Страница 14 из 48
— Но это не спирт, а шотландское виски, — возразил я.
— С этого и надо было начинать. Дайте-ка сюда. Роулингсу и Забрински совсем чуть-чуть, они непьющие. Что там у тебя, Забрински?
Забрински вытащил «уоки-токи», антенну и, засунув наушник под капюшон своей парки, что-то говорил во встроенный в рацию микрофон, прикрывая его ладонями. Он был хорошим радистом, вот я и отдал ему «уоки-токи» перед тем, как мы покинули подлодку. Забрински никогда не шел впереди — ударься он об лед или упади в воду, неминуемо вышла бы из строя рация, которую он нес на спине, и тогда нам пришел бы конец.
Следующую милю мы преодолели меньше чем за полчаса. Теперь идти было гораздо легче: пак стал более ровным, хотя то тут, то там все равно попадались ледяные глыбы. С другой стороны, все, за исключением Забрински, порядком измучились и, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу, падали. Я знал, что продержусь дольше остальных — у меня имелась на то серьезная побудительная причина, она придаст мне сил и поддержит даже спустя часы после того, как ноги откажутся повиноваться. Майор Джон Холлиуэлл. Мой старший и единственный брат. Жив ли он или уже мертв, человек, которому я был всем обязан в жизни? А может, он умирает — в эту самую минуту, когда я о нем думаю?.. Мои ноги будто мне уже не принадлежали — жгучая пульсирующая боль терзала не меня, а другого человека. Я должен узнать и ради этого готов проползти на коленях те несколько миль, что отделяли нас от дрейфующей станции.
Внезапно неистовая дробь мельчайших льдинок, колотившихся о мою маску и заиндевевший мех парки, утихла, ветер ослаб, и я увидел перед собой стену ледяного хребта, более высокого, чем тот, за которым мы укрывались последний раз. Я подождал остальных, попросил Забрински связаться с «Дельфином» и налил всем из фляжки — больше, чем в прошлый раз. Это было необходимо: Хансен и Роулингс вымотались до крайности, они дышали часто и неглубоко, и воздух со свистом врывался и вырывался у них из легких. Впрочем, вскоре я заметил, что сам дышу так же, и мне с огромным усилием удалось сдержать дыхание на несколько секунд, чтобы проглотить виски.
Забрински, прикрыв ладонями микрофон, уже разговаривал с «Дельфином». Через минуту он снял наушники и, выключив рацию, сказал:
— Не знаю, то ли мы и впрямь бывалые, то ли нам просто повезло, а может, и то, и другое… Но они говорят, что мы идем прямо по курсу.
Он опорожнил стакан, который я ему протянул, и удовлетворенно крякнул.
— Это — хорошая новость. А теперь плохая. Края полыньи, в которой стоит «Дельфин», начинают смерзаться. Причем довольно быстро, и капитан думает, что часа через два им придется погружаться. Во всяком случае, не позже. А эхоледомер не работает.
— Эхоледомер? — переспросил я, почувствовав себя в глупом положении. — А что, лед…
— Да, дружище, — устало проговорил Забрински. — Вы не поверили штурману, доктор Карпентер. Вы для этого слишком умны.
— Зато теперь все просто и ясно, — безрадостно заметил Хансен. — «Дельфин» погружается, лед смыкается. Мы — здесь, «Дельфнн» — внизу, между нами — толща льда. Скорее всего, они уже никогда нас не найдут, даже если починят эхоледомер. Как вы думаете, нам лучше сразу лечь и умереть или еще часика два поболтаться?
— Какое горе! — подал голос Роулингс. — Я имею в виду не нас лично, а ту огромную потерю, которую понесет американский военно-морской флот. Думаю, лейтенант, я не ошибусь, если скажу, что мы трое были прекрасные парни. По крайней мере, вы и я — Забрински, по-моему, уже давно достиг предела совершенства.
— А меня сейчас пугает другое, — съязвил Хансен, — ваша беспросветная тупость. А еще моряки! Доктор Карпентер считает, что мы должны вернуться без него, — продолжал он, поразив меня своей самоуверенностью. — Доктор Карпентер не повернет назад даже за все золото Форта Нокс.[2]
Он с трудом поднялся.
— Нам осталось не больше полумили, так что хватит болтать.
В слабом луче моего фонарика я увидел, как Роулингс и Забрински переглянулись и пожали плечами. Они тоже встали на ноги, и мы двинулись дальше.
А три минуты спустя Забрински сломал лодыжку.
Все произошло до смешного просто — удивляюсь, как это не случилось с кем-то из нас раньше. Покидая нашу последнюю стоянку, мы решили не огибать ледяной хребет с юга или севера, а перебраться прямо через него. Его высота была около десяти футов, но, подталкивая снизу и поддерживая друг друга сверху, мы поднялись на вершину без особых сложностей. Тщательно ощупывая перед собой лед палкой, я прополз по пологому склону тороса двадцать футов и, добравшись до его края, опустил палку вниз.
— Пять футов! — прокричал я, когда подошли остальные. — Здесь всего пять футов.
Скользнув на край ледяной стены, я спрыгнул вниз. За мной легко соскользнул Хансен, потом Роулингс.
Глядеть на то, что затем произошло с Забрински, было невыносимо. То ли он неверно примерился к высоте, то ли потерял равновесие из-за внезапно ослабевшего ветра, но, как бы то ни было, он прыгнул и приземлился позади нас вроде бы благополучно, но тут же вскрикнул и тяжело осел на землю.
Мы подняли его, высвободили ботинок из трещины и усадили поудобнее. Я вытащил из рюкзака аптечку и опустился рядом с ним на колени.
— Очень больно?
— Нет, уже онемело. Я ничего не чувствую. — Он выругался. — Что за идиот! Угодить в такую малюсенькую трещину! И как только меня угораздило?!
— Я бы объяснил как, но боюсь, ты обидишься, — съязвил Роулингс и покачал головой. — Я же говорил: все кончится тем, что мне придется тащить эту гориллу на себе.
Я принялся накладывать шины на поврежденную ногу и затягивать жгутом как можно туже, стараясь не думать о тяжести случившегося. Сразу два удара. Мы не только лишались самых крепких, а потому незаменимых рук в нашей упряжке, но и получали еще и двухсотдвадцатифунтовый груз — столько по меньшей мере весил Забрински. Да еще сорок фунтов, что нес он сам.
— Лучше оставьте меня здесь, лейтенант, — словно прочитав мои мысли, обратился радист к Хансену. — Вы уже давно были бы там. Заберете меня на обратном пути.
— Не болтай чепухи, — отрезал Хансен. — Ты прекрасно знаешь — потом мы тебя не найдем.
— Точно, — поддержал его Роулингс, клацая зубами, точно заклинивший пулемет. — К тому же кретинам медали не дают. По крайней мере, так сказано в корабельном уставе.
— Но вы не доберетесь до «Зебры». Если вы меня потащите…
— Ты слышал, что я сказал? — оборвал его Хансен, — Мы тебя не бросим.
— Лейтенант совершенно прав, — подтвердил Роулингс. — Ты не годишься в герои, Забрински. Рожей не вышел. А теперь заткнись — я займусь твоим барахлом.
Закончив накладывать шины, я тут же натянул меховые рукавицы — мои руки в тонких шелковых перчатках уже одеревенели. Мы разделили на троих вещи радиста, надели снегозащитные очки и маски, поставили Забрински на одну ногу и, повернувшись лицом к ветру, пошли дальше. Точнее, заковыляли.
Наконец удача улыбнулась нам, причем как нельзя кстати. Казалось, мы ступили на замерзшую реку: ни торосов, ни глыб, ни разломов, ни даже маленьких трещин вроде той, в которую угодил Забрински. Сплошной ровный лед, выщербленный свирепыми ветрами и потому совершенно нескользкий.
Ярдов через триста Хансен, следовавший впереди, вдруг остановился, и мы наткнулись прямо на него.
— Пришли! — закричал он. — Ура! Мы пришли! Вы что, не чувствуете, чем пахнет?
— Чем?
— Сгоревшим топливом! Паленой резиной! Разве не чувствуете?
Я стянул маску, прикрыл нос от ветра и принюхался. Сомнений не было. Надвинув обратно маску, я покрепче веялся за лежащую у меня на шее руку Забрински и двинулся за Хансеном.
Через несколько футов ровный лед кончился, за ним начинался отвесный склон невысокого ледяного холма, и мы с большим трудом втащили Забрински наверх. С каждым шагом едкий запах становился все более ощутимым. Теперь первым шел я — повернувшись к урагану спиной и подняв на лоб очки, я освещал лед фонариком. Запах уже ощущался так сильно, что у меня засвербило в носу. Я повернулся к ветру, прикрыл глаза рукой, и в этот миг луч моего фонарика уперся во что-то большое и металлическое. Я поводил им. Во вьюжной мгле призрачно вырисовывался остов сборно-разборного домика типа «Ниссен», его наветренная сторона была целиком покрыта льдом, а задняя вся обгорела. Мы нашли дрейфующую полярную станцию «Зебра»!
2
Военная зона в штате Кентукки, где хранится основной золотой запас США.