Ведьмин огонь

Джеймс Клеменс

Ведьмин огонь

(Проклятые и изгнанные — 1)

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Так кончается мир, но точно так же, как песчинки под ветром летят в Орлиное Гнездо, начинаются новые миры».

Слова, написанные черными чернилами на пергаменте — всего лишь обманный рай. И кому, как не мне, писателю, знать это. Меняются языки, уходят смыслы, и ничто не может спастись от гнева слепого времени.

Так зачем я пишу? Что преследую этими письменами? Ведь уже не в первый раз рассказываю эту проклятую историю. Об этой женщине, о множестве ее воплощений я писал неоднократно. Сначала — о доблести и девстве, затем — о зле, не рассуждающем и бездушном. Я писал о ней как о шуте, пророчице, клоуне, савояре, героине, крестьянке, — но на самом деле она всегда была всего лишь женщиной.

И вот теперь хочу, наконец, рассказать ее подлинную историю. Рассказать так, чтобы открывшаяся вдруг правда уничтожила меня самого. Ведь я помню ее просьбу, и помню столь отчетливо, словно тогда время остановилось и сердце не билось: «Благословен ты или проклят, делай с моей историей что хочешь, но когда груз прожитых лет станет для тебя слишком невыносимым, расскажи ее… Расскажи именно так, как она происходила на самом деле… и ты освободишься от земных пут».

Но смогу ли вспомнить все подробности? Прошло столько времени.

Тысячи языков, включая и мой собственный, пересказывали эту историю на все лады, меняя детали и подробности, приспосабливая к своему пониманию. Как голодный вороны кость, мы хватали ее содержание, терзали, валяли в пыли и грязи, пятнали слюной и кровью до тех пор, пока от первоначальной сути не остались лишь жалкие клочки.

И вот теперь, когда я, наконец, решился и чернила ложатся на бумагу, рука моя дрожит. Я сижу один в комнате, арендованной специально для этой цели, и упрямо царапаю букву за буквой. Вокруг громоздятся кипы ветхих пергаментов и пыльных книг, листы бумаг и обрывки писем, которые я собрал, словно старых друзей. Я держу их под рукой и у сердца, глажу кончиками пальцев и порой подношу к лицу, вдыхая забытый аромат давнего прошлого.

И вот, держа в руке отравленное перо, вновь вспоминаю ее последние слова, которые до сих пор жгут меня, как огонь, режут, как нож. Перед мысленным взором всплывает ее нежное лицо, солнечный блеск рыжих волос, шрам на правой скуле и окровавленные губы, которые она все лижет и лижет шершавым языком, говоря мне эти свои последние слова… И вновь вижу воочию печаль в ее глазах в ответ на мой смех. О, эти ужасные, проклятые глаза!

Но все это случилось позже, много позже. Теперь же, чтобы понять то, что произошло в конце, надо вновь вернуться к началу. Но чтобы понять начало, надо понять и прошлое, то прошлое, что стало мифом еще задолго до ее появления на свет.

Так позвольте же мне рассказать вам все, что смогу. Если смогу. А если нет, пергамент сам расскажет вам о Книге, уничтожившей девочку и разрушившей мир.

Вот она, эта история…

ПРОЛОГ

ПОЛНОЧЬ В ДОЛИНЕ ЛУНЫ

Тишину зимней долины, покрытой снегом, как серебром, нарушил резкий треск барабанов. Протяжным недовольным криком ответил на это вторжение в его ночной покой ястреб.

Эррил отодвинул скрюченными пальцами занавеску и высунулся с четвертого этажа старой харчевни. Его взору предстала долина, усеянная кострами тех, кто до сих пор следовал путем Ордена. «Как их мало!» — подумал он, глядя на темные тени, маячившие у костров и звенящие оружием. Они тоже понимали смысл неожиданно затрещавших барабанов.

Ночной ветер донес до Эррила обрывки приказаний и запах смазанного оружия. Дым костров вместе с молитвами солдат возносился к небесам.

А далеко за кострами, на краю долины, густела чернота, пожиравшая звезды.

Вот снова прокричал ястреб, и губы Эррила сложились в тонкую усмешку:

— Тихо, мой маленький охотник, — прошептал он, глядя в безлунную ночь. — Настанет утро, и ты с товарищами вволю набьешь свою утробу. Теперь же оставь меня в покое.

— Но они очень сильны. Каковы наши шансы? — раздался сзади голос старого мага Грешюма.

Эррил прикрыл глаза и опустил голову:

— Сколько-то времени мы продержимся, мастер, — острый спазм подкатил к его горлу: — Еще есть надежда найти у них слабое место.

— Но силы лордов ужаса уже перекрыли вход в долину. Послушай, как гремят барабаны. Это маршируют Черные Легионы.

Эррил отвернулся от окна и посмотрел прямо на Грешюма с улыбкой, в которой сквозили одновременно тоска и печаль. Старик методично мерил шагами пространство перед камином, и его красное одеяние клочьями висело на высохшем теле. Длинные седые волосы падали, закрывая уши, а глаза покраснели от блеска огня.

— Лучше помолитесь. Помолитесь за всех нас, — сурово ответил Эррил.

Грешюм остановился и повернулся к огню спиной, весь подавшись в сторону Эррила:

— Я знаю, что живет за твоими серыми глазами, Эррил из Стендая! Надежда. Но и ты, и воины Стендая хватаетесь за воздух.

— А вы бы хотели, чтобы мы спокойно положили головы под топоры лордов ужаса?

— Это и так произойдет достаточно скоро, — Грешюм потер культю своей правой руки, это выглядело едва ли не обвинением.

Эррил молчал, не сводя глаз с культи, вспомнив, как полгода назад псы Гульготы поймали их обоих и еще горстку мятежников в полях Элизии.

Грешюм, казалось, заметил его взгляд и поднес обрубок к мерцающему пламени:

— Послушай, мой мальчик, мы с тобой хорошо знаем, что такое риск.

— Но я в панике..

— Ты просто боишься за детей, которые вместе с твоей племянницей стоят в рядах горожан.

— Я ни к чему не толкаю вас, ибо уже знаю, чем может кончится подобное, — Эррил снова склонил голову, словно наяву увидел перед собой тот поздний полдень в полях таллака, когда Грешюм поднял кулак к небесам, прося милости бога Чи. Рука исчезла в небесах, тускло залитых уходящим солнцем, а когда старый маг опустил ее, то вместо победного красного блеска силы все увидели лишь кровавый обрубок.

— То был мой собственный выбор, Эррил. И потому оставь это. В тот день всех спас только ты.

Эррил невольно пробежался пальцами по шраму на предплечье.

— Возможно… — После неудачи Грешюма он просто бросился на хищника и разорвал его в клочья. Но даже сейчас он не мог разобрать, что управляло тогда его телом — ярость или чувство вины? Весь он был покрыт дымящейся кровью и мозгом, дети — в том числе и племянница — закричали, увидев его тогда, от страха, словно сам он превратился в отвратительное чудовище.

— Я уже тогда знал, что все будет именно так, — продолжил Грешюм. — Такая судьба постигла всех магов Ордена. — Он натянул на культю рукав, закрыв его от взгляда Эррила: — Чи оставил нас.

— Но такая судьба постигла не всех! — вскинул глаза тот.

— Только лишь потому, что они еще не попытали обновления, — вздохнул старик. — Но они его попытают. Их просто заставят. Исчезнет рука даже твоего брата Шоркана. Когда я видел его в последний раз, Роза его уже поблекла. Силы в нем осталось немного, и раньше или позже он вынужден будет обратиться к самому Чи, — и тоже потеряет руку.

— Он знает это. Академия в соседней долине…

— Тщетная, глупая надежда! Даже если ему удастся найти ученика, еще полного крови, то что толку будет в кулачке ребенка? Потребуется с десяток свежих магов, чтобы дать ему силу… А на наших полях кипят сотни других битв, лорды ужаса Гульготы нападают со всех сторон.

— Но у него остаются предвидения.

— Чушь! — Грешюм снова повернулся к огню и какое-то время молчал, тяжело дыша. — Как! Каким образом три века Цивилизации могли исчезнуть столь быстро? Наш дух, когда-то достигавший небес, лежит растоптанный в пыли. Наши люди бунтуют, обвиняя нас в том, что мы лишили их защиты и поддержки Чи. Но и сам Чи повержен. И по всей стране разносятся победные клики проклятых гульготалов.