Страница 2 из 48
Тогда его, впрочем, и с работы не снимали. Просто он почувствовал, да никто и не скрывал, что ему сослуживцы и начальство не доверяют. Он старался, работал как можно лучше, но недоверие — такой уж ярлык. Его сразу не отмоешь, не соскоблишь… Однажды ему сообщили, что отец его на фронте не погиб, а был лишь тяжело ранен. Семью после войны найти не смог, женился, но детей от второго брака не нажил. Умерла его вторая жена, и он снова попытался найти сына. Но ведь фамилия-то Вани изменилась… Отец умер, а нашего Ваню все-таки разыскали. Он наследник. Дом отцовский Камынин продал, сбережения — и довольно солидные — получил. Молодая жена приоделась, да и его заставила. Опять неувязка. Заместитель завмага в тюрьме, старший продавец там же, а завмаг Камынин на свободе и в средствах не стесняется.
Как-то в торге он стал спорить по какому-то поводу с начальством, так ему сказали в глаза:
— Не прикидывайся дурачком! Неужели люди ничего не видят и не понимают, почему тебе счастье валом валит? Других сажаешь, а сам сухим из воды выходишь.
С той поры Камынин окончательно замкнулся. Но жена у него женщина умная, посоветовала ему бросить торговлю. Он и пошел на стройку молокозавода. Был плотником, бригадиром, подчеркиваю, руки у него золотые, повеселел и опять съездил на юг. Приехал загорелый, поправившийся — он слегка склонен к полноте, как большинство людей, в детстве и юности испытавших нелегкую жизнь, и стал от того выглядеть еще солидней.
А тут как раз подошло к концу строительство молокозавода. Как тебе известно, директор строящегося предприятия все время находится на объекте, и ему приглянулся наш Ваня — трезвый, работящий и честный. Вот директор и предложил Камынину стать кладовщиком. Строительное управление, в котором Иван Тимофеевич был бригадиром плотников, получило новый объект далеко за городом, А тут осень… Грязь… Трудности первых дней стройки… Согласился Камынин и стал кладовщиком молокозавода. Через год директора переводят с повышением. Приходит новый, перетягивает к себе еще несколько своих деятелей, и, как ты помнишь, вскоре появилось дело о хищении молочной продукции.
Суд. Обвиняемые в один голос утверждали, что никаких дел с Камыниным не имели. У них была своя подпольная кладовая для излишков. Камынина не арестовали, настолько явно он был непричастен к преступлению. Уже на суде судья спросил у одного из обвиняемых, почему они не хотели иметь дело с Камыниным? Обвиняемый ответил: «С ним нельзя связываться — сам хапнет, а всех посадит и сделает голубые глаза».
«А как же это ему удается?» — спросил судья.
«Не знаем… Вероятно, есть крепкая рука, которая умеет его провести через все неприятности. Или сам слишком хитрый».
И почти все обвиняемые с ответом согласились: чересчур уж легко отделывался наш Ваня от неприятностей.
Камынин тогда обиделся и вновь ушел на стройку. Но бригадиром его не взяли — слушок о нем докатился и до строителей. Это уж его не только обидело, а как бы оглушило. Он растерялся. Не мог понять, за что на него такие напасти. Шел как-то мимо галантерейной базы, видит объявление: нужен сторож. Пошел и нанялся. На второй день, перед дежурством, проверил таблицу денежно-вещевой лотереи и… выиграл «Волгу». Он тут же пошел в сберкассу и предъявил билет. Вскоре в газете появилась заметка о владельцах счастливых билетов. Тут старый директор базы получил предупреждение от своего начальства:
— Если это тот Камынин — жди беды. Самый большой хитрюга, какой только жил на белом свете.
Старый директор вскоре ушел, но предупредил об этом разговоре нового. Некоторое время за Камыниным специально следили, но он вел себя безукоризненно.
— Н-ну… Я бы этого не сказал, — поморщился Грошев. — В деле о кражах в автомашинах выяснилось, например…
— …что он пытался продать автопокрышки инженеру Тихомирову?
— Да. И еще я был убежден, что из его машины тоже украли портфель, но он почему-то об этом в милицию не заявил и мне ничего не пожелал сказать.
— Ну вот видишь, — сказал Ивонин. — Дело, по-твоему, серьезное… И на базе, где работает Камынин, кража. Опять он что-либо выиграет? Так нужно думать?
— Пожалуй, — Грошев усмехнулся. — Если только будут пойманы преступники. Ведь это, кажется, его манера — выигрывать или получать наследство после того, как преступники разоблачены, а он в сторонке.
— Похоже… Но вот что, Грошев. Все, что я тебе сообщил для ориентации, мной проверено. Приступая к делу, ты все-таки избавься от предубеждения. Оно опасно. Постарайся работать трезво, спокойно и объективно.
— Постараюсь… — опять усмехнулся Грошев, принимая из рук Ивонина жиденькую папочку. — А предубеждение… Все мы люди, все мы человеки. У всех могут быть симпатии и антипатии. Так вот, «наш Ваня» мне несимпатичен.
2
В ОБХСС Грошеву рассказали то же самое, что он уже слышал от Ивонина, и Николай поехал на базу.
Она притулилась в центре старых городских кварталов. Кирпичное, старинной, аккуратной кладки здание стояло «покоем». Одна сторона его выходила на оживленную торговую улицу.
В ней расположился магазин, отделенный от базы глухой кирпичной стеной. Вторая сторона тянулась над оврагом, по дну которого пробирался ручеек. Овраг постепенно засыпали строительным мусором, но перед базой он был еще довольно глубок. Его склоны поросли высоким бурьяном. Сторона-перекладинка примыкала к брандмайеру соседнего многоэтажного здания. В нем располагались солидные областные организации.
С внутренней стороны перекладинки находился единственный вход в базу — кованая, с разводами, двустворчатая дверь. На ночь она запиралась огромным, тоже кованым, замком и опломбировывалась. В эту неприступную крепость вели лишь две лазейки, и то сомнительные. В стене над оврагом, под самой крышей, виднелось круглое отверстие вентилятора, а слева от входа — зарешеченное толстенными прутьями узкое оконце. Проникнуть через них в помещение было явно невозможно — слишком густа решетка в оконце, слишком мал диаметр вентиляционного отверстия над оврагом.
Значит, товары могли выносить только через эту двустворчатую дверь. Грошев прошел внутрь и огляделся. За первой оказалась вторая, обитая клеенкой, за ней — контора: несколько столов и прилавки. В контору выходило еще три внутренние двери. Каждая вела в обособленное помещение — отсек базы.
И все двери запирались на ночь и пломбировались заведующими секциями.
«Не база, а непотопляемый корабль, — пошутил про себя Грошев, — повсюду воро- или водонепроницаемые переборки».
Заведующие секциями, молодые и хорошенькие женщины, несмотря на раннюю осень, были одеты в телогрейки. Они показали Николаю свои владения. Стеллажи шли до самых потолков, всюду строгий порядок, чистота и приятный, очень сложный запах парфюмерии, кожгалантереи и свежих сосновых досок. Никаких не то что признаков, а даже предположений подкопов или проломов.
В трикотажном отделении Николай осмотрел буквально каждый сантиметр пола и стен, не поленился подняться на стеллаж к вентилятору. Отверстие оказалось зарешеченным. Заведующая секцией, полная блондинка, озабоченная и нервная, невесело рассмеялась:
— Мы уж проверяли… Одно время в отдушине поселились воробьи, а потом голуби. И появился… запах. Вот тогда мы и вставили решетку.
Грошев помолчал, походил между стеллажами и спросил:
— Как хранились пропавшие товары? Только, пожалуйста, не надейтесь на мою проницательность. Рассказывайте как можно подробнее. Я впервые сталкиваюсь с подобным делом.
Блондинка недоверчиво покосилась на молодого следователя.
— Ну как вам сказать… Хранили пропавшие товары, как и все остальные. На стеллажах.
— А как хранятся все остальные?
Блондинка пожала плечами. Ей явно не понравился Грошев. Такое сложное дело, а прислали человека, который ничего не смыслит в их работе. Что же он может обнаружить?