Страница 24 из 48
Ур отбросил газету, рывком поднялся с дивана, подошел к окну.
— Страдает человек, — продолжал наседать Валерий. — А тебе наплевать. К баранам, видите ли, потянуло! Кстати… Ты слыхал про эту историю с надписями на лбу? Дескать, баран украден в колхозе имени Калинина. Сам Пиреев сподобился…
Ур стоял неподвижно спиной к нему. Валерий вдруг подумал: уж не приступ ли у него начинается?
— Ур! — крикнул он.
— Ну что тебе? — резко обернулся Ур, и лицо его исказила злая гримаса, — Чего ты душу выматываешь? Что вам всем нужно от меня?!
— Ладно, — сказал Валерий после долгой паузы. — Больше я не стану тебе досаждать разговорами. Живи как хочешь.
— Живи как хочешь, — повторил Ур. — Наверно, это невозможно. Так же, как невозможно уйти от людей… — Теперь он словно бы с самим собой разговаривал. — …Все связывает людей друг с другом — производство, общие цели… Даже личные цели недостижимы без помощи других… Прочные взаимные связи, и в то же время — разъединенность, случайность… странная неупорядоченность приема и передачи информации…
Невольно Валерий затаил дыхание, чтобы не вспугнуть, не прервать монолог. Он приготовился услышать нечто очень важное, проливающее свет на всю эту историю с Уром.
Но тот умолк. Стоял, опустив голову и будто прислушиваясь к доносившимся со двора мальчишеским голосам.
— Однажды ты уже говорил что-то в этом роде, — сказал Валерий. — А что — в тех местах, откуда ты прилетел, поступление информации организовано иначе?
— Иначе, — эхом откликнулся Ур. — Конечно, иначе… если рассеянная информация сконцентрирована и мозг настраивается на направленный прием… А для чего еще существует разум?..
— Ну, ну, дальше, Ур? Что это значить — настроить мозг?
Ур поднял на него взгляд, далекий, отчужденный.
— Все равно, ты не поймешь…
С пылу, с жару шашлык был подан на стол и посредством куска хлеба снят с горячих шампуров на широкое блюдо. Ах, радостно это — ухватить горстью кусок мяса, обжигая пальцы, обмакнуть его в, густой иар-шараб, в карминную горку молотого сумаха и задать хор-рошую работу зубам. И рвать руками пышный белый чурек. И запивать кисловатым сухим вином…
Пил вино, впрочем, один Валерий. Тетя Соня только слегка пригубила из бокала, а Ур наливал себе из сифона газировку с клубничным сиропом. Шам и Каа запивали шашлык сырой водой.
— А все-таки, дядя Шам, кто всадил в вас стрелу? — спросил Валерий по-азербайджански.
— Плохие люди! — сердито потряс руками Шам. — Дети змеи, чтоб им рот забило глиной! Они увели овец!
Он принялся возбужденно выкрикивать что-то на своем языке, и Каа тоже разволновалась, кричала о плохих людях и, насколько понял Валерий, о каких-то богах, которые не дали Шаму погибнуть. Ур, который ел мало и вяло, сказал им что-то непонятное для Валерия, и они успокоились.
Стемнело. Полная луна полила поток таинственного света в окна дома № 16 на улице Тружеников моря.
Шам кинул обглоданную косточку на тарелку, вытер руки полой рубахи и как-то бочком, оставаясь лицом к залитому лунным светом окну, подался к двери. В следующий миг он очутился на площадке дворовой лестницы и, воздев руки, испустил восклицание, явно обращенное к луне. Он повторял все громче и громче одну и ту же фразу, а пенсионер Фарбер, оторвавшись от древних цивилизаций, внимательно прислушивался к его выкрикам.
Шам сотворил свою молитву — или заклинание? — и отвернулся от луны, пошел к двери. И тут Фарбер несмело, мекая и экая, произнес фразу на каком-то языке, полном открытых гласных звуков. Шам посмотрел на него удивленно и ответил. Старый фармацевт понял и сказал еще что-то. Они заговорили!
Валерий, изгнанный на площадку за курение, не поверил своим ушам, когда застал их — Шама и Фарбера — беседующими на языке, которого не понимал никто, кроме пришельцев.
— На каком языке вы с ним разговариваете, Ной Соломонович? — спросил он, пораженный.
Старик смущенно улыбнулся, отчего его косенькие глаза совсем сбежались к переносице, и забубнил:
— Я еще днем к нему прислушивался, когда он кричал мальчишкам, И мне не верилось, что я понимаю некоторые слова. А когда он прыгал… м-м… прыгал перед луной и произносил заклинание, я понял точно. Он говорил: «Как я не могу дотянуться до тебя, так пусть мои враги не дотянутся до меня, до моей женщины, до моего стада». И тогда я составил фразу и рискнул… м-м… рискнул пожелать ему, чтобы все это исполнилось.
Шам сказал ему что-то.
Фарбер со слабой улыбочкой помотал головой и сказал Валерию:
— Он спрашивает, не знаю ли я какого-то человека по имени Издубар. А откуда я могу его знать, посудите сами, если я всю жизнь прожил здесь, а он — в Двуречье или не знаю, где еще…
— В Двуречье? — изумленно воскликнул Валерий. — Да на каком языке вы разговаривали?
— Разговаривали! — Фарбер выглядел польщенным. — Я немножко знаю классический диалект, но одно дело немножко знать, а другое — м-м-м… разговаривать… Он, насколько я понимаю, говорит на старом диалекте, который существовал до двадцать третьего века до нашей…
— Ной Соломонович! Да не томите, скажите наконец, на каком языке вы с ним говорили?!
— Я же говорю тебе, — развел тот сухонькими ручками. — На шумерском.
Димитр ПЕЕВ
СЕДЬМАЯ ЧАША
КОКТЕЙЛЬ-ПАРТИ В ПЯТНИЦУ
Как и следовало ожидать, первым приехал Жилков. Из окна дачи Георгию Даракчиеву было хорошо видно, как подкатил к воротам новенький «таунус». Жилков вылез, сдунул несуществующую пылинку со стекла, нажал на крыло, пробуя упругость амортизаторов…
Конечно, гостей встречают у ворот, однако владелец особняка лишь спустился на первый этаж в просторную прихожую, где и дождался гостя. Жилков выдавил из себя раболепную улыбку:
— Добрый день, хозяин. Как поживаете?
Однако Георгий не стал торопиться с ответом, критически разглядывая гостя, как это он делал всегда. Возраст — около тридцати. Рост выше среднего, в плечах — косая сажень. Дамян Жилков был похож на борца или боксера, правда, в последнее время он начал заметно полнеть. Шикарный костюм с блестками выглядел на Жилкове до странности несуразно. «Для выработки хорошего вкуса нужны минимум два поколения», — подумал Даракчиев и, наконец, соблаговолил кивнуть гостю.
— Вы правильно сориентировались, приехав первым, — произнес он холодно и, как обычно, на «вы»: нет, он, Даракчиев, не ровня этому болвану с подозрительно низким лбом, чтобы изъясняться с ним на «ты». — Садитесь, я должен сказать вам кое-что.
Уловив в тоне металлические нотки, Жилков заметно подобрался.
— Удалось ли встретиться с Вернером Шомбергом?
— Удалось, удалось, — заискивающе ответил гость. — Встретился. И все уладил. Вот, пожалуйста, получите деньги.
Он вытащил из кармана толстую пачку банкнот, и Даракчиев небрежно сунул деньги в ящик старинного буфета. Задвинув ящик, он повернул ключ и положил его в карман. Гость зорко следил за всеми движениями хозяина.
— Даже не пересчитали?
Хозяин усмехнулся.
— Какой смысл, Жилков. Конечно, вы мошенник, но вряд ли посмеете обсчитать меня хотя — бы на стотинку. А теперь я должен вам сказать, что на сей раз своего вознаграждения вы не получите.
— Но почему? — воскликнул Жилков. — Я сделал все как надо!
— Взгляните на снимок, — хозяин протянул ему фотографию. — Ну, что вы теперь запоете?
«Вот сволочь, накрыл-таки меня, — подумал Жилков со смешанным чувством злости и восхищения, — послал кого-то из своих по следу. Помнится, мимо прошмыгнул какой-то драндулет, но кто мог подумать…»
— Да, это мы с Шомбергом как раз меняем колесо на его машине.