Страница 42 из 49
— Каким образом этот человек проникал в дом?
Он стоял на расстоянии одного метра от кровати и, должно быть, казался мадам Бурсико огромным, потому что смотрел на нее сверху вниз, держа пустую трубку в зубах. В комнате стало совсем тихо.
Мегрэ был уверен, что она побледнела, ноздри ее запали как у мертвой. Под простыней угадывались очертания исхудавшего тела. Ему захотелось отвернуться, быть может, взять шляпу и уйти.
— О ком вы говорите?
— Я не знаю, кто он. Я говорю о том, кто приходит к вам, когда ваш муж на пароходе, и кого консьержка, кажется, никогда не встречала.
— Не понимаю.
— Послушайте, мадам Бурсико. Я не желаю вам зла. Я полицейский и исполняю свой долг. Мой инспектор был ранен и упал напротив ваших окон.
— Вы думаете, это я стреляла?
— Я никогда этого не утверждал и уверен, что вы этого не сделали. Но, видите ли, я уверен также, что вы столько говорили для того, чтобы получше скрыть другую сторону вашей жизни. Сейчас я поручу своим людям год за годом проследить вашу жизнь до того момента, как вы вышли, замуж, и гаврская полиция соберет о вас сведения. Это, конечно, потребует времени. Возможно, будут пробелы. Но, вооружившись терпением, мы в конце концов восстановим все ваше существование и отыщем всех тех, с кем вы были в каких-либо отношениях.
На этот раз он действительно отвернулся, потому что она закрыла глаза, и он заметил, как слеза просочилась сквозь ее веки. Она не шевелилась.
С минуту Мегрэ молчал.
Потом продолжал, набивая трубку, чтобы легче было говорить:
— Простите меня, но я не верю в ваши мигрени. Сейчас я позвоню врачу, который вас лечит, и он мне скажет…
Она слегка вздохнула, все еще не открывая глаз.
— Любой мой английский коллега был бы обязан предостеречь: все, что вы теперь скажете, может быть использовано против вас. Французские законы меня к этому не обязывают, но я не хочу хитрить. Решайте сами: желаете вы еще что-нибудь сообщить мне или нет?
Она медленно покачала головой. Он ожидал худшего: обморока, действительного или притворного, нервного припадка или возмущения.
— Я убежден, и не скрываю этого, что вы принимаете кого-то тайком от всех, и что если ваши шторы опущены иногда в течение трех дней, то это потому, что у вас кто-то есть. Этот человек, по-видимому, знает распорядок дня в доме. Каждое утро консьержка уходит на рынок; это занимает у нее больше получаса. В это время легко проникнуть в вашу квартиру. Вы молчите?
Она не сразу открыла рот, губы ее были такие же бледные, как и щеки.
— Мне нечего сказать.
— Вы утверждаете, что это неправда?
Ее веки наконец приподнялись, и она бросила на комиссара холодный взгляд.
— Я полагаю, вы имеете право воображать все, что вам угодно.
В ее голосе вдруг почувствовалась энергия, которой нельзя было ожидать несколько минут назад.
— Когда раздался выстрел, у вас в комнате был кто-то?
Она пристально смотрела на него, не отвечая.
— Это была женщина? — настаивал он.
Ее губы не шевельнулись.
— Вы действительно больны, и я не хочу вас утомлять. Вы знаете, я нахожусь напротив, у мадемуазель Клеман. Телефон у вашего изголовья. Если вы захотите поговорить со мной, в любое время позвоните.
Он подумал, потом добавил, слегка смущенный:
— Вы должны знать, мадам Бурсико: я вам не враг. Мой долг — искать истину, и мне хочется найти ее, я желал бы, чтобы вы это поняли, причиняя как можно меньше зла.
Она по-прежнему молчала. Пристально глядела на него и, казалось, размышляла. Мегрэ подождал немного, потом взялся за шляпу. Из нее больше ничего не выжмешь, в этом он был убежден. Но, быть может, она позвонит ему?
Мегрэ поклонился без улыбки.
— Прошу вас извинить меня. Сейчас я пошлю к вам мадам Келлер.
Он закрыл за собой дверь и глубоко вздохнул, когда очутился на площадке лестницы.
Консьержка ждала в коридоре и, кажется, удивилась его серьезному виду. Видимо, он не отдавал себе отчета, какое у него выражение лица.
— Ей плохо?
— Вам лучше сейчас к ней подняться. Если что-нибудь случится, сообщите мне, я буду у мадемуазель Клеман.
Несколько минут спустя он говорил с Торрансом.
— Люка на месте?
— Уехал на Итальянскую площадь, там началось что-то вроде поножовщины.
— Попроси, пожалуйста, срочно начать наблюдение за телефоном мадам Бурсико на улице Ломон. А потом пошли мне кого-нибудь из инспекторов.
— Здесь Ваше.
— Хорошо. Я буду в маленьком ресторане напротив.
Вешая трубку, он заметил, что мадемуазель Клеман смотрит на него в «глазок». Выражение ее лица показалось ему необычным. Она смотрела на него если не с ужасом, то, во всяком случае, с некоторой опаской.
А может, это потому, что сам он внезапно изменился. Следствие сошло с мертвой точки, он кончил топтаться на месте и разнюхивать по углам.
Он встретил мадемуазель Клеман в дверях гостиной.
— Вы уходите?
— Иду обедать.
— Что мне делать, если вам позвонят?
— Позовите меня, я буду у овернца.
Она не решилась спросить, как обычно, есть ли что-нибудь новое. Быть может, она слышала разговор по телефону? Во всяком случае, понимала, что сейчас не время изображать взбалмошную девочку.
— Это ты, Торранс?
На этот раз он звонил из бистро.
— Она еще никому не звонила, шеф.
— Пусть все-таки наблюдают. Сколько сейчас людей в твоем распоряжении?
— Сегодня ночью можно использовать трех или четырех человек.
Мегрэ произнес по складам фамилию Бурсико, потом Бинэ.
— Запиши. Ей сорок восемь лет, она родилась в Гавре. Ее отец служил во флоте. У нее есть братья и сестры. Это для сыскной бригады в Гавре. Пусть поищут в архивах мэрии и всюду, где только смогут.
— А в Париже?
— Пусть тоже обойдут мэрии. Она жила в районе Руль. Хорошо, если бы ты посмотрел дела полиции нравов двадцатилетней или даже двадцатипятилетней давности.
На другом конце провода толстый Торранс лихорадочно записывал его слова.
— Все?
— Нет. Поднимись на чердак и посмотри в архивах, нет ли чего на фамилию Бинэ. И еще: завтра утром пусть кто-нибудь сходит в бельевой магазин на бульваре Сен-Мишель, недалеко от улицы Мсье де Прэнс. Хозяева, возможно, переменились, но авось их удастся разыскать… На все это может потребоваться или несколько часов, или несколько недель, как повезет. Словом, постарайся разузнать все о некой Франсуазе Бинэ, которая лет пятнадцать тому назад жила на улице Мсье де Прэнс, дом сорок восемь.
— Вы будете на улице Ломон?
— Да. Ваше я оставлю у себя. Он работает в ночь?
— Он заступил час назад.
— Как Жанвье?
— Дня через два-три его перевезут домой. Он настаивает, и жена тоже, хотя врач собирался подержать его еще немного.
Когда он вернулся в бистро, инспектор Ваше уже был там и ожидал его, сидя за столиком.
— Ты обедал?
— Да. У вас есть новости?
— Нет. Дождь все еще идет?
Ваше показал на свой мокрый плащ, который он повесил на вешалку.
— Очень жаль, старина, но мне придется попросить тебя провести ночь на улице. Впрочем, если ты не будешь отходить от окна в гостиной, то обойдется и так. Нужно наблюдать только за одним домом.
Ел он без аппетита. Вспомнил, что не позвонил врачу, как пригрозил мадам Бурсико. Он даже не узнал его фамилии.
После обеда Мегрэ направился к мадам Келлер. Она посмотрела на него с упреком.
— Что вы ей наговорили? Лежит на кровати, как мертвая, даже не обратила на меня внимания. Она плакала. По щекам у бедняжки лились крупные слезы.
— Она с вами не разговаривала?
— Только покачала головой, когда я спросила, не нужно ли ей чего-нибудь. Я закрыла окно и потушила лампу.
— У нее в комнате есть лекарства? — с тревогой спросил Мегрэ.