Страница 44 из 49
— Отпусков не будет.
Даль подошел ближе и положил руку на спинку командирского кресла. Лунц избегал смотреть ему в глаза.
— Больше того, — голос Даля звучал негромко, но сердце Лунца сжималось и ныло все сильнее, — вы никогда, никогда не вернетесь на Землю. Вы не будете даже знать, где она находится. Полное забвение прежней родины — непременное условие патрульной жизни. Но у вас будет другая — прекрасная и гармоничная отчизна. У вас будет все другое — знания, возможности, интересы, любовь и семья. А Земля навсегда затеряется в просторах космоса. Вместе с вашим прошлым.
Лунц прямо взглянул в глаза Далю.
— Это все равно что умереть и родиться заново.
— Разве это плохо?
— Плохо, — твердо ответил Лунц.
Глубокие понимающие глаза Даля стали печальными.
— Но ведь нет другого выхода, — словно про себя сказал он.
— Как же нет другого выхода? — гневно спросил Лунц. — Вы же почти боги!
— Мы не боги, — виновато ответил Даль, — мы люди, только люди!
Он все уже понял раньше, чем сам командир лайнера, и теперь ждал неизбежной развязки.
— Люди не боги, — как-то безнадежно сказал Лунц, почти машинально нащупал нужную кнопку и нажал ее.
Защитный экран большого иллюминатора отъехал в сторону, открывая черное мрачное небо, полное звездного огня. Глаза Лунца обежали знакомый рисунок созвездий, легко нашли голубую красавицу звезду и потеплели. Слабая улыбка выступила на губах.
— Люди! — повторил он тихо.
Прикрыв глаза, он с пугающей ясностью припомнил шепот разнотравья под свежим ветром, медовый запах цветов, ленивый полет облаков в бездонной синеве неба, смеющееся лицо жены, поправляющей волосы, и озабоченную мордашку сына, крадущегося с сачком в руке к равнодушной бабочке-красавице. И сурово сказал:
— Пусть все идет своим чередом. Прощайте, Север Даль.
— Прощайте, командир.
В этом ответе прозвучало многое — понимание, ясная грусть, легкий упрек и едва уловимая ирония. Этот ответ повис в воздухе, ожидая продолжения. Но Лунц не сказал ничего и даже не обернулся. Он неотрывно смотрел на ослепительную голубую звезду, которая призывно смотрела ему прямо в глаза из мрака вечной ночи.
Хэл ДРЕСНЕР
ПРЕСТУПЛЕНИЕ, ДОСТОЙНОЕ МЕНЯ
— Арнольд, пожалуйста, отвернись и закрой глаза, — попросил Мистер Камберби.
Я закрыл глаза и отвернулся, чувствуя себя лунатиком. И тут же услышал, как мистер Камберби крутит диск, отпирая сейф.
Щелк, щелк, щелк, щелк, щелк…
«Шестнадцать вправо» — мысленно отсчитал я.
Щелк, щелк, щелк, щелк, щелк…
«Одиннадцать влево» — улыбнулся я злорадно.
Щелк, щелк, щелк, щелк, щелк, щелк, щелк…
— Двадцать шесть вправо, — непроизвольно вырвалось у меня вслух, но, к счастью, мистер Камберби был почти совсем глухой.
— Ну, все в порядке, Арнольд, — окликнул он. — Можешь поворачиваться.
Я повернулся и обласкал взглядом 110 584 000 долларов, упакованных в аккуратненькие бандерольки. Мистер Камберби педантично добавил еще одну маленькую пачечку. Она, как я знал, доводила общую сумму до 110 708 000 долларов. Потом он закрыл дверцу сейфа, которая захлопнулась с мягким глухим стуком.
— На сегодня довольно, — решил он. — Уже полшестого, так что можешь отправляться. А я еще с часок поработаю.
— Слушаюсь, сэр, — отозвался я и бросил тоскующий взгляд на сейф — он был точно раздувшаяся черная жаба, потом на мистера Камберби, который тоже, в общем-то, был похож на жабу, с трудом ходившую на задних лапах. На самом-то деле мистер Камберби предобрый старичок. Он напоминает мне моего дедушку. А не то я, наверное, тут же, не сходя с места, тяпнул бы его по доброй старой головушке, прокрутил диск сейфа по цифрам, знакомым мне получше номера моей карточки водительских прав, да набил бы тугими пачечками зелененьких бумажные пакеты. Пакеты я заранее припрятал у себя в столе. Теперь их накопилось уже сорок три. Я каждый день приносил по одному с завтраками (мне мать всегда дает одно и то же: салат из тунца и яиц, сандвичи со сливочным сыром и оливками), А там вышел бы на Мэрри-стрит, и кто бы меня в чем заподозрил? Иду, как и все бейнсвилльцы, с покупками домой.
В этом и заключался мой план номер один. На него меня вдохновила первая неделя работы младшим клерком в бейнсвилльской Компании внутренних кредитов и займов. Но шло лето, и я отверг этот план, как недостойный меня, и разрабатывать проект поискуснее. Сейчас, на пути от стола мистера Камберби к своему, я вспомнил план номер один и снова от него отказался.
Контора бейнсвилльской Компании внутренних кредитов и займов помещается в Г-образной комнате с одной-единственной дверью. Даже окон тут нет. Стол мистера Камберби и сейф занимают короткую сторону Г, их закрывает от меня и стены. На длинной стороне — стол мисс Фрэмидж, она тут работает старшим клерком, и ей стукнуло уже, наверное лет сто, не меньше, потом идет мой собственный закуточек и деревянная перегородка (через нее я частенько перескакиваю, тренируясь в ожидании критического момента). За перегородкой стоят две скамейки для посетителей и, наконец, дверь. Кроме того, в конторе понаставлено всяких шкафчиков, полочек да еще водоохладитель, кондиционер воздуха и подставка для шляп. Но проку от всего этого добра для моего плана маловато. И в дальнейшем я перестал наносить их на чертежи. Чертежей я сделал уже штук так шестьдесят-семьдесят.
Короче, здание точно специально строили для ограбления. Но, конечно, дело придется по зубам только самому блестящему и дерзкому мастеру кражи, самому хитроумному искуснику преступного мира. Но пока с этой стороны его еще никто не знает. Я имею в виду любимца Бейнсвилля — Арнольда Хэндлмана.
До сих пор, однако, мои достижения не пошли дальше чертежей и припрятанных пакетов. Ну и еще, напряженно прислушиваясь к поворотам диска, я сумел разгадать комбинацию сейфа. (Однажды я — просто так, для проверки своих вычислений, — открыл глаза и повернулся взглянуть, какие цифры избирает мистер Камберби. Нечего и говорить, отгадал я верно. Все до последней цифирки.) Мистеру Камберби единственному доверили секрет сейфа, но, надеюсь, он сумеет оправдаться, когда преступление раскроют. Правда, в настоящий момент его безопасность как будто не подвергается никакой угрозе. Пока что я не имею ни малейшего представления, как же осуществить свое злодеяние.
Некоторые способы пришлось отбросить сразу. Ни убивать, ни калечить мистера Камберби я не собираюсь. Да, я отважен и дерзок, но вместе с тем мне не чужды доброта и человечность. Значит, обезвредить его я не могу. А о какой реальной надежде избежать кары можно говорить, если совершить преступление у него на глазах? Получается тупик. Существует, конечно, к примеру, сыворотка. При введении в кровь она вызывает временную потерю памяти. Я работал над ее усовершенствованием в своей лаборатории. У меня лаборатория в ванной. Но сыворотка себя не оправдала. Оказалась не совсем надежной. Для пробы я ввел ее своему псу Амброзу, и он полдня не мог махать хвостом. Только и всего. Такое для мистера Камберби едва ли сгодится.
Значит, преступление необходимо совершить втайне. Остаться бы в комнате одному, а уж открыть сейф да переложить деньги в бумажные пакеты — в те, из-под завтраков, — дело нескольких минут. Спрятаться в конторе я мог бы хоть сейчас, но…
— Не забудь, Арнольд, запереть дверь, когда будешь уходить, — напомнил мистер Камберби.
Стало быть, выйти потом я уже не смогу: дверь обита сталью и захлопывается, а единственный ключ хранится у мистера Камберби.
Положим, имея воск, можно ухитриться снять отпечаток замка и сделать дубликат. Но, к сожалению, существует еще сигнальное устройство. Мистер Камберби устанавливает его каждый вечер перед уходом, и оно оглушительно звонит, стоит открыть дверь. Билл Кристи, дежурный полицейский, по утрам, ровно в девять, ждет мистера Камберби с тремя связками ключей. Он открывает коробку и отключает сигнал. Но перед этим звонок трезвонит минут пять, не меньше, раздражая всех жителей Мэрри-стрит, а меня будит, возвещая, что, опять опоздал на работу. Если же сигнал отключить, прежде чем он сработает, то дверь вообще не отопрешь.