Страница 34 из 44
Звоню. Голос незнакомый.
— Господин Гладышев? Имею информацию о вашем отце и его близких, хотел бы превратить ее в товар.
— Что за информация?
— Вы не спрашиваете, сколько стоит, — хорошее начало. Знаю вас как человека благородного и небедного — думаю, мы поладим.
— Что с моим отцом?
— Скончался, третий день сегодня.
— Как?!
— Угарный газ. Закрыл заслонку непотухшей печи.
— Какая печь в московской квартире?
— Вы давно общались с ним? Полгода? Полгода он живет за городом, сторожит одну усадьбу.
— Мой отец сторожит чью-то усадьбу? Вы в своем уме? Послушайте, я сейчас вылетаю в Москву, и если это дурацкий розыгрыш… я вас из-под земли достану.
— Лучше позвоните, когда захотите общаться. Мое предложение в силе. В московской квартире не ищите — продана за долги. Загляните в деревню Митино, тридцать второй километр Минского шоссе.
Кладбище, оградка, скамеечка. Вся мудрость Земли в этой скамеечке.
Мы сидим на ней за оградкой и смотрим на могилу отца.
Она рядом, но там нет ни оградки, ни скамеечки — только холмик и крест. Все. Все, что осталось от моего отца, Владимира Константиновича Гладышева, несостоявшегося дипломата, забытого патриота, неудачного мужа. Впрочем, нет. Осталось два сына, две женщины, которые любят или когда-то любили его. Разве этого мало? Мало, если только этим и завершить жизнь.
Мирабель — так зовут его новую жену. Теперь уже вдову. Она молода, красива. Сравниваю ее с мамой. В маме шарм, она живая: задорная, грустная, деловитая — разная. Мирабель — иконопись. Застывшее лицо, печальные глаза. Худые запястья, худые лодыжки. Коленки, наверное, костлявые. Или я нагнетаю? Голос. Вот голос у нее ни с чем не сравним. Голос у нее низкий, как будто сорванный, прямо-таки сиплый (хотя, наверное, чересчур это я загнул; скажем: посаженный голос). Люди с таким тембром — свидетельствует мой жизненный опыт — не способны на подлость, не умеют врать, не в силах даже подшутить. Все, на что их хватает, — сказать правду и начать за нее страдать…
Мирабель рассказывала.
Неврозы начались у отца сразу же после их официального брака. До той поры он ни на что не жаловался, и ничего за ним не замечалось — в смысле, необычного. А потом несчастья и болезни посыпались, как из рога изобилия. Он потерял мужскую силу. Начались недержания. Прогрессировало общее расстройство нервной системы: он стал боязлив, подозрителен, мании следовали одна за другой. Очень боялся бывшего тестя-генерала, только о нем все разговоры. С работой расстался. В последнее время еле-еле сводили концы с концами…
«Он звонил, а я…» — с горечью подумалось.
— Квартиру продали с молотка за долги — не платили коммуналку, кредит и какую-то ссуду. Новый ее владелец предложил переехать за город, охранять усадьбу. Поселил нас в маленьком садовом домике — времянке. Тесно было. Он же и предложил устроить Костика в интернат. Тут, неподалеку.
— Когда это было?
— В тот день и было. Мы уехали втроем, а вернулись без Костика. Вернулись, а Володи уже нет… в живых. Мне кажется…
— Говорите.
— Он ревновал меня к хозяину.
— Устраивал сцены?
— Нет. Говорил, что хозяин пялится на меня и мне лучше стать его содержанкой, чем умереть с голоду в браке. Думала, он ворчит, потому что ревнует, а он готовился и искал оправдания.
— Не верится. Не похоже на отца.
— Он сильно страдал в последнее время. О вас вспоминал.
Черт! Прости, отец, если можешь.
— Какие у него отношения были с моим дедом?
— Не знаю.
— Они встречались? Генерал приезжал к вам?
— Кажется, нет.
— На прежней работе не было неприятностей — ничего не говорил?
— Нет.
— Каков диагноз?
— Отравление угарным газом.
— Вскрытие делали?
— Здесь? В глуши? Да и зачем?
— Мирабель, я позабочусь о вас с Костиком, вы ни в чем не будете нуждаться, только… Только одна просьба: я хочу все знать о смерти отца. Вы все мне рассказали?
— Да.
— Что есть по его болезни? Медицинская карта? История болезни?
— Ничего нет. Володя никуда не обращался. По крайней мере, мне ничего об этом не известно.
— Мирабель, вы согласитесь на эксгумацию?
— Зачем?
— Я должен знать все о причинах и самой смерти отца.
— Делайте, что считаете нужным.
До конца дня я успел побывать в райцентре.
Вернулся с продуктами.
Мирабель захлопотала у печи. Она огромная — в пол-избенки. Еще две узкие панцирные кровати, расстояние между которыми — две вытянутые руки. Сел на одну, скрипучую.
— Это Володина, — заметила Мирабель. Потом озабоченно. — Где же я вас приючу?
— Не беспокойтесь, все нормально. Мирабель, мне надо с вами поговорить. Прошу потерпеть мое общество буквально несколько дней, пока все решится с отцом… с телом отца. Я консультировался: эксгумация возможна только при возбуждении уголовного дела. Дело могут открыть по заявлению в прокуратуру. Если таковое напишу я, вы становитесь подозреваемой в убийстве вашего мужа и моего отца. Лучше, если заявление напишете вы.
— Разве такое возможно? Хорошо, я напишу.
В пакетах с сырами и колбасами я привез водку и коньяк. Помянули отца.
Смеркалось.
— В доме есть компьютер?
— Есть. Я убираюсь там.
— Он закрыт? Есть ключ?
— Вон висит. Алексей Владимирович, вас не выпустят из сторожки ротвейлеры.
— Кто?.
— Собаки сторожевые. Я их на ночь выпускаю.
— Тогда познакомьте меня с ними.
Перед домом яблоня, под ней скамейка. Я присел, а Мирабель ушла в глубь сада. Через две минуты черная тень метнулась меж деревьев, за ней другая. Вернулась хозяйка сторожки, присела рядом. Тут как тут ротвейлеры — огромные зубастые чудища.
— Фу! Нельзя, — сказала Мирабель и погладила мою руку. — Это друг.
Тут же два горячих языка облизали мне эту ладонь. А я погладил их ушастые морды.
Мы лежим в кроватях. До Мирабель две вытянутые руки. Голос ее в ночи просит, требует защиты. Хочется прижать ее голову к груди.
— Нет, что вы, Володя не пил. Совсем. Ему едва хватало сил справляться с неврозами — тут не загуляешь.
Ночь разгулялась. Луна проложила от окна светлую дорожку по полу. В окно заглянули ушастые морды. Мирабель спала, ее дыхание было чуть слышно в шорохах ночи. Я окончательно проснулся. Жутко стало. Как тут можно жить одному? Или рядом со сходящим с ума человеком?
Не спалось.
Я поднялся, оделся, взял ключ от хозяйского дома, вышел в сад. На дорожке был атакован. Ротвейлеры прыгнули из кустов, целясь на ключ. Решили, подачку несу, а я не догадался. К дому пропустили.
Бродил по коридорам и комнатам двухэтажного особняка, не включая свет — луна помогала ориентироваться. Нашел компьютер, вышел в Интернет.
— Привет, Билли.
— Рассказывай.
Рассказал.
— Примитив. Ты что ж ко мне не обратился?
— Билли, погиб мой отец, возьми правильный тон.
— Извини. Говоришь, эксгумация? Что она тебе даст? Покажи мне место, я отсканирую тело лучше всех твоих врачей вместе взятых. Да, сквозь землю. Как? Мое дело. Ну, хорошо. С американского военного спутника «DYMOS» слабым излучением нейтронной пушки.
— Американский спутник над Москвой?
— Он появляется на небосклоне каждые четыре часа на восемнадцать минут. Этого мне достаточно. Если ты покажешь место. Могу и сам найти, но займет время.
— Билли, я без «бука». Отсюда выйду и потеряю с тобой связь.
— Ты мне место покажи, о результатах потом доложу. Через тридцать семь минут «DYMOS» вынырнет из-за горизонта — ты должен быть на месте.
— Разверни карту, покажу, где искать меня. — Нашел на схеме Митино и щелкнул курсором. — Запомнил?
— До связи.
Тиха октябрьская ночь. Тиха и лунна. Жутко шагать одному лесной дорогой и знать, что впереди — кладбище. Пробовали? Ну и не советую. Меня-то нужда гонит. И не только меня. Серебристый спортивный «Porsche» стоит на лесной дороге, примыкающей к кладбищу. Тревожные предчувствия захватили сердце. Иду дальше крадучись. Уже слышу шум. Оттуда, куда иду. Копошатся над могилой отца. Это уже точно. Двое. Да и сколько их может приехать в двухместном авто? Гробокопатели? Что ценного можно найти на трупе человека, едва сводившего концы перед смертью?