Страница 44 из 49
— Больше она никого не называла?
— Только по именам и по прозвищам. Она все повторяла: «Красивая девчонка… Хотелось бы мне знать, что с ней сталось…»
— Послушай, Люка. Сейчас консьержка, наверное, пойдет на рынок. Держись поближе к ней. Иди следом. Возможно, она отнесет письмо на почту, или пошлет телеграмму, или встретится с кем-нибудь. Я не очень на это рассчитываю, но, если так будет, нам было бы важно иметь это послание.
— Понял, шеф.
Мегрэ спустился по лестнице и на всякий случай позвонил в сыскную бригаду в Нанте. Мадемуазель Клеман, которая как раз одевалась, отдернула занавеску «глазка», чтобы посмотреть, кто пользуется аппаратом.
— Говорит Мегрэ из уголовной полиции. Кто у телефона?
— Гроллен. Приятно слышать ваш голос, шеф.
— Ты не мог бы сходить в бар, который держит некий Дедэ? Ты его знаешь?
— Да, это в порту.
— Расспросишь его относительно некой Франсуазы Бинэ, которую он знал двадцать лет тому назад или еще раньше.
— Вы думаете, он ее помнит? По-моему, он знал не одну в своей жизни.
— Все-таки сходи. Попытайся узнать, к кому девица попала после него. Вытяни все, что сможешь. И позвони мне сюда, не на набережную.
Он дал номер телефона мадемуазель Клеман.
— Дождь льет как из ведра, — вздохнул Гроллен. — Ну ничего, у меня есть зонт. Дедэ, конечно, будет в постели. Он небось испугается, когда его разбудит полиция.
Мадемуазель Клеман вышла из гостиной со свеженапудренным лицом, с еще влажными мелкими завитками волос вокруг ушей и на шее.
— Хотите кофе?
— Да, для меня и для Люка, если это вас не затруднит.
Жильцы теперь здоровались с ним, как будто он постоянно жил в этом доме, и всегда при этом у них было вопросительное выражение глаз.
— Внимательно посмотри на ее окно, Люка. Заметь положение занавесок. Если сейчас или в любое время дня ты заметишь какое-либо изменение, обязательно скажи мне.
— Вы думаете, она подаст сигнал?
— Держу пари, что сигнал существует.
— Вы уверены, что кто-то приходил к ней в отсутствие мужа?
— Убежден. Это единственное объяснение. Впрочем, возможно, что он звонил ей по телефону прежде, чем завернуть на эту улицу.
— Значит, им не нужно было никакого сигнала.
— Предположим, что в последний момент вернулась консьержка или пришел врач.
— Понимаю. Им необходимо было условиться о каком-нибудь сигнале на случай опасности. Это могло быть положение занавесок или что-нибудь другое. Я за последние дни столько уже смотрел на это окно, что, пожалуй, и не замечу разницы. Когда ты был здесь в последний раз?
— Позавчера.
Люка, подняв лицо к окну напротив, вдруг нахмурился.
— Тебя что-нибудь поразило?
— Еще не уверен. Надо посмотреть сверху.
Они поднялись в комнату Мегрэ, где прежде жил Паулюс. Люка сразу же направился к окну.
— Когда я был здесь в первый раз, три дня назад, помню, что окно напротив было открыто.
— Совершенно верно. Продолжай.
— Может, я ошибаюсь, но мне кажется, что на окне не было этого медного горшка.
Посреди подоконника теперь в самом деле стоял медный горшок с каким-то зеленым растением.
Мегрэ вспомнил, что еще вчера он видел этот горшок в углу комнаты, на маленьком столике.
— Оставайся здесь. Наблюдай за улицей.
Он перешел на другую сторону и заглянул к мадам Келлер, которая приняла его с подчеркнутой холодностью. Она собиралась на рынок. Почтальон уже заходил; в ящике виднелось письмо, но не на имя мадам Бурсико.
— Скажите, мадам Келлер, когда вы были у мадам Бурсико сегодня утром, она просила вас что-нибудь переставить?
— Нет.
— Простите, что я настаиваю. Это очень важно. Вы убираете у нее в комнате. Если я не ошибаюсь, растение в медном горшке обычно стоит в левом углу, возле двери в столовую.
— Это его место.
— Вас никогда не просили поставить его на окно?
Мадам Келлер пристально взглянула на него, и Мегрэ понял, что она что-то вспомнила. Но ей не хотелось говорить это, потому что теперь она считала его жестоким человеком, который мучит ее подопечную.
— Она просила вас об этом, не так ли? Когда?
— Давно.
— А зачем?
— Не знаю. Это не мое дело.
Он сделал вид, что не замечает ее очевидного нежелания разговаривать, и продолжал:
— Несколько месяцев тому назад?
— По меньшей мере полгода.
Он понял, что приближается к цели, и почувствовал легкий трепет в груди. Боялся лишь, что стоявшая перед ним женщина снова замкнется, поэтому заискивающе улыбнулся ей.
— Полгода назад была осень. Окно, конечно, было открыто.
— Не помню.
— Вы наверняка уже убрали у нее, спустились к себе и готовились, как сегодня, пойти на рынок…
Она следила за ним со вниманием: чувствовалось, что по мере того, как он говорит, подробности всплывают у нее в памяти. Ее поразило то, что он угадывает все так точно.
— Я поднялась еще раз, да…
— Вы поднялись еще раз, хотя больше не должны были подниматься…
— Я забыла спросить у нее, что она хочет на завтрак… И нужно ли зайти в аптеку. Она попросила меня поставить медный горшок на окно.
— И не сказала, почему?
— Потому что это полезно для растения. Было солнечно.
— А что произошло в следующие дни?
Побежденная, она с восхищением взглянула на комиссара.
— Удивительно, как это вы догадались. На следующий день опять было солнце, и я хотела снова поставить горшок на подоконник.
— А она приказала вам не делать этого?
— Да.
— Благодарю вас, мадам Келлер.
Он чуть было не спросил, не дала ли больная какого-нибудь поручения, но предпочел подождать, пока это проверит Люка.
— Вы опять собираетесь трепать ей нервы?
Не отвечая, Мегрэ поднялся по лестнице и постучался к больной. Его не пригласили войти. Он нажал на ручку, толкнул дверь и встретил устремленный на него взгляд Франсуазы Бурсико. Со вздохом, выражавшим покорность судьбе, она снова уронила голову на подушку.
— Простите, что я снова беспокою вас.
Она не произнесла ни слова, губы ее были сжаты, вся жизнь сконцентрировалась в глазах.
— Я хотел узнать, не мешало ли вам спать присутствие сиделки.
Все то же молчание.
— И я подумал, что, может быть, сегодня вы захотите мне что-нибудь сказать?
Она не шевелилась. Мегрэ походил по комнате, как бы невзначай остановился около зеленого растения и стал поглаживать его листья.
Потом, подобно тем людям, у которых, когда они приходят в гости, возникает мания все поправлять, Мегрэ взял в руки медный горшок и отнес его на столик.
— Ведь это его место, не правда ли? Консьержка, наверное, ошиблась.
Он нарочно не смотрел на нее. Постоял немного, обернулся. Увидел, что она побледнела еще больше и глаза ее забегали в панике.
— Вам неприятно, что я снял горшок с окна?
Поколебавшись несколько секунд, Мегрэ взялся рукой за спинку обитого бархатом стула, уселся на него верхом лицом к постели и приготовился зажечь трубку.
— Вы ждали его сегодня утром?
Никогда, вероятно, он не чувствовал на себе взгляда, полного такой ненависти, ненависти не пылкой, а приглушенной, смешанной с презрением и, может быть, с горькой покорностью судьбе.
— Он все еще в Париже, правда?
Он давал ей возможность подумать и в то же время прислушивался к звукам, доносившимся с лестницы.
— Если бы его не было в Париже, вы бы не волновались и не поставили бы горшок на окно. Ведь вы сами переставили его. Это сделала не консьержка. И не сиделка.
Она протянула костлявую руку к стакану с водой, стоявшему на ночном столике, и с усилием, заметным по напряжению ее шеи, выпила глоток.
— Сейчас, вот в эту минуту, нантская полиция занимается тем, что допрашивает человека, которого вы хорошо знали, — некоего Дедэ; Дедэ сообщит нам еще некоторые имена, а эти люди, в свою очередь, укажут на других.
Нервы у него были натянуты.
— Возможно, он и не придет. Наверное, ждал вашего телефонного звонка вчера или сегодня ночью, а вы не могли ему позвонить.