Страница 35 из 46
Мегрэ поужинал один в бистро у овернца, читая вечернюю газету и иногда поглядывая на дом напротив.
Когда он вернулся в отель около половины восьмого, во второй комнате, служившей одновременно столовой и кухней, застал красивую девушку, очень свежую, с вьющимися белокурыми волосами, в ярко-красной шапочке.
— Мадемуазель Изабелла, — представила ее хозяйка. — Она живет на третьем этаже. Работает машинисткой в конторе на улице Монмартр.
Мегрэ поклонился девушке.
— Мадемуазель Изабелла как раз мне сейчас рассказывала, что Паулюс пытался за ней ухаживать. Я об этом ничего не знала.
— Да, но только очень робко… Я даже думаю, что это нельзя назвать ухаживанием… Если я об этом заговорила, то только для того, чтобы показать, каков этот юноша…
— Каков же он?
— По утрам, перед тем как сесть в метро, я обычно захожу перекусить в бар на улице Гей-Люссака. Однажды я увидела там молодого человека, который пил кофе со сливками за той же стойкой, что и я, и внимательно на меня глядел. Точнее говоря, он рассматривал меня в зеркале. Нам никогда не приходилось с ним говорить, но я его узнала. Видимо, и он меня узнал.
Когда я вышла на улицу, он тоже направился к двери. Потом я услышала его торопливые шаги. Он поравнялся со мной и попросил разрешения проводить.
— Ну до чего же трогательно! — воскликнула мадемуазель Клеман.
— В то утро у меня, наверное, было плохое настроение — по утрам я всегда не в духе. Я ему ответила, что уже взрослая и найду дорогу сама.
— И что же дальше?
— Ничего. Он тут же повернулся и отошел, бормоча какие-то извинения. Потому-то я и рассказала об этом мадемуазель Клеман. Ведь теперь нечасто встретишь такого робкого молодого человека. Обычно они настаивают, хотя бы для того, чтобы не показать своего смущения.
— Значит, вам кажется странным, что такой робкий молодой человек смог сначала напасть на хозяина ночного кабачка, а потом выстрелить в инспектора полиции?
— А вам разве это не кажется странным?
От прессы уже не скрывали, кто был «гангстером с улицы Кампань-Премьер», как его называли в газетах, — на первых страницах красовалась его фотография.
— Быть может, если бы вы его не оттолкнули, ничего бы не случилось, — с мечтательным видом сказала девушке мадемуазель Клеман.
— То есть как?
— Он бы стал вашим другом, думал бы совсем о другом, а не о том, как ограбить бар…
— Ну, мне пора, — сказала девушка. — Мы с подругой идем в кино. До свидания, господин комиссар!
Когда они вышли, мадемуазель Клеман прошептала:
— Не правда ли, очаровательна? Каждый вечер одно и то же. Сначала она заявляет, что никуда из дома не выйдет, что нужно закончить шитье. Ведь она сама шьет себе платья. Затем, не пройдет и получаса, я слышу, как она спускается с лестницы в шляпке. Оказывается, она вдруг вспомнила, что обещала пойти с подругой в кино. Такие девочки не могут сидеть взаперти…
— Есть у нее друг?
— Есть только двоюродный брат.
— Который иногда ее навещает?
— Только зайдет на минутку за ней, и они тут же вполне прилично вместе куда-нибудь уходят. Это бывает довольно редко. Кажется, он по вечерам работает. Только в воскресенье…
— А что в воскресенье?
— По воскресеньям они ездят за город, а если идет дождь, остаются у нее в комнате.
Она смотрела на комиссара с обезоруживающей улыбкой.
— В общем, у вас живут одни только славные люди?
— На свете гораздо больше славных людей, чем думают. Не понимаю, как можно видеть везде одно только зло! А вот и мсье Криделька пришел, — добавила она, поглядывая через глазок.
Это был человек лет сорока, с бледным лицом, с волосами намного темнее, чем у овернца, хозяина бистро; он машинально вытер ноги о половик перед тем, как подняться по лестнице.
— Он тоже живет на третьем этаже, рядом с мадемуазель Изабеллой.
Мегрэ пробежал глазами бумажку, которую дал ему Воклен.
— Он югослав, — сказал комиссар.
— Да, но он давно живет в Париже.
— Чем он занимается?
— Вы никогда не угадаете. Работает санитаром в психиатрической лечебнице. Видно, поэтому так неразговорчив. Кажется, это очень тяжелая работа. Человек он достойный, у себя на родине был адвокатом. Не хотите ли посидеть в гостиной?
Она уселась в кресло, положила на колени светло-голубое вязанье и стала жонглировать спицами.
— Это для малыша Лотаров. Некоторые хозяева не пускают к себе в дом жильцов с детьми. А вот я не возражаю ни против детей, ни против фортепиано. Мадам Сафт тоже ждет ребенка.
— Кто это?
— Они живут на третьем этаже, справа по коридору. Жена — француженка, а муж — поляк. Если бы вы пришли на несколько минут раньше, вы бы их увидели. Они только что вернулись домой. Провизию всегда покупает муж, когда идет с работы. Чаще всего они питаются всухомятку. По-моему, его жена не любит стряпать. Когда они поженились, она была студенткой, а он уже, кончил учиться.
— Что он изучал?
— Химию. Места по специальности ему найти не удалось, и он устроился помощником фармацевта в аптеке, где-то на улице Ренн. Вы не находите, что, вообще говоря, люди мужественно переносят невзгоды? Этим тоже до сих пор не удалось найти квартиру. Когда ко мне является супружеская пара, я знаю заранее, что они мне скажут. Будут говорить, что хотят поселиться здесь временно, что скоро обзаведутся квартирой. Но Лотары дожидаются ее уже три года. Сафты тоже надеются переехать до родов.
Она засмеялась своим необычным, горловым смехом. Развеселить ее было легко. Мадемуазель Клеман напоминала монахинь, которые скрашивают жизнь в монастыре самыми невинными шутками.
— Вы хорошо знаете Паулюса?
— Я знала его не больше, чем других жильцов. Он прожил здесь только пять месяцев.
— Что это за парень?
— Вы же слышали, что вам рассказывала мадемуазель Изабелла. Это очень на него похоже. Он до того робок, что даже отворачивался, проходя мимо глазка.
— Он получал много писем?
— Только из Лиможа, от родителей. Я сразу узнавала почерки отца и матери. Мать писала ему два раза в неделю, а отец — раз в месяц. Последнее время он очень нервничал, когда я отдавала ему письма.
— Он никогда не принимал у себя женщин?
— Что вы, никогда бы не осмелился.
— Вы знали, что его приятель оставался у него ночевать?
— Да. Первый раз я даже стала беспокоиться. Я не засыпала, пока он не уйдет, потому что не люблю, когда мне перебивают первый сон. Он спускался утром, еще засветло, на цыпочках, и это меня забавляло. Я вспоминала моего брата. Теперь он женат и живет в Индокитае, а дома, когда ему было лет семнадцать или восемнадцать, тайком приводил к себе товарищей, которые не смели слишком поздно возвращаться к себе.
— Паулюс не откровенничал с вами?
— В общем, отношения у нас с ним были дружеские. Иногда он заходил ко мне после работы, чтобы поздороваться. Рассказывал, как трудно сбывать энциклопедии. Его портфель, набитый толстыми книгами, был такой тяжелый, что у него немела рука. И я уверена, что он не всегда ел досыта.
— Откуда вы знаете?
— Иногда он возвращался домой, когда я обедала. Достаточно было видеть, как он смотрел на мою тарелку, как вдыхал запах кухни. Я деликатно говорила ему: «Не хотите ли выпить со мной за компанию чашечку бульона?» Сначала он отказывался, уверял, что только что из-за стола, но в конце концов усаживался напротив меня.
Она смотрела на комиссара ясными глазами.
— А платил он вам вовремя?
— Сразу видно, мсье, что вы не держали меблированных комнат. Знайте же, что никто из жильцов никогда вовремя не платит. Если бы у них было чем платить вовремя, они, вероятно, здесь бы не жили. Я не хочу быть нескромной и не стану показывать вам свою записную книжку, где помечено, сколько они мне должны. Но при этом все они честные люди. В конце концов отдают деньги, иногда, правда, небольшими суммами.
— Даже мсье Валентен?
— Он самый бедный из всех. Девочки, которым он дает уроки пения, платят ему еще неаккуратнее, а некоторые и вовсе не платят.