Страница 42 из 44
Я выбрался на поверхность планеты. Пьянящий, наполненный кислородом воздух немедленно закружил голову, мне пришлось сдерживать себя от резких вдохов, чтобы прийти в норму. Гравитационную постоянную на 2011 еще не привели к земной, а потому ноги сами несли меня по вдвое меньшей Земли планетке. По припорошенной пеплом, но, как ни странно, влажной поверхности, на которой повсюду пошли в рост мясистые бесцветные растения, разбросавшие тяжелые листья по земле — прежде скрываемые паркетным деревом, теперь они получили долгожданную свободу и торопились воспользоваться ею, покамест небо не закрылось снова в сумерках. Я наклонился к почве и с изумлением увидел не только отовсюду лезшие ростки и сновавших меж ними насекомых, но и плотные шляпки грибов, которым достаточно было моей тени, чтобы начать люминесцировать, привлекая мошек и поглощая их в тягучих каплях, застывших на вогнутой поверхности шляпки. '
Нога попала на плоский гладкий корень, я не удержался и упал. Поднялся, отряхнулся и понял, что размазал по комбинезону не пепел, а настоящий чернозем. Здешние почвы были богаты им необычайно, что уж никак не вязалось с аридным климатом планеты. Я пошел за лопатой, чтобы откопать зарывшийся нос шлюпки, а когда добрался до него, понял, как глубоко, более чем на метр, уходит черноземный слой.
Когда сенсоры носа шлюпки показались из серой глины, я получил интересные сведения от оживавшего вычислителя. Паркетное дерево, по его предположению, доминирует, по крайней мере на этом участке планеты, вот уже триста тысяч лет — сравнительно недолго для грибов и растений, и вечность для меня, хотя сам вычислитель охарактеризовал полученные данные строкой: «на человеческой памяти». Словно в издевку.
Я поинтересовался, каким он видит предыдущие тысячелетия 2011, но данных д ля него было недостаточно. Да и все силы он копил для отправки сигнала по тахионным полям на 1834. Было замечено только, что поглощение растительного покрова планеты одним только паркетным деревом произошло постепенно, вполне вероятно, из-за неблагоприятных погодных условий. В центре Гондваны находится огромная пустыня, площадью в сотни тысяч километров, вероятность развития в аридной зоне паркетного дерева крайне велика. При резком повышении температуры на планете, что связано с прецессионным циклом, и уменьшении влажности в атмосфере паркетное дерево получило стимул к неограниченному распространению. Вероятно, оно и прежде занимало значительные площади, являясь доминантой растительной эволюции 2011.
Слово «доминанта» в отношении быстро распространяющегося сорняка мне не очень понравилось. Особенно если этот сорняк способен жить вечно: ведь его ветви создают дополнительные кроны в стороне от основного ствола и устремляются, дальше и дальше, выпуская все новые ветви, образуя сверху почти идеальное паркетное покрытие и опуская листья внутрь появляющегося растительного подвала, где обязаны ютиться и все остальные существа. Как именно это происходит, вычислитель любезно продемонстрировал мне. Я мрачно покачал головой. Почему-то захотелось отмщения.
На время я прогнал эти мысли из головы — главное, выбраться с негостеприимной планеты, заодно и выяснив, отчего она так и не была доведена до ума. Однако случай сыграл свою роль, вернув меня на стезю мстителя. Правда, произошло это очень не скоро.
Почти через месяц шлюпка восстановилась настолько, что была способна к первому после крушения полету. С каким же нетерпением ждал я этого дня! За пределы атмосферы планеты мне при всем желании подняться не удалось, но просто воспарить в небо, подобно птице, было незабываемо. И поглядеть, сколь далеко распространилась брешь в зарослях паркетного дерева, выяснить, как же сильно этот сорняк сжал тисками все живое сего негостеприимного уголка Галактики. А заодно добраться до моря, взглянуть на него — я давно уже не бывал в таких местах. Как-то оно на этой планете.
Может показаться странным, что в мои мысли никак не проникала идея о спасении. Напротив, я был столь уверен в неизбежности подобного финала, что и думать перестал об этом, едва выяснилось, что вычислитель способен восстановиться и, собрав в недрах своих новый передатчик, послать в тахионные поля сигнал о помощи. Ведь сигнала ждут, поисковые бригады готовы вылететь в любой момент, только лишь запеленгуют самый слабый призыв вычислителя моей шлюпки. Возможно, они и сейчас ищут меня, пытаются искать, но ведь найти шлюпку в безбрежном пространстве труднее, нежели: иголку в стоге сена. Обычно именно поэтому всякое спасательное средство оснащается столь надежной, многократно продублированной системой защиты на какую бы то ни было аварийную ситуацию.
Пока же шлюпка восстанавливалась, я совершал короткие экскурсии по окрестностям. Питался быстро растущими растениями — за этот месяц они, освобожденные пламенем, вымахали значительно выше моего роста, и теперь их тень создавала прохладу во время моих неспешных прогулок, порой продолжавшихся по нескольку дней кряду. Я бродил среди стремительно растущих дерев и кустарников, словно в собственном саду, радуясь скорости их роста, наслаждаясь теплой упругостью листов, лишь сейчас медленно зеленеющих, начинающих вспоминать давно забытое свойство свое питаться светом, утраченное за тысячелетия заточения в сумраке. Я следил за Игрой света на хищных грибах, особенно красивой по ночам, за тучами мошкары, носившейся меж сережками и венчиками с пыльцой, за ленивыми слизнями и торопливыми жуками. Я путешествовал среди возрождающегося великолепия, и каждый новый день дарил мне новые открытия.
Я узнал о растениях, способных перемещаться, спасаясь от нашествия слизней, и увидел мотыльков, впервые в жизни пробившихся к свету. Я находил пеньки паркетного дерева, и с радостью видел, как их оккупируют ползучие грибы и древоточцы, медленно превращая в труху. На свой страх и риск я нюхал серые цветы, и их странный пластмассовый запах мне казался куда прекрасней любых благовоний. Я видел ручьи, впадавшие в речушки, в свою очередь переходившие в неполноводные, но все же реки, медленно несущие воды не то к далекому океану, не то к неведомым озерам, пока еще сокрытым от моих глаз. Я брел вдоль ручьев, пугая тамошних жителей — бесцветные водоросли, стремившиеся отползти от берега, да жуков-плавунцов, охотящихся за какими-то пресноводными креветками. Рыбы здесь не водилось. Планета была на полмиллиарда лет моложе Земли и только начинала свой эволюционный путь.
Я словно бы обрел этот мир, а он, в свою очередь, обрел меня. Быть может, еще и поэтому всякая мысль о поспешном бегстве с 2011 казалась мне кощунственной. Особенно когда я увидел лишь малую толику всего благолепия, освобожденного от плена.
А потому, стоило лишь шлюпке подать сигнал о готовности, я поспешил к ней. И, не медля ни минуты, не проверяя и не совершая пробных полетов, стартовал с места приземления — изрядно уже заросшего белесой травой — и устремился к морю, туда, где всего в трехстах километрах по прямой находился берег.
Я погорячился, возможно, шлюпка тоже. Словом, мы не долетели, подвела система навигации. Берега мы не нашли и через четыреста километров, а через шестьсот двигатель забарахлил, неожиданно перегревшись, и мы сели.
Прямо у края паркетного дерева. Только теперь я смог по-настоящему оценить, что именно представлял собою мой враг.
Шлюпка мягко опустилась среди бледных дерев у самою края чащобы. Нет, не чащобы, плотного, без единой щелочи забора, резко вздымавшегося на высоту метров пяти и ушедшего вдаль, насколько хватало глаз. Не без труда я вскарабкался на него, взял приступом вершину. Взбираться по ним оказалось сущим мучением — ветви, утыкавшиеся в землю, идеально ровные, без единого листка или отростка, и словно покрыты лаком — пальцы скользили, мне пришлось взять перчатки.
Поднявшись, я увидел то, что и должен был узреть всякий оказавшийся на 2011 не столь экстремальным, как я, путем.
Паркетное дерево, словно уложенное хорошим мастером, покрывало все оставшееся пространство до самого горизонта. Редкие волны шли по нему, где-то медленно спадая, возможно скрывая овраги или ложбины, а где-то набирая высоту, карабкаясь на холмы и сопки. Я постоял недолго, затем вернулся к шлюпке.