Страница 61 из 68
Я не думала, что замечу, но в его руках арфа звучала по-другому. Он взял еще несколько нот, так медленно, словно грезил наяву. Но постепенно начала складываться мелодия — я узнала мотив, хоть он и звучал иначе, — словно об одном и том же событии рассказывают два разных очевидца. Это был «Тонущий Ис». Эррол играл медленно и внимательно, проверяя, как отражается звук от стен и кровли, поддразнивая слушателей паузами. Потом начали вздыматься волны, зазвонили городские колокола, игра его стала по-юношески горячей, так что последние крики чаек звучали почти диссонансом, а сокрушительные удары последних волн гудели, как погребальный колокольный звон.
В восхищенной тишине, встретившей его, он помедлил, смахнул со лба темную прядь, словно других забот у него и не было. Никто не шелохнулся. Он поглядел на Томаса.
— Петь можешь? — потребовал тот.
— Случалось, — ответил мальчик, и голос его чуть запнулся. Но он отважно начал новый мотив: легкий речитативный аккомпанемент и негромкий, но чистый голос:
Слушатели тревожно перешептывались.
— Неподходящая песня, чтоб петь в доме у Рифмача, — донеслись до меня чьи-то слова. Мы все знали эту песню про Тэмлейна, рыцаря, которого освободила юная Дженет из Картерхолла, носившая под сердцем его ребенка, про Дженет, спасшую Тэмлейна из рабства у Королевы Эльфов.
«Семь лет», — подумала я и внезапно поняла, что оказалась внутри рассказываемой истории. Мы женаты как раз семь лет… Мне стало холодно, и не просто холодно. Кто этот мальчик? Он считается сыном графа Эррола, но кто его мать? Придворная дама? Из какого двора?
Теперь все смотрели не на певца, а на Томаса, гадая, что он будет делать. Рифмач сидел и спокойно слушал, как слушал бы любого менестреля.
Вот тогда и я почувствовала, что меня захватила песня, что я думаю о Дженет и Тэмлейне, и вижу перед собой блестящую эльфийскую кавалькаду, и слышу, как звенят в ночи колокольчики на конской сбруе — в дремучем лесу, а ие в нашем зале, — и тут я поняла, как много мальчик унаследовал от своего отца.
Музыка вдруг стала богаче, глубже, гармоничнее. Это Томас начал подыгрывать.
Они играли вместе: мальчик пел, а Томас вел основной аккомпанемент. Я никогда не слышала ничего подобного и вряд ли когда услышу.
А потом вступил сильный голос Томаса.
Песня кончилась, но музыка еще продолжалась. Они играли все тот же мотив, вплетая в него все новые вариации, казалось, от начальной мелодии уж и следа нет, и все же она была тут. Ни разу музыканты не взглянули друг на друга; да им это ни разу и не понадобилось. Словно орел, кругами поднимающийся все выше и выше, а потом медленно парящий на воздушных потоках и планирующий вниз, они постепенно вернулись к основной теме, простой и без всяких прикрас. Обе арфы смолкли одновременно.
По одному, по двое люди медленно поднимались из-за столов, тихо желали друг другу доброй ночи и отправлялись к своим постелям и тюфякам, словно их сны уже начались. Мальчик глядел отсутствующим взглядом, не понимая происходящего, не зная, что сказать. Наконец он подошел к нам и просто протянул арфу.
— Нет. — Томас взглянул на него словно из неизмеримой дали. — Оставь себе.
— Но я…
— Оставь.
Томас опустил свою арфу, нет, просто уронил на пол, словно забыл о ней. Он поднялся и, пошатываясь, словно пьяный или измученный, двинулся по залу, нашел нашего Тэма, посапывающего в обнимку с гончей, осторожно поднял малыша на руки, покачал и понес в постель.
Пожелать Эрролу доброй ночи он предоставил мне.
Когда в спальню вошел Томас, я притворилась, будто сплю. Он знал, что это не так, но кое с чем даже Честному Томасу приходится считаться. Я не сердилась: может, он и об этом знал. Я думала. Я подсчитывала годы, прибавляла и отнимала. Семь лет назад он вернулся от Эльфов. Еще семь лет он провел там, и еще два — когда я его впервые встретила. Шестнадцать. Может ли этому мальчику быть шестнадцать? Когда это случилось — до или после нашей встречи с Томом на склоне холма?
В бессонной темноте все кажется возможным, чем хуже — тем вероятнее, чем чернее — тем зримей. Можно было бы потрясти его, спросить на ухо: «Что случилось? Кто он?» И спросонок Томас отверз бы уста и изрек правду.
Я молча протянула к нему руки, пробежала пальцами и ладонями по безответному телу и ласкала, пока чувства не вернулись к нему, а вслед за ними — желание, не требующее слов.
Хью Эррол застенчиво попросил разрешения войти в мои комнаты. Он хотел подарить мне кое-что перед уходом, а до приезда гонца времени оставалось совсем немного.
— В следующий раз, когда вы увидите Элизабет Драммонд, госпожа, она уже будет моей женой. И она обязательно родит мне сына. А вы приедете на крестины.
— Нет, — в комнату неожиданно вошел Томас. — Мы не приедем туда. Поэтому подарок я отдам тебе сейчас. — И он вынул простое серебряное кольцо, которого я никогда прежде не видела.
— Откуда, — начала я и остановилась по давней привычке недоговаривать вопросы.
— Рифмач, — запротестовал Эррол, — я и так получил от вас слишком много и не стоит…
— Это не тебе, — непреклонно заявил Том, — а твоему сыну, — и он положил кольцо На ладонь Хью.
Я перевела дыхание, но мир вокруг оставался таким же черным.
— Томас, — не выдержала я, — откуда ты взял это кольцо?
Он тяжело поглядел на меня.
— Получил от Мэг, — сказал он, — семь лет назад.
Только так и мог теперь мой муж соврать мне, а я перед графом не посмела продолжать расспросы. А потом прибыл гонец из Роксбурга.
10
Баллада «Молодой Тэмлейн» в переводе М. Ковалевой.