Страница 13 из 49
— Зайдемте к художнику!
— А чай, — круто переходя от ехидства к умильности, сказал старик. — Я хотел напоить вас чайком с малиновым вареньицем. Я хоть и бедный пенсионер, но вареньице всегда имею…
— В следующий раз, Корней Корнеич, — остановил его Бугаев. — Пошли к художнику.
Они долго звонили у дверей — никто не отзывался.
— Наверное, загостился, — сказал Бугаев и распрощался с Гусельниковым. Внизу он заглянул в почтовый ящик четырнадцатой квартиры. Было видно, что уже несколько дней оттуда не вынимали газеты. Выйдя из дома, Бугаев помчался в домоуправление.
Домоуправ, худенький старичок в морской шинели и фуражке, видать из отставников, запирал дверь своего кабинета. Вид у него был встревоженный.
— Вы ко мне? — спросил он Бугаева и, не дожидаясь ответа, сказал: — Позже, позже. Я очень занят.
— Мне на два слова, — попросил Бугаев и вытащил из карма на служебное удостоверение. — Я из уголовного розыска.
— Что? — искренне удивился старичок. — Вы уже здесь? Я ведь только что трубку повесил… Это вы товарищ Сазонкин?
Сазонкин был старшим инспектором уголовного розыска районного управления. «Запахло жареным», — подумал Семен и сказал:
— Я капитан Бугаев. Так получилось, что мы не сговорились…
Старик взглянул на него подозрительно и теперь уже сам протянул руку за удостоверением. Прочитал его внимательно, сверил фотокарточку с оригиналом и только тогда вернул.
— Товарищ Сазонкин просил взять понятых и ждать его у четырнадцатой квартиры. Вы тоже по поводу Тельмана Николаевича Алексеева?
Бугаев кивнул.
— Да, я хотел кое-что уточнить. Он ведь художник?
По дороге управдом позвал за собой молоденькую паспортистку. Они поднялись на второй этаж, туда, где Бугаев только что расстался с Гусельниковым. Управдом с сомнением посмотрел на дверь его квартиры и тихо сказал:
— Этого в понятые брать нельзя. Убогий, — он покрутил пальцами у виска и вздохнул: — Подождем. Сейчас должен товарищ Сазонкин прибыть.
Бугаев хотел было порасспросить управдома, но в это время хлопнула дверь парадного, послышались энергичные шаги, и на лестнице показался Сазонкин. Он совсем не удивился, увидев Бугаева, деловито поздоровался со всеми за руку и спросил у управдома:
— Алексей Алексеевич, а слесарь?
— Должен в тринадцать ноль-ноль прибыть, — сказал управ дом и посмотрел на часы. — Еще две минуты… «Морская косточка, — подумал Бугаев. — Симпатяга дед».
И действительно, внизу снова хлопнула дверь. Пришел молоденький паренек с чемоданчиком. Удивленно посмотрел на целую толпу собравшихся перед дверьми квартиры. Спросил:
— Чего делать-то, Алексей Алексеевич?
— Что товарищ скажет, — кивнул управдом на Сазонкина.
9
Когда Корнилов, вызванный звонком Бугаева, приехал на Песочную, дверь в квартиру художника была уже открыта. Игоря Васильевича встретил сотрудник районного управления внутренних дел Сазонкин, провел в комнату. На огромной тахте степенно восседали совсем седой благообразный старик и молодая женщина, а Семен Бугаев стоял у маленького письменного стола и листал какой-то толстый альбом. Первое, что бросилось в глаза Игорю Васильевичу в этой огромной светлой комнате, — большое неоконченное полотно на мольберте. Как раз напротив дверей. Безбрежная белая равнина, сливающаяся на горизонте с белесым холодным небом. Слева — два-три утонувших в сугробах домика, кусты сирени с прихваченными морозом зелеными листочками и небольшой дубок поодаль, ярко-желтый, словно бросивший вызов холодам и метели. А среди снегов — крошечная фигурка человека, уходящего вдаль, к горизонту, по еще не обозначенной художником дороге… От картины веяло холодом.
— Товарищ подполковник, смотрите, — Семен Бугаев протянул Корнилову две фотографии, — ту, что была сделана с мертвого лыжника, и, видимо, найденную в альбоме. Но Игорь Васильевич и так все понял: на стене, среди других картин, висел, наверно, автопортрет художника. Корнилов сразу узнал в изображенном на нем человеке убитого лыжника. Узнал по чуть утолщенному переносью и косой морщинке, перечеркнувшей лоб, будто глубокий шрам. Художник смотрел пристально, с вызовом. На втором плане, за его спиной, в хрустальной вазе стояло несколько веток спелой рябины. Картина была яркая, какая-то торжественная, насыщенных тонов. Широкие, рельефные мазки.
— Значит, правильно предположил Юрий Евгеньевич. Убитый — художник?
Бугаев кивнул.
— Тельман Алексеев? Странное имя, да?
— Странное. А как нашли адрес?
— Да вот так совпало, товарищ подполковник, — развел руками Бугаев. — Я ведь сюда, в квартиру напротив, привез вашего психа… — Корнилов посмотрел на Бугаева сердито, тот осекся и оглянулся на прислушивающихся к разговору понятых.
— Гусельников стал рассказывать про соседа-художника. А я же вчера весь этот район перепахал. Автобусный билетик-то! Ну вот и заинтересовался. Пошел искать управдома, а он уж из районного управления гостей ждет. Встретились с товарищем Сазонкиным у дверей.
Сазонкин кивнул.
— Мы, товарищ подполковник, получив сегодня задание, выяснили адреса всех художников, проживающих в нашем районе. Стали обзванивать. К тем, у кого нет телефона, просили домоуправов заглянуть.
Подтянутый старик, сидевший на диване, слушал внимательно, кивал головой.
— Он позвонил в квартиру, в почтовый ящик заглянул — почту несколько дней не вынимали… Я и решил проверить.
— Молодчина, майор, — сказал Игорь Васильевич. — Позвоню Рудакову, попрошу, чтоб отметил вас. — Рудаков был начальником Ждановского райуправления.
Корнилов снова подошел к неоконченному зимнему пейзажу, молча остановился перед ним, и ему невольно вспомнились заснеженные поля и темный, холодный лес вокруг одинокой деревеньки Владычкино. Ему вдруг представилось, что маленькая фигурка, затерявшаяся в белой замети, это и есть сам художник, идущий навстречу выстрелу. «Куда же шел этот Тельман? К кому? Нет, не случайно оказался он около Орельей Гривы… Кстати, какое красивое название. Орелья Грива! Орлы, кони. Почему эта маленькая горка так называется! Эх, не в этом дело!» Игорь Васильевич вздохнул и полез в карман за сигаретами. Но их там не оказалось. Наверное, второпях забыл в кабинете.
— Зачем понадобилось леснику стрелять в художника? — сказал он тихо.
— Вы уверены, что убийца — лесник Зотов? — спросил Бугаев, продолжая внимательно рассматривать бумаги, вынутые из письменного стола.
— Я не исключаю, что убийца лесник. — Корнилов посмотрел на часы. Было без пятнадцати три. — Думаю, что скоро мы будем все знать точно. Лесник ли стрелял или кто посторонний.
Игорь Васильевич отошел от мольберта и стал внимательно рассматривать картины, развешанные на стене. В основном это были деревенские пейзажи, несколько женских портретов. Портреты не понравились Корнилову — они оставляли впечатление какой-то застылости, статичности. У всех людей были неживые, белесые глаза. А пейзажи радовали. Светлые, лиричные. «У них и краски будто бы горячие». Ему показалось — приложи ладонь — ощутишь тепло нагретых солнцем трав, бревенчатых домиков.
Одна из стен этой большой комнаты, служившей, очевидно, и мастерской, и жилищем художника, была увешана иконами, старинными прялками, потрескавшимися изразцами с причудливыми рисунками. Бугаев закончил разбирать бумаги в столе.
— Негусто, товарищ подполковник. — Он протянул Корнилову диплом об окончании института имени Репина, маленькую книжечку Союза художников. Игорь Васильевич раскрыл ее. На фотографии Алексеев был совсем молодым, с длинной челкой — совсем непохож на того, что глядел с портрета.
— А документы, письма?
Бугаев покачал головой.
— Сейчас возьмусь за шкаф.
Небольшой, красного дерева, старинный книжный шкаф с бронзовыми завитушками стоял в углу, рядом с диваном.