Страница 47 из 49
Проходя через палисадник, совершенно автоматически пересчитал черные и белые плиты. Их было шестнадцать.
На дорогу от метеобеседки до виллы я потратил около десяти минут. Теперь шел уже почти полчаса, а деревянных столбов под грибовидной соломенной крышей все не было видно. Впрочем, я ведь не бежал теперь напрямик, а плелся по дорожкам парка, как полагается. В голове у меня все перепуталось, и я даже не пытался привести свои мысли в порядок.
Наконец сквозь кусты забрезжил свет с круговой аллеи. Два полицейских автомобиля и санитарная машина были расставлены так, что их мощные фары ярко освещали беседку. Несколько мужчин деловито шныряли туда-сюда, тянули рулетку, раздвигали штатив фотоаппарата и освещали окрестности портативными прожекторами. Я прошел прямо к беседке, где лежала Марион, полуобернувшись, раскинув руки. От ее каштановых волос исходило, казалось, лучезарное сияние.
Никто меня не остановил. Я сел на скамью и принялся рассматривать покойную. Немного спустя кто-то хлопнул меня по плечу. Оглянувшись, я увидел перед собой гнома в темно-зеленом дождевике и коричневых кожаных перчатках.
— Это не кино, куда может заглянуть каждый, — сказал он. — Или вы знаете эту женщину?
— Ее зовут Марион Венделин, и она сестра в больнице Марии Магдалины, а я тот человек, который вызвал полицию.
— Отлично. — Он кивнул. — Я комиссар Келлерман. А теперь расскажите, что вам известно.
Я сказал ему, что должен был встретиться с Марион в половине десятого и что я опоздал. Он снова кивнул.
— Я шел по дороге вдоль пруда. Было темно. Я заметил беседку, только оказавшись рядом с ней. Я пару раз окликнул Марион и вдруг увидел, что кто-то убегает отсюда. По-моему, мужчина. Но разглядеть не мог.
— Вы пытались догнать его? — Комиссар Келлерман присел возле меня на скамью и прищурился, потому что беседка, стоявшая на шести столбах и не имевшая стен, была залита светом.
Я постарался вспомнить, что делал после бегства того человека.
— Было слишком темно. Не могу даже сказать, в какую сторону он побежал. Несколько секунд слышал только, как шуршал под его ногами гравий. Затем вошел сюда и почти споткнулся об… это. — Я указал на убитую.
— Трогали вы труп и вообще меняли здесь что-нибудь?
— Помнится, я опустился на колени, чтобы посмотреть, что с девушкой. Думал, что она в обмороке или просто упала. Но потом почувствовал под руками теплую кровь и наткнулся на нож. Тут я бросился за помощью.
Комиссар поднялся и указал на одну из полицейских машин.
— Посидите пока там. Когда мы все закончим, мы поедем в управление. Ваши показания должны быть запротоколированы.
Только тут я вспомнил, что без разрешения покинул больницу и, собственно, намеревался через час вернуться тем же путем, каким вышел.
— Я нахожусь на лечении, — осторожно возразил я. — Не могли бы мы здесь все уладить? Доктор Молитор поднимет адский шум, если узнает, что я в такой час не в постели.
— Кто такой доктор Молитор? — спросил Келлерман и сунул в нос палец.
— Врач больницы Марии Магдалины. Мне, собственно, не разрешено выходить. Но сестра Марион… В общем, вы понимаете.
— Я ничего не понимаю. — Келлерман вытащил из кармана дождевика сигареты и закурил. — Решительно ничего. Почему вы вообще находитесь в больнице?
— Со мной произошел несчастный случай, я попал под машину, и сейчас моя память не совсем в порядке, хотя… ну…
С ума можно было сойти. Ну как я мог ему это объяснить? Но он и не хотел никаких объяснений.
— Значит, ваша память не в порядке. И вы порой не знаете, что делаете. Но разгуливать по парку — это вы можете. Ну, милейший… — Гном покачал головой и свистнул сквозь зубы.
— Боже мой, да ведь это давно прошло. Я опять совершенно нормален, или вы думаете… Да ведь этот ваш убийца расправился уже с четырьмя женщинами, и все ножом. Это пятая.
— Конечно, — сказал он. — Все ясно. Так что не волнуйтесь. В вашем состоянии всякое волнение вредно. Сейчас мы отправим вас домой. Вы уснете и будете спокойно спать, просто спать, ничего больше. Он отбуксировал меня к полицейской машине и пошептался с шофером. Затем справа и слева от меня уселись два быка. От левого несло чесноком.
Полчаса спустя я сидел на шатком стуле в кабинете Келлермана. Полицейские со скучающим видом присели на корточки у дверей, не спуская с меня глаз. Они беспрестанно чадили, закуривая одну сигарету за другой. Но меня они так и не угостили.
Часа в два ночи (Келлерман все еще не показывался) я довольно энергично потребовал, чтобы меня либо вернули назад в больницу, либо отвели спать в камеру. Но протест мой был гласом вопиющего в пустыне, и пришлось остаться на этом шатком стуле, хотя у меня уже ныли все кости. В три часа один из полицейских принес чай и тарелку с бутербродами. Раньше чем я опомнился, быки уже сожрали девять десятых снеди. А вскоре после четырех в кабинет вошел тот, кого я меньше всего ожидал: обер-ассистент уголовной полиции Катцер.
Вид у него был обычный. Оттопыренные уши пылали. Он повесил на крюк свое потрепанное пальто и измятую шляпу, сел за письменный стол Келлермана и подперся локтями.
— Ну, мой милый, — сказал он по прошествии вечности, — вчера со щитом, а сегодня на щите. Но могу вас утешить. Мне тоже не лучше. Новая специальная комиссия. Комиссар Келлерман, кажется, не может жить без меня. Впрочем, я все равно сегодня навестил бы вас.
Обстоятельства все больше запутывались. Теперь на шею мне сел еще этот кровопийца.
— Я собирался утром побеседовать с сестрой Марион, вы ведь знаете. Ну теперь это не выйдет. А жаль. Славная была девушка. — Пауза. — Вы не находите, господин фельдфебель?
Вот он, этот удар грома, которого я все время опасался. Отсрочка кончилась. Только произошло это в непредвиденной ситуации.
Катцер подал знак быкам у дверей. Громко зевнув, они улетучились. Катцер достал из келлермановского стола магнитофон, открыл его и нажал кнопку. Кассеты начали крутиться.
— Надеюсь, вы ничего не имеете против. Это только для порядка, — сказал он. — А теперь поговорим откровенно. Вы ведь знаете, что вас зовут Франц Зееланд и что вы фельдфебель военно-воздушных сил?
Я счел за лучшее для начала промолчать.
— На Таунусштрассе у вас хорошенькая двухкомнатная квартирка, не так ли? Холостяцкое жилье. Но бываете вы там, только когда имеете увольнительную или отпуск. Обычно же вы ночуете в казарме. Там, смею сказать, тоже весьма неплохо. Наше государство делает все для своих граждан в мундире. Удобные матрацы и утренний кофе в по стели.
Я все еще молчал.
— Сейчас у вас трехнедельный отпуск. В эскадрилье вы, как положено, подали рапорт, и никто вас не разыскивал. И на Таунусштрассе ваше отсутствие тоже никого не обеспокоило, так как, во-первых, ваши соседи привыкли, что вы по неделям не показываетесь, а во-вторых, не знали, что вы в отпуске. Итак, мы вовсе не засунули заявление о вашем исчезновении не в тот ящик, мы просто не могли его получить. И вы это, конечно, прекрасно знали.
Теперь я должен был заговорить. Иначе Катцер вообразил бы, что я безропотно проглочу все, что он скажет.
— Ничего я не знал! Три недели назад я попал на Рейналлее под машину и потерял память. И вообще я не понимаю, почему вы допрашиваете меня, точно великий инквизитор. Я пациент доктора Молитора и беседовать буду только в его присутствии.
— Доктор Молитор больше не ваш врач. Он вчера распорядился перевести вас в университетскую клинику нервных болезней. Разве вы этого не знали?
Так вот почему доктор вчера не заглянул ко мне. Он нарушил свое обещание; ему стало трудно со мной, но сказать это в лицо он не отважился.
Катцер выпрямился. Сейчас он действительно восседал за столом, как Торквемада.
— На случай, если вы еще не поняли, о чем речь, господин Зееланд, я вам скажу: комиссар считает, что вы убили сестру Марион. В состоянии умопомешательства, если вы позволите так выразиться. Вы для него человек без мозга, человек, так сказать, с пустой головой. Ему не терпится сообщить прессе, что убийство в Гюнтерсбургском парке совершено сумасшедшим. Но мне, откровенно говоря, такое решение представляется упрощенным. Я убежден, что к вам уже давно вернулась память. Вы просто симулируете, и я, наконец, хотел бы понять зачем. Если вы мне это скажете, версия Келлермана лопнет. Мы должны доказать, что вы не умалишенный, понятно? Это ваш единственный шанс, потому что тогда будет отсутствовать мотив убийства. А мотив важнее всего. Важнее разорванного пальто и запятнанных кровью рук. В конце концов, вы же сами признались, что трогали труп, а потом как безумный прорывались через кусты. Тут вполне можно было потерять пару пуговиц.