Страница 18 из 49
Тем временем Анастасия вызвала в «Периидики Лесни» студента Стефанопулоса. Пока молодой человек составлял компанию господину Пейрунакису в его приемной, подруги ломали себе головы над странным поведением товарища Галиноса. Их удивил даже не столько телефонный звонок, как его необъяснимое спокойствие. У курьера ЦК может быть в городе связь, о которой им ничего не известно, это логично. Скорее всего он передал свой новый маршрут в Афины. Но почему, почему он так медлит? На улицах города в вечерние часы полно гуляющих, в толпе укрыться куда удобнее, нежели в ресторане.
— У него чемодан, а кто станет прогуливаться с чемоданом, — заметила Анастасия.
Анастасия, еще час назад блондинка, поразила господина Пейрунакиса прической из пышных ярко-рыжих волос. Тени над глазами, накладные ресницы, помада с губ — все исчезло.
— Вы совсем, совсем другая, но куда красивее, — пробормотал Пейрунакис, и этот комплимент доставил Анастасии удовлетворение. Очень хорошо, если господин Галинос ее не узнает при встрече.
Подруги решили, что Дафна заговорит с Галиносом у выхода из гостиницы, быстро проинформирует его обо всем и немедленно оставит. Анастасия будет ждать ее за углом в такси.
Стефанопулос же поедет на «остине» за Галиносом до вокзала и до отхода ночного экспресса, на котором тот уедет, с вокзала не уйдет.
Дафна увидела Галиноса на набережной. Он стоял, прислонившись к парапету, поглядывая то в одну, то в другую сторону. Галинос так внимательно разглядывал прохожих, что не заметил Дафны, вышедшей из здания гостиницы, и очнулся, только когда она оказалась прямо перед ним.
— Хорошо, что вы последовали нашему предупреждению. Поезжайте экспрессом, самое время, — тихо проговорила Дафна.
— Благодарю, — сказал Галинос — Но откуда вам известно…
— Сейчас не время и не место выяснять это.
— Вы правы… только… Если и впрямь ищут меня, не заблуждайтесь на тот счет, откуда это исходит. И тот, кто голосовал против, пусть тоже не сомневается…
Его слова словно стеганули Дафну по лицу.
— Идите, уезжайте… А где ваш багаж? — спросила она, с трудом скрывая волнение.
Ее вопрос был Галиносу неприятен. Конечно, багаж должен быть при нем; но его два чемодана стояли в кабинете Юлиана. Для короткого визита в Афины вполне достаточно портфеля-«дипломата». Ему не пришло в голову ничего лучшего, чем сказать:
— Я за ним зайду…
— Хорошо, — кивнула Дафна. — Не забывайте нашего поручения, сообщите все точно; передайте товарищам привет и скажите, что через два месяца нам снова потребуется бумага. Сегодня вышел второй номер, скоро выпускаем третий.
Не успел Галинос до конца осмыслить слова, которые она прошептала, как Дафна уже перешла улицу. Галинос проследил за ней глазами и пошел в гостиницу, чтобы позвонить Юлиану и захватить свой «дипломат». Пора на вокзал. Он вызвал такси.
Сегодня ночью дел будет невпроворот. Выходит второй номер «Авриона», сказала дамочка. Генерал будет рвать и метать. Эта банда печатает у нас под носом свои подстрекательские листки! Люди Юлиана целые сутки не сомкнут глаз, даст бог, они не останутся без улова. А не лучше ли, чтобы они вытащили пустые сети? Не то Цоумбос начнет разоряться: «Господин из Афин играет тут в супер-Шерлок Холмса, а кто ловит преступников? Мои люди!» Так что пусть наручники людей Юлиана до поры до времени не щелкают.
Через несколько минут сам толстяк Юлиан появится на перроне с листом ватмана, который он будет разворачивать и рассматривать, а потом опять сворачивать, оглядывая пассажиров, и так до тех пор, пока не покажется «преступник».
Это идея его, Х211-го. Кто может знать, не пошлют ли подпольщики на вокзал человека, чтобы, проконтролировать, благополучно ли уехал товарищ Галинос? И если этот человек увидит на перроне полицейских, по портрету на ватмане опознающих его, товарища Галиноса, они задумаются, откуда у полиции такой портрет? Его сделал Карнеадес, а как же иначе!
Карнеадес способный рисовальщик. Это обнаружилось во время заключения. Они дали Карнеадесу бумагу и карандаш, чтобы он написал признание. Когда бумагу отобрали, одного листка не хватало, но на другом обнаружили четкие оттиски линий. По ним удалось восстановить рисунок: это была голова мужчины, профиль Никоса Белоянниса. Юлиан показал портрет специалисту из отдела охраны произведений искусства, и тот сказал, что способности очевидны.
Большие они или нет, не суть важно. Ясно, что рисовать Карнеадес умеет, и его приятели об этом, несомненно, знают.
…Ни шофер, ни Галинос не заметили белого «остина», который шел за ними и обогнал перед самым вокзалом.
Аристид Стефанопулос видел, как Галинос подошел к кассе, купил билет и направился к поезду. Увидел он и толстого высокого мужчину, стоявшего на перроне, сворачивавшего и разворачивавшего какой-то бумажный рулон. Вдруг толстяк подбежал к Галиносу и положил ему руку на плечо. Аристид заметил, как тот попытался вырваться и даже сделал несколько прыжков в сторону выхода, но тут как из-под земли выросли трое мужчин, схватили его, заломили руки. «Дипломат» Галиноса упал, но его немедленно подняли. Через несколько секунд все четверо пропали из виду. Сквозь шум голосов Аристид слышал слова толстяка: «Не волнуйтесь, не толпитесь, господа, это коммунистический эмиссар, которого мы давно ищем. Рано или поздно мы их всех переловим».
Женщина, стоявшая рядом с Аристидом, пробормотала: «Бедняга! Мало ли кого они называют коммунистами», и тут он снова увидел сыщика и арестованного, исчезающих в здании вокзала. «Эх, автомат бы, — подумал он, — автомат!..»
В приемной дежурного по вокзалу Юлиан достал из пальто плоскую бутылку ракии и сделал большой глоток. «Плебеи!» — подумал Галинос, но, преодолевая отвращение к крепким напиткам, тоже отхлебнул, когда Юлиан протянул ему бутылку.
— Молокосос, — хмыкнул Юлиан, наблюдая за Галиносом, — будем надеяться, ты скоро зарастешь: преступники, фотографии которых мы печатаем в газетах, должны и выглядеть как преступники. Не станем же мы, в конце концов, разбивать тебе нос.
— У нас есть еще портрет, — возразил Галинос.
— Да что ты, чересчур уж ты на нем красив.
— М-да… Знаешь, а на память я бы его взял с удовольствием.
— Ах ты, шельмец, — хохотнул толстяк, протягивая ему рулончик.
Владимир РЫБИН
ТРОЕ СУТОК НОРД-ОСТА
I
По календарю была еще зима, а люди ходили, распахнув полы плащей. Солнце заливало морскую даль ослепительным светом, и даже горы, окаймлявшие бухту, дымились от этого, совсем не зимнего, зноя. Между горами, где был вход в бухту, стояло сплошное прожекторное сияние, словно там было не море, а огромное, до небес, зеркало.
Подполковник Сорокин снял фуражку, вытер ладонью вспотевший лоб и так пошел с непокрытой головой вдоль длинного парапета набережной.
Это была его странность — ходить пешком. Каждый раз к приезду Сорокина на вокзал подавалась машина, но он отправлял свой чемоданчик с шофером и налегке шел через весь город.
— Для моциона, — говорил он, когда начальник горотдела милиции при встрече укоризненно качал головой. — Ты молодой, тебе не понять. Чем больше лет, тем больше надо ходить — закон.
Но главное, что водило его по улицам, заставляло останавливаться на каждом углу, была ПАМЯТЬ.
Нет ничего больнее боли памяти. Человек, улыбавшийся на операционном столе, содрогается, вспоминая операцию. Люди, встававшие с гранатами на пути вражеских танков, не переносят лязга даже мирных тракторов. Это будит память, возвращает самые страшные мгновения жизни.
Кто-то сказал: «Не возвращайся на пепелище. Жизнь часто приходится начинать сначала, но легче начинать на новом месте». Сорокин не мог не вернуться. В свое время ему стоило большого труда добиться перевода поближе к этому городу, он пошел даже на «неперспективную» должность, вот уже сколько лет державшую его в звании подполковника. Но забыть то, что было, казалось ему изменой товарищам, оставшимся здесь навсегда.