Страница 32 из 37
— Не говори о ней грубо! — сорвался отец на тонкий крик. — Она была великодушна, когда позволила дать тебе мою фамилию! Она даже развода не требовала, хотя имела право…
— Ой, не смеши меня! Развода она не требовала! Куда б она девалась без твоих лесов, лесопилен, пастбищ и пасек? Домой, к отцу-булочнику? Да плевать ей было на твою неверность! Все кухарки и служанки могли родить от тебя по тройне, она бы и бровью не повела!
— Не смей! Замолчи немедленно! — Биркенау зло топнул короткой толстой ножкой. — Как ты смеешь так говорить об отце?! Я любил твою мать, значит, так было угодно Богу!
— Никогда, никогда, — вдруг по-отцовски тоненько запричитала девушка, — никогда не любил ты мою бедную матушку, и меня ты не любил и не любишь!
Слезы сразу залили ее лицо, она бросилась вверх по лестнице.
— Золушка! — кричал ей вслед отец. — Золушка, вернись!
Но она убежала, и Алексей сквозь прозрачные стены видел, как промчалась она, закрывая лицо, через коридор, выскочила черным ходом на задний двор и забилась в угол между конюшней и каретным сараем, спряталась за кустами, чтобы наплакаться вволю…
А Биркенау с кряхтением поднялся из подвала и пошел искать супругу, ориентируясь на ее зычный голос.
— Не тот, не черный сундук, а вон тот, медный, кованый, старый! — кричала она служанкам. — Да-да, вот этот, открывайте!
— Матушка, — подбежала к ней Анна. — Мария хочет надеть белое платье, а я тоже хочу белое, но мы не можем обе в белом, скажи ей, пусть наденет зеленое.
— Вот еще! — закричала Мария из соседней комнаты. — Я первая сказала, что белое, а она пусть хоть черное!
— Молчать! В белых венчаться будете! — грозно крикнула фрау Августа. — А сейчас Анна наденет розовое, а Мария — голубое!
— Но, матушка, — в один голос начали дочери.
— Молчать! Как я сказала, так и будет! Открыли сундук? Доставайте платья! Да не мни, не мни, безрукая!
Фон Биркенау с натугой преодолел все лестницы и наконец появился на пороге залы, в которой командовала фрау Августа.
— Августа, милая, — робко начал он…
— В чем дело? Я занята!
— Августа, милая, повторил. он. — Как ты думаешь… Может быть, на бал поедет это… ну… в общем — Грета?
— Что?! — вспыхнула супруга. — Эта замарашка? На королевский бал?! Ты в уме?
— Ну все-таки… она ведь дочь..
— Она дочь кухарки и сама кухарка, и этим сказано все, — свирепо крикнула фрау Августа.
Алексей краем глаза заметил, что Гога резко выбросил руку вперед, указывая на окно залы, и, повинуясь этому жесту, черной молнией влетела туда Валентина Чернодырова с мрачным лицом, испещренным морщинами…
— Матушка, матушка! — вдруг закричали Анна и Maрия. — Возьмем на бал Золушку! Пожалуйста, давайте возьмем Золушку!
— Да вы что? Зачем? В чем дело? — поразилась мать. — Золушка такая смешная, такая нескладная, — прохихикала Анна.
— Золушка такая нелепая, грубая, она всех насмешит лучше, чем шут его величества Якоб, — прохихикала Мария.
— Но-но! ~ прикрикнула фрау Августа. — Ее позор — это и ваш позор! Не забывайте, что она ваша сводная сестра!
Тут Алексей увидел, что над людьми в зале реяла не только черная Валентина, но и некто — или даже нечто — белое, бесформенное, расплывчатое, похожее на те белые тени, что в прошлом «не-сне» опекали Змия. Алексей напряг глаза — и ему привиделось в этой тени что-то похожее… на Елену Петровну Такову? «Не может быть, помстилось», — решил Алексей.
— Но, Августа, милая, — все так же робко продолжал супруг. — Все-таки приглашение прислано семейству, как сказал Франц, а Грета — член семейства, она фон Биркенау…
— Возьмем Золушку, она такая смешная, — ныли Анна и Мария.
Черную Валентину Алексей видел ясно: она металась по зале, извивалась, кружилась… Но рядом с ней — Алексеи понял, что не ошибся — в том же странном танце летала… да, именно Елена Петровна Такова — только очень молодая, красивая… и почти бесплотная, прозрачная…
— Ладно, — вдруг сдалась Августа. ~ Пусть будет по-вашему.
Валентина, казалось, задевала Августу плащом…
— Золушка! — крикнула хозяйка дома во весь голос. Служанки побежали искать девушку, но Августа и сама торопливо покинула залу.
— Гретхен! Иди сюда!
Алексей увидел, как Золушка выбралась из закутка за конюшней и побежала на голос мачехи. Они столкнулись в коридоре рядом с кухней.
— Иди сюда, Гретхен, — с тайным злорадством сказала Августа и подвела девушку к огромному, выше человеческого роста очагу. Он не горел и был полон золы.
— Ты хочешь на королевский бал, Гретхен? — тем же опасным тоном спросила Августа.
— Да, госпожа, хочу, — Золушка смиренно сделала книксен.
— Что ж, я не против, но…
Августа взяла полную кастрюлю чечевицы и резко высыпала ее в золу.
— Выберешь за два часа чечевицу — поедешь с нами на бал!
Повернулась и вышла, а вслед за ней Анна с Марией. Фон Биркенау бессильно развел руками и тоже ушел с кухни.
— Фашистка, бросила вдогонку Августе Грета, уныло глядя на кучу золы с чечевицей…
Часы в разных комнатах дома согласно пробили по три раза.
Гретхен присела у очага, попробовала выбирать чечевицу, быстро поняла, что с этим ей и до ночи не управиться, и безнадежно махнула рукой. Потом плюнула в золу и поддала ногой пустую кастрюлю, она покатилась, громыхая, в угол…
И в этот момент (увидел Алексей) повелительно взмахнул рукой Гога, и Неонилла влетела, втянулась в трубу кухонного очага. Ее черные волосы сливались с черным плащом («О! — вспомнил Алексей. — Этот цвет волос называется цветом воронова крыла… Или вороньего?»), она облетела просторную кухню и вдруг утратила невидимое естество и обратилась в голубку. Скромную птичку, которая робко присела на краешек раскрытого окна и что-то нежное проворковала Гретхен.
Золушка вдруг победно выпрямилась, оглянулась на дверь и громким шепотом обратилась к птице:
— Вы, голубки ручные, вы, горлинки, птички поднебесные, летите, помогите мне выбрать чечевицу!
И тут Алексей увидел, как его спутники один за другим превращаются в птиц — симпатичных, юрких голубей, горлиц, воробьев и устремляются в окно кухни… Боже мой! Алексей вдруг понял, что он тоже, не испытав ровно никаких ощущений, обратился в голубя! И словно вихрем несло его к кухне… Он не успел опомниться, как уже стоял лапками в золе, сноровисто выхватывал из нее зерна чечевицы и ловко кидал клювом прямо в широкую кастрюлю, подставленную Гретхен. Не отрываясь от дела, он осмотрел себя и в общем остался доволен: крепкая грудка, гладкие перышки, приятный сизоватый цвет… «Сизарь», не без гордости подумал о себе Алексей…
— Пошла вон! — раздался крик Золушки, и Алексей увидел, как девушка большущей метлой гнала из кухни крупную черную кошку, решившую тайком подобраться к занятым птичкам.
— Брысь, брысь отсюда! — ударила ее Гретхен, и кошка, отчаянно мяукая, большим прыжком выскочила в окно…
Алексею показалось, что кошка как-то не очень похожа на кошку, а скорее на обезьянку. Вернее — на мартышку… А еще вернее — на одну девчонку…
Вскоре кастрюля наполнилась чечевицей, Гретхен промыла ее и низко поклонилась птицам. Они отозвались щебетом. «Нет проблем, рад был помочь», — проворковал, в частности, Алексей. Тут же птицы выпорхнули в окно… и Алексей с некоторым сожалением обратился из такого красивого сизаря в прежнего летучего мужчину лет тридцати пяти, седоватого, изрядно полысевшего, в черном плаще…
— Госпожа Августа! Я выполнила, задание! — с вызовом сказала Гретхен, входя в залу, где мачеха и сестры продолжали разборку сундуков с платьями, туфлями, шляпками.
Часы в разных комнатах дома согласно пробили по пять раз.
Мачеха остолбенела. Но пришла в себя быстро.
— Знаешь, Гретхен, — сказала она строго, — я пошутила. Я не виновата, что у тебя нет чувства юмора. Я полагала, что ты не примешь всерьез это дурацкое задание, а поймешь его как намек. Но тонкость чувств и деликатность тебе, как видно, незнакомы. Что ж, скажу прямо: не поедешь ты с нами. И платья у тебя нет для бала, и танцевать ты не можешь, и вести себя не сумеешь достойно высшего общества.