустой, не заставлен мебелью или барахлом, как в большинстве московских коммунальных квартир. Единственной мебелью здесь было старинное высокое трюмо с низенькими пузатыми ящичками и высоким, пожелтевшим от времени зеркалом, в котором довольно трудно было рассмотреть свое изображение. Рядом на стене висел телефон. В коридор выходили четыре большие изолированные, немного вытянутые в длину комнаты с высокими лепными потолками. Посередине общего коридора отходил другой, поуже, с дверями в ванную и туалет, который завершался огромной кухней, опутанной веревками для белья, с четырьмя кухонными столами, полками, забитыми посудой, керогазами и табуретками. Металлическая дверь на кухне вела на «черную» лестницу, а единственное окно выходило в глухой двор, опоясанный высоким каменным забором.
В каждой комнате размещалось по одной семье. Прямо перед входной дверью жила очень старая женщина по имени Анастасия Ильинична. Она страдала подагрой, ходила с большим трудом, сгорбившись и опираясь на старинную резную палку с ручкой из слоновой кости. Когда останавливалась и отставляла палку, то старалась выпрямить тонкий стан, расправляла плечи, гордо откидывала назад голову с копной черных, без единого седого, блестящих волос и превращалась в молодую статную женщину. Ее лицо было всегда очень бледно, и черные как ночь глаза горели странным, неестественным на этом фоне огнем. Была она «из бывших», как говорили соседи. В свое время вся эта квартира принадлежала ее семье. Затем их «уплотнили», оставив только одну комнату. Ее муж, инженер-путеец, служивший на московской железной дороге, сгинул без следа в Гражданскую войну, а два сына погибли в Великую Отечественную.