Страница 12 из 50
— …Да что ты мне баки забиваешь? При чем здесь эффект Мессбауэра?..
— …В Доме обуви вчера давали сапоги на «платформе» по восемьдесят рэ. Потряска!..
— …Перцовскому оппонент диссертацию валит…
— …А вы еще продукт на ЯМР не сдавали?
— …Да не надо ему было за фосфозены браться. Он же в этом ничего не петрит…
— …Конечно, везун — и все. Ему «Арарат» с золотыми медалями сам в руки упал…
— …А мы на осциллографе сняли все кривые. Не-а, с кинетикой вопросов нет…
— …Валька Табакман в отпуске на Чусовой был. Икону обалденную привез — пятнадцатистворчатый складень, закачаешься. Он ее глицеральдегидом чистит…
— …Ну и жуки! Пронякин только отбыл в ИОНХ, они тут же притащили в дьюаровском сосуде пять литров пива и в муфеле шашлыки нажарили — красота…
— …Ничего не значит — Сашку Копытина у нас четыре года младшим продержали, а в Нефтехиме он за пару лет доктор скую сделал…
— …Новый «Жигуль», конечно, лучше старого, но ведь не на две тыщи?
— …А я плюнул на все, везде наодолжался и за кооператив внес. Две сто — северное Чертаново…
— …Панафидин строит сейчас какую-то грандиозную установку…
— …Пенкосниматель ваш Панафидин…
— …Талантливых людей никто не любит…
— …Девчонки из его лаборатории стонут — присесть некогда.
— …Панафидин лентяев не держит…
— …Он себе «Жигуля» красного купил…
— …Рожа у него самодовольная…
— …Бросьте, девочки, он очень цельный человек…
— …Панафидин…
— …Панафидин…
В стерильно чистом кабинете и намека не было на так называемый творческий беспорядок. Каждая вещь стояла на своем месте, и чувствовалось, что, прежде чем поставить ее сюда, хорошо подумали. Но, пожалуй, больше всего на месте был хозяин кабинета. Такого профессора я видел впервые в жизни — ему наверняка и сорока лет еще не было. Жилистый, атлетического вида парень в элегантных очках, шикарном темно-сером костюме «эвритайм», ярком, крупно завязанном галстуке с платиновой запонкой. И лицо у него, безусловно, было штучное — я на него просто с завистью смотрел. Длинные соломенно-желтые волосы, могучие булыжные скулы, чуть впалые щеки, несокрушимый гранит подбородка. А за продолговатыми стеклами очков, отливающих голубизной, льдились спокойные глаза умного, хорошо знающего себе цену мужчины.
И от всего этого человеческого монолита, свободно расположившегося в удобном кресле за сверкающей крышкой пустого письменного стола, веяло такой железной уверенностью, таким благополучием, такой несокрушимой решимостью сделать весь мир удобным для потребления, что я немного растерялся и сказал как-то неуверенно:
— Вам должны были звонить обо мне. Я инспектор МУРа Тихонов…
— Очень приятно. Профессор Панафидин. Прошу садиться.
И я сразу обрел на мгновение утраченную уверенность, потому что из этого сгустка целенаправленной человеческой воли тоненьким голосом пропищала обычная людская слабость — наше рядовое маленькое тщеславие, ибо в традиционной формуле приветствия и знакомства, выполненной по всем нормативам и требованиям, я уловил горделиво-радостное удовольствие от вслух произнесенного своего титула — символа принадлежности к особому кругу отмеченных божьим даром людей. И еще я понял, что профессорское звание Панафидин носит недавно.
Я уселся в кресло, протянул Панафидину криминалистическое заключение и отдельный листок с вычерченной экспертами формулой вещества, извлеченного из пивной пробки.
— Нам нужна ваша консультация по поводу этого вещества. Кем производится, где применяется, для чего предназначено.
Панафидин бегло прочитал заключение, придвинул листок с формулой, внимательно рассматривал его, при этом он шевелил верхней губой и указательным пальцем двигал по переносице очки. Я разглядывал пока кабинет. На подоконнике лежала прекрасная финская теннисная ракетка, а в углу, рядом с вешалкой, белая спортивная сумка с надписью «Adidas» — предмет невероятного вожделения всех пижонов. Панафидин поднял на меня сине-серые, чуть мерцающие, как влажный асфальт, глаза, спросил:
— А у вас что, есть такое вещество? — И мне показалось, что он взволнован.
— У меня нет, — сказал я.
Я готов был поклясться, что Панафидин облегченно вздохнул. Отодвинул от себя лист, сказал с холодной усмешкой:
— Ваши эксперты ошиблись. Это артефакт, — и снисходительно пояснил: — Искусственный факт, научная ошибка, небыль.
— Почему? — настороженно спросил я, совершенно отчетливо заметив растянутый на несколько мгновений перепад настроения Панафидина.
— Потому что такого вещества, к сожалению, еще не существует. — Панафидин кивнул на листок с эскизом формулы. — Эта штука называется «5–6-диметиламинопропилиден-10-17-дигидроксибензоциклогептан гидрохлората». Похоже на сильно действующее лекарство триптизол, но, видимо, во много раз сильнее за счет аминовых цепей…
— Как же вы можете запомнить такое? — с искренним недоумением спросил я. Панафидин усмехнулся.
— Во-первых, я не запоминаю это, а читаю по формуле. Во-вторых, мы сами занимаемся этим. Довольно давно. И, к сожалению, пока безрезультатно.
— То есть вы хотите сказать, что науке неизвестно это вещество?
Видимо, я сказал что-то не так, потому что Панафидин снова еле заметно усмехнулся и пояснил:
— Химикам известно это соединение, но только на бумаге. Получить его, хотя бы лабораторно, «ин витро», нам пока не удается. — А чем объясняется ваш интерес к этому соединению?
— По нашим представлениям, это транквилизатор гигантского диапазона действия. Существование такого лекарства могло бы произвести революцию в психотерапии…
— А в чем отличие его от существующих транквилизаторов?
Панафидин задумчиво покрутил пальцем на столе зажигалку — красивую, обтекаемую вещицу, похожую на кораблик, внимательно посмотрел на меня.
— По-видимому, вы в этих вопросах не совсем компетентны, поэтому я постараюсь упростить все до схемы. Суть состоит в том, что двадцать лет назад доктор Бергер выпустил из бутылки джинна, которому ученые присвоили название «транквилизатор», то есть «успокаивающий». Началась эра прямого воздействия химии на психическое состояние человека. В целом это было исключительно своевременное открытие, потому что неизбежные вредные последствия научно-технического прогресса — умственные перегрузки, бешеный поток информации, уровень шума, общий темп жизни — все стало обгонять способность нашей психики приладиться к уже свершившимся переменам в мире.
Зазвонил телефон.
— Извините, — сказал профессор и снял трубку. — Панафидин у телефона. А-а! Сколько лет, сколько зим! В наше время, чтобы дружить, надо или вместе жить, или вместе работать… Если хочешь, приезжай сегодня на стадион «Шахтер», там прекрасный корт… Нет, я на «Науку» не езжу — неинтересно. Ну и отлично! До вечера, обнимаю.
Панафидин опустил трубку на рычаг и без малейшей паузы продолжил:
— Результатом отставания нашей психики от прогресса явились нервные перегрузки, депрессии, необъяснимые страхи. И тут появились транквилизаторы, снимающие подобные явления. Естественно, что они стали широко применяться во всем мире…
Я перебил Панафидина:
— А на какие органы воздействуют транквилизаторы?
Панафидин чиркнул зажигалкой, закурил сигарету, подул, отгоняя от себя синее облако дыма, затем не спеша сказал:
— На лимбическую систему, есть такая, между большими полушариями мозга и его стволом. Грубо говоря, именно здесь рождаются человеческие эмоции. Так вот, после открытия Бергера химики, психиатры и психологи стали искать во всех направлениях аналогичные лекарства.
— Мне показалось, что вы сказали: «…химики стали искать…» Что, подбирать на ощупь? — спросил я.
— Ну, не совсем так. Скорее даже совсем не так. Конечно, элемент слепого поиска присутствует в любом эксперименте, но мы выбираем вещества одного класса и группы. И препарат мы ищем с заранее спрограммированными свойствами.
— И вот это, — я кивнул на листок с формулой, — должно реагировать по заданному механизму?