Страница 6 из 47
— Вовсе нет. Последний раз я его видел года три назад, ну, в смысле живым, конечно.
— Почему же Щербинский именно к тебе обратился за помощью?
— А ты откуда знаешь, что он просил меня о помощи?
— Читал твои объяснения. Никифоров, следователь, что тебя опрашивал, сбросил мне протокол по факсу.
— Оперативно работаете. Между прочим, по какой статье возбудили дело?
— А никакого дела не возбуждали.
— Как так?
— Да так. Покамест, в рамках предварительной проверки, отрабатывается версия несчастного случая. Или самоубийства.
— Что за бред! — возмутился Горислав. — Там и не пахнет несчастным случаем! Профессора Щербинского убили, совершенно очевидно.
— Чего сразу бред-то? И почему обязательно убийство? Любите вы, обыватели, делать поспешные выводы. И потом, ты же сам показал, что старик перед смертью говорил, у него вышел какой-то «ляпсус». А когда эдак-то выражаются? Опростоволосился человек, ошибся — вот тебе и «ляпсус».
— И в чем ты видишь тут ляпсус? — нахмурился Костромиров.
— Предварительная экспертиза показала, что в бутылочке и в стакане, обнаруженных в квартире погибшего, находилась соляная кислота. Возможно, твой знакомый, по старческой, так сказать, рассеянности, хватанул ее вместо какого-нибудь лекарства, валокордина того же, к примеру; бутылочки-то похожи… Между прочим, у него весь холодильник забит похожими склянками.
— Во-первых, Руслан Соломонович, насколько я знаю, не страдал рассеянным склерозом; конечно, ему уж под восемьдесят было, но он продолжал преподавать — читал лекции, семинары даже вел. А значит, был в здравом уме и твердой памяти. Во-вторых, с какой стати он стал бы держать в холодильнике соляную кислоту? Да еще вместе с лекарствами? Ерунда, реникса!
— Ты, главное, не волнуйся, — увещевательным тоном произнес Вадим Вадимович, — разберемся. На то мы, ядрен-матрен, и органы следствия. Но и ты тоже пойми местную прокуратуру — кому охота возбудить дело, а потом самим же прекращать за отсутствием события преступления? Руководство за такое по головке не погладит. Короче, сначала надо разобраться… Да и лишний «висяк» никому не нужен.
— Вот с этого бы и начинал, — хмыкнул ученый.
— Говорю тебе, не волнуйся. Раз ты так по этому поводу переживаешь, обещаю, что возьму это дело на контроль и прослежу, чтобы оно не было спущено на тормозах. Добро?
— Вот это уже другой разговор, — кивнул Горислав. — На тебя я вполне могу положиться.
— Ну и слава богу… Лучше расскажи, что за человек был покойный? И вообще, как вы с ним пересеклись? Он — юрист, ты же — историк-востоковед. Дисциплины, на мой взгляд, никак не связанные…
— Это не совсем так, но в целом ты прав — я познакомился с доктором Щербинским на другой почве. Дело в том, что Руслан Соломонович, как и я, был библиофилом; я бы назвал его даже скорее библиоманом, потому как очень уж был азартен… Так вот, чтобы иметь материальную возможность к удовлетворению этой своей страсти, он частенько занимался коммерцией. Даже, насколько мне известно, играл на бирже. Однако по этой же причине терпел порою финансовое фиаско. И вот тогда обращался ко мне.
— Денег, что ли, занять?
— Нет, чтобы через мое посредничество реализовать какую-нибудь антикварную книгу, или несколько, и тем самым залатать возникшую материальную прореху. Еще я сильно подозреваю, что он вынужден был периодически помогать своему внуку. Ходили слухи, что внук его был заядлым игроком, со всеми вытекающими последствиями. Впрочем, это всего лишь слухи, не более, достоверной информации у меня на сей счет нет. Иной раз я и сам приобретал у него кое-какие раритетные издания. Почему нет? Например… впрочем, это тебе малоинтересно, да и к делу не относится.
— Поня-ятно, — задумчиво протянул следователь. — Все это дает нам целую толпу подозреваемых: игрок-внук, которому дедушка мог и отказать в очередной порции тугриков, партнеры по коммерции, потерявшие, например, по вине покойного свои кровные, или неудовлетворенные кредиторы…
— Внука можно вычеркнуть.
— Это почему же?
— Он умер года два назад.
— При каких обстоятельствах?
— Витаминов перекушал, как в таких случаях выражается наш общий приятель Пасюк. Личностью, как мне говорили, тот был никчемушной… Вот черт! — вдруг хлопнул себя по лбу Костромиров. — Совсем из головы вылетело: сегодня же должны были показывать телепередачу с участием Щербинского, по пятому каналу. Включай скорей ящик! Хотя, наверное, уже пропустили…
Когда Хватко включил телевизор, передача действительно подходила к концу: Руслан Соломонович явно завершал свое выступление, а ведущий уже натянул на физиономию дежурную улыбку, перед тем как сказать заготовленные слова благодарности гостю. Гориславу странно было видеть доктора наук живым и здоровым, перед глазами постоянно маячило синее лицо покойника со страшным, распухшим и почерневшим языком, вываливающимся из раскрытого в мучительной агонии рта.
—.. поэтому-то столь важно отличать эррор ин форма[5] от эррор инрэ[6], — вещал с экрана только что почивший доктор юридических наук, — и архиважно помнить главнейший правовой постулат, сформулированный еще древними римлянами, прародителями нынешней континентальной системы права: квивис прэзумитур бонус донэк пробэтур контрариум, что означает — каждый предполагается честным, пока не доказано обратное.
— На этой поистине замечательной фразе мы и завершим нашу программу! — радостно резюмировал ведущий. И, повернувшись лицом к камере, подытожил: — С нами был доктор юридических наук, профессор Московского государственного университета имени Ломоносова Руслан Соломонович Щербинский.
— Ишь, сыплет, — проворчал Вадим Вадимович, — «эррорум» да «контрариум».
— Да, — печально улыбнулся Костромиров, — Руслан Соломонович, как никто, любил ввернуть в разговор латинскую фразу, хотя ученым-юристам такое вообще свойственно.
— И ты, Горислав, тоже этим грешишь, — заявил Хватко. — А ведь латынь — язык мертвый, нормальными живыми людьми не знаемый. Вот с кем вы, профессора, на нем разговариваете? С мертвецами? Хе, хе, хе!.. С другой стороны, твоему Щербинскому самое время сейчас…
— Какой же я, право, старый осел! — перебил его Костромиров и звучно хлопнул себя по лбу.
— Не наговаривай на себя — какой же ты старый? На полгода моложе меня. А что такое?
— Латынь! Разумеется, латынь! Все дело в ней… Феерично!
— Ты сейчас о чем? — насторожился следователь. Он по опыту знал, что словечко «феерично» его друг употреблял только в случаях неординарных.
— «Ляпсус бонорум» — вот что пытался сказать мне Щербинский перед смертью!
— И что сие значит?
— В переводе с латинского — это «пропажа имущества»!
— То есть…
— Именно! Покойный хотел сообщить, что у него что-то пропало! Точнее, было похищено некое имущество.
— Странно. Его племянник и единственный наследник заявил, что из имущества ничего не пропало, все, дескать, на месте.
— Во-первых, племянник мог чего-то и не заметить…
— Это верно, — кивнул помрачневший Вадим. — Или не пожелал заметить.
— Во-вторых, навряд ли ему известно обо всех ценностях, что хранились у покойного.
— И с этим соглашусь.
— Но ты прав, одна странность налицо: книжное собрание Щербинского стоит огромных денег, и если племянник говорит, что все осталось в неприкосновенности, значит, уже сверился с картотекой, которую покойный, конечно, не мог не вести. По крайней мере, проверил наличие наиболее редких экземпляров. Чего проще? И еще. Самый ценный экспонат коллекции — одиозное сочинение Владимира Даля по вопросу крови — тоже целехонько, а ведь эта книга стоит едва ли не
столько же, сколько вся остальная коллекция вместе взятая! И хранилась она на таком видном месте, что вор просто не мог не обратить на нее внимания.
— Следовательно, могли похитить нечто такое, что твой знакомый из соображений безопасности в картотеку не включил… — пожал плечами следователь и вздохнул. — М-да, это что же выходит — еще одно умышленное убийство? Ядрен-матрен!
5
Ошибка в форме (лат.).
6
Ошибка по существу (лат.).