Страница 9 из 39
Стрихнин… В зарубежных детективах цианистый калий бросали в бокал с шампанским, но в деревне не пьют шампанского. В моей же практике ничего изящнее клофелина не встречалось.
Оповещенная соседями, Висячина плечисто встретила меня на крыльце, но в комнату провела. За стол, покрытый клеенкой. Я достал бланк протокола обыска и спохватился - понятых не привел. Закон обязывает перед обыском спросить гражданина, не выдаст ли он добровольно - тогда и обыск не нужен.
- Гражданка Висячина, хранится ли у вас в доме стрихнин?
- Хранится, - мгновенно ответила она, сходила в чуланчик и поставила передо мной небольшую баночку.
От такой легкости я замешкался. Не только обыска не нужно, но, похоже, и разговора. На этой легкой волне я спросил почти весело:
- Значит, этим стрихнином мужа и отравили?
- Дурь сказали.
- А зачем в доме яд?
- Федька-то был охотником, зимой на волков ходил.
Предстояла длительная осада. Я убрал бланк протокола обыска и достал бланк протокола допроса. Висячина за моими манипуляциями следила настороженно, как больная за руками хирурга.
- Валентина Васильевна, вы же мне сами говорили, что вы ругались, пил он безбожно…
- А кто не ругается? И запойным он не был.
- Каким же был?
- Все-таки работал. А пил только по субботам и по воскресеньям.
Ей уже было жалко супруга. В таких случаях истины не жди - правда непроизвольно искажается. Моя задача ловить ее на противоречиях!
- Валентина Васильевна, вы сказали, что пил он по субботам и воскресеньям… Но выпил и умер он в четверг.
- Разве?
- Именно, вот документ. Посреди недели.
- Может, портвейн в магазин завезли?
- Нет, портвейн был всю неделю.
- Тогда не знаю.
- Он-то как выпивку объяснил?
- Никак. Поставил бутылку на стол, и все.
Она пьяницей его не считала. Дед Никифор мне объяснял: алкоголик не тот, кто пьет много, а тот, кто пьет часто.
- Валентина Васильевна, деньги на вино у него были?
- Сама удивляюсь, откуда у него деньги?
- Спросили?
- Спросила, зачем он взял «Сома в томате». Эти консервы уже два года в сельпо стоят.
- Он и консервы купил?
- Просроченные, горькие.
Мое подозрение повернуло на девяносто градусов. Отравился консервами? Но за два года от «Сома в томате» никто не пострадал. И в соме мог образоваться какой- нибудь ботулизм, а никак не стрихнин.
- Валентина Васильевна, итак, денег мужу не давали, ничего купить не просили?
- Да.
- Что-нибудь еще вспомните?
- Ага, полбуханки хлеба просила.
- Так, полная закуска.
Волосы прижаты легкой косынкой, отчего лицо кажется еще скуластее. Ни в этих скулах, ни в прищуренных глазах беспокойства нет - одна лишь настороженность. Я не вытерпел:
- Гражданка Висячина, знаете, в чем вас подозревают?
- Будто я Федьку отравила…
- Где узнали?
- Соседи говорят.
- И что?
- Да не верю я им.
- Почему же?
- Если бы меня в злодействе уличали, то вы культурно бы со мной не беседовали.
- Надо построже? - удивился я.
- Так привычнее.
Не парадокс ли? Обычно жалуются на грубость милиции, на незаконное задержание, на пристрастные допросы, на применение насилия… Гражданку Висячину не устраивала моя деликатность. Мои очки, тихий голос, обращение на «вы»… Оно и понятно: женщина привыкла к мужицким кулакам, матюгам и красной роже супруга. Меня взяла злость не на мужа, а не нее - на овечью покладистость женщины.
Я вздохнул, высоко поднял руку и со всей силой шарахнул ладонью по столешнице. Домик содрогнулся от выстрела, звякнула посуда на кухне, и за окном курица взметнулась на забор. Загорело-дубленая кожа на лице хозяйки не краснела - она побурела. Скорее голосом удивленным, чем испуганным, Висячина сдержанно спросила:
- Чего от меня-то надо?
- Валентина Васильевна, на вопросы так отвечаете, будто не в этом доме отравили человека и будто все произошло не на ваших глазах. В ваших ответах нет жизненной правды…
- Чего?
- Например, муж принес выпивку и продукты… В руках?
- Бутылка, наверное, в кармане.
- А консервы?
- Тоже.
- Ну, а полбуханки хлеба?
- Память стала дырявая… В рюкзаке все лежало.
- Рюкзак ваш?
- Вот и я стояла обалдевши… Рюкзак чужой и драный, как утильсырье. Федька вынул из него бутылку, хлеб и консервы. Ну, и сел ужинать.
- Спросили, откуда все?
- Сказал, что нашел у калитки.
- Он же бутылку не сразу выпил?
- Когда его повалило, я струхнула до обморока. И еду, и бутылку выбросила в речку Тихую.
- Ну, а рюкзак?
- Сожгла в огороде.
- А почему, Валентина Васильевна?
- Испугалась. В жизни всяко бывает, не узнаешь, как оно отзовется. Убить я никак не могла. У нас двое малолеток, Федька хоть и пил, но кормилец.
Какая-то ерунда: нашел рюкзак с выпивкой и закуской. Но в жизни всяко бывает… Тут есть ухабистый момент: рюкзак лежал у калитки. Кто-то обронил. Якобы? Или подкинул? Меня словно крутануло…
Преступники и авторы детективов придумывают способы убийств на расстоянии, да так, чтобы не осталось улик. Винтовка с оптическим прицелом, электрическим разрядом, лазером, взрывным устройством по почте… Проще можно: выпивохе подкинуть отравленную бутылку. Именно спиртное, потому что, скажем, отравленный пирог алкаш не возьмет.
- Валентина Васильевна, кого-нибудь подозреваете?
- Нет, кого же…
- Враги у мужа имелись?
- Бузили. Но по пьянке.
- А Дериземля?
- Друзья до гроба, не одну цистерну вместе выхлебали.
- Я имею в виду врага серьезного, постоянного…
Она задумалась. От долгого разговора ее плечи обвисли, скулы затупели, глаза ушли в далекую глубину. Но в памяти женщина, похоже, что-то нашарила:
- Вот только Сенька Горохов…
- А что Сенька?
- Оба заядлые охотники. Не знаю, что меж ними в лесу пробежало. Федька молчит, как оковалок.
Я составил протокол допроса. Висячина подписала. Защелкнув портфель, я поднялся. Все, пора уходить. Бывает так, что место держит, словно что-то забыл. Да, спросить:
- Валентина Васильевна, муж зарплату приносил?
- Всю до копеечки, - с готовностью заявила она.
- Говорите, что он с Дериземлей цистерну выпил… На какие же деньги?
- Думаю, халтурил в деревне.
- А вы не спрашивали?
- Лучше прутиком стегать.
- Не понял.
- Палкой ударишь: она сломается, а конь заупрямится.
- Само собой, - поддакнул я, так и не поняв выгоду прутика перед палкой.
Ушел я довольный: на моем горизонте появились застарелая вражда и Сенька Горохов.
13
Майор должен вернуться только к вечеру, но в нашей избе орудовал дед Никифор. На плите фырчало и чавкало. Пахло чем-то подгоревшим. Дед усадил меня обедать и наложил в миску того, что фырчало и чавкало. Бурая вязкая масса - она и в миске продолжала пофыркивать и почавкивать.
- Суп гороховый, - объявил дед.
- Чего он такой?..
- Разварился.
- Не суп, а каша.
- Горох, парень, есть горох.
- Кстати, дед Никифор, Сеньку Горохова знаешь?
Дед глянул на меня хитро, как бы из-под волосатой своей сущности - и не ответил. Я не ел месиво, пока не заговорит.
- Серега, этот Горохов мужик веский.
- Значит, какой?
- Справный.
- Ага, а какой?
- Охотник. Уточку на пруду подстрелит, окунька в речке изловит, сосенку в лесу срубит.
Значит, хозяин. Да и не могли в поселке жить одни выпивохи. Дома-то растут, автомобили покупаются… Поросята почти в каждом сарае хрюкают, а из-за гусей по улице не пройти.
- Никифор, а почему Горохов, и Висячин не ладили?
- Неизвестно, одни только слухи с небылицами.
- Какие слухи?
- На охоте у них дело вышло. Километра три от поселка, за ольшаниками, горох посеян. Много, гектары. И повадились кабаны. А за ними охотники. Ночью Висячин и Горохов пальнули по кабанчику враз. Завалили, только чей кабанчик? Глянули, а кабанчик-то черного цвета. У нас таких отродясь не водилось. Пока спорили, кабанчик сбежал. Такая вот загвоздка.