Страница 11 из 48
— Потерпите еще несколько минут. Я проверю всего две ячейки — эту и ту. Если в них нет, мы сейчас же уходим.
— Черт! — Капитан тихо выругался.
— Но в них апельсины. Чувствуете аромат?
— Товарищи, — подходя, строго сказал механик, — положили вещи — идите! Не создавайте тесноты для других!
— Мы не все взяли, отец, — сказал Илья примирительно, — дайте вспомнить, где у нас апельсины! В этой ячейке или в той?!
— Номер надо записывать! — заворчал механик. — Едут-едут, а набрать шифр никто правильно не умеет…
— Ячейку забыл, а шифр помню: тысяча… Сказать?
— Мне ваш шифр не нужен! Держите в тайне, — разговаривая с пассажирами побойчее, механик сдерживался. — Берите апельсины и идите.
Капитана так и подмывало, бросив все, последовать совету механика: Илья держался как хитрый мышонок, который задумал поиграть с грозной, но весьма недалекой кошкой. С секунды на секунду Капитан ждал, что кошка вот-вот бросится на мышонка и сцапает его.
Механик не хотел уходить посрамленный, искал мало-мальски достойный предлог для отступления. Илье пришлось подбирать шифр в его присутствии.
Щелк, щелк — застучал шифратор.
Капитан отвернулся.
В конце отсека он увидел знакомую фигуру с погонами, прикрепленными, правда, не на синей шинели, как тогда, когда его в последний раз арестовали, а на сером весьма современного покроя пальто.
— Ну вот, — сказал Илья, достал из кармана платок и вытер лицо, — все на месте, а вы беспокоились.
В ячейке лежала большая хозяйственная сумка с апельсинами. Илья выбрал три покрупнее, один протянул механику.
— Угощайся, отец! Остальные пусть лежат.
— Спасибо, — буркнул «отец», принимая апельсин, — а то есть и такие: едут-едут, а сами и шифр-то не могут набрать как следует! — Всю неделю эту его угощали апельсинами.
Денисов еще сидел с голубятником, когда в коридоре раздались звуки шагов, голоса.
— Кончай работу! — дежурный вошел в кабинет, радостно потирая руки. — Задержал его! Уот! Учетчик задержал, — в дверях, позади Сабодаша, показался давешний старший лейтенант из зала.
— Не может быть?! — Денисов вскочил.
— Холодилин приехал, сейчас с ним беседует. Прямо у ячейки его взял.
Денисов все еще не верил — Сабодаш мог и разыграть, но почему здесь старший лейтенант? Отбой тревоги?!
— …Так будто и оборвалось все во мне! — Старший лейтенант продолжал прерванный разговор с дежурным. — Сначала вижу черную меховую кепку, на пальто пока не смотрю. Потом смотрю пальто. Есть! Синее! Не вижу ботинок. Иду как привязанный, будто, кроме нас, никого на вокзале. Полуботинки черные! Все сходится! Он к ячейкам. Тут я, конечно, вежливо, за руку. Удостоверение.
— Бывает, — кивнул дежурный, — со мной так часто было.
— Главное, быстро получилось. Считанные секунды! А казалось, целый час за ним хожу и все на нас смотрят!
— Бывает, я и говорю.
— Не сопротивлялся? — спросил голубятник.
Денисов вспомнил о своих обязанностях.
— Домой, и чтоб никаких драк и самоуправства, — он проводил паренька до входных дверей.
В коридоре было шумно. Заступающая на посты смена получала оружие, перекидывались шуточками:
— Завтра за грибами поспеем!
— Обязательно. К утру градусов двадцать обещали…
— За волнушками.
Безалаберное настроение не покидало всех до той минуты, пока из кабинета не вышел Холодилин вместе с незнакомым человеком, одетым в синее полупальто и черные полуботинки. Меховую кепку человек держал в руке.
— Еще раз прошу извинить, — почему-то строго сказал Холодилин, — от своего имени и от имени сотрудников.
— Понимаю, — мужчина подал Холодилину руку, надел шапку и направился к дверям, — что поделаешь? Кроме меня и этих женщин, у ячейки действительно никого не было.
Когда он проходил мимо, старослужащий у входа взял под козырек. Следом, немного поотстав, не прощаясь, ушел старший лейтенант регистрационно-учетного отделения.
После всех перипетий, смены надежд и разочарований Денисов впервые по-настоящему почувствовал усталость.
«Поехать домой? — он заколебался. — Передохнуть, отвлечься?»
Но в такие минуты дома он бывал неудачным собеседником.
Подумав, Денисов вернулся в камеру хранения. Здесь был полный штиль. Примерно третья часть ячеек пустовала.
Одинокая пассажирка — дама в шубе и меховой шапке, похожей на тиару, — закрывала ячейку у самого входа. Денисов обратил внимание на ее нехитрые манипуляции: быстро повернув каждую из рукояток шифратора, она захлопнула ячейку, не записав шифр.
Денисов подошел ближе.
— Правила, между прочим, не рекомендуют набирать вместо шифра год рождения, извините. Рискованно.
— Почему? Разве вы знаете, сколько мне лет? — Дама еще раз дернула за рукоятку и насмешливо улыбнулась.
— Это узнается просто, — он подошел к ячейке, отбросил мешавший ему воротник куртки назад и обеими руками стал быстро перекручивать шифратор.
— Ну, — насмешливо торопила женщина.
Денисов в последний раз повернул диск: раздался характерный щелчок — дверца открылась.
— Вы весьма наблюдательны: между прочим, мне никто не дает моих лет, — она открыла сумочку и быстро подкрасила губы.
Из бокового отсека показался Порываев. Он один казался непричастным к автокамерам, несмотря на символ власти — ключи от ячеек, с которыми не расставался.
«Эта отрешенность, эти ночные приезды на вокзал — появилась девушка! Каждый раз он провожает ее и опаздывает на электричку!» — Денисов удивился, отчего эта простая мысль не приходила раньше ему в голову.
Порываев не замечал инспектора. Только подойдя ближе, он словно что-то почувствовал, подозрительно посмотрел в его сторону.
— Слыхал, скоро на свадьбу пригласишь, — сказал Денисов, — правда, что ли?
Дежурный не ответил.
— Я ее знаю? Она на семь одна ездит? — Все они, жившие по линии, были расписаны по времени отправления утренних и вечерних электричек.
Порываев поколебался. Денисов понял, что ответ на его вопрос будет дан в наиболее независимой форме.
— На семь одна она сроду не ездила, — Порываев сплюнул. — На семь шестнадцать, а по пятницам — на семь двадцать две.
Порываев хотел еще что-то добавить, но его позвали:
— Товарищ дежурный, монета не проходит!
Денисов прошел в дальний отсек.
В углу стояло несколько деревянных тумбочек-подставок для пользования ячейками верхнего яруса. Денисов присел на одну из них, сбоку положил шапку. Здесь, вблизи стальных сейфов с их ячейками и шифраторами, мыслилось значительно яснее и четче, чем в кабинете. В том, чтобы открыть ячейку, где вместо шифра набран год рождения, ничего трудного нет. Не надо даже примерно знать возраст пассажира: число возможных цифровых перемещений в этом случае измеряется не десятью тысячами, как обычно, а сорока-пятьюдесятью. Но как преступник определяет, в каких ячейках набран год рождения и в каких нет?! Ведь он не крутит все шифраторы подряд?!
Денисов достал блокнот.
Кроме новогодней записи о младшем лейтенанте флота, здесь была еще одна, сделанная наспех, ночью. Денисов с трудом ее разобрал.
«Работник камеры хранения не станет совершать кражи подобным образом, — Денисов записывал слова полностью, не любил и не умел сокращать, за что получил на юрфаке прозвище «Медлитель», — перемещая вещи из одной ячейки в другую, он вдвое увеличивает вероятность быть замеченным сотрудником милиции или администрацией».
Денисов хотел сказать об этом Блохину, но с самого утра они почти не виделись: старший инспектор проверял показания Порываева.
Теперь Денисов внес в блокнот дополнительные записи:
«Он переносит вещи, чтобы как можно меньше времени находиться у обворованной ячейки. Вывод: он не знает в лицо хозяина вещей».
И еще:
«Преступник берет только деньги и ценные вещи. Чтобы украсть из трех ячеек, он, наверное, открыл десять. Отсюда странные бессмысленные перемещения чемоданов. Всех потерпевших и настоящие масштабы кражи мы узнаем через десять дней — после окончания срока хранения вещей».