Страница 55 из 68
— Спасибо, — только и сказал Том и опять принялся за яблоко.
— Женщина, поди? — вроде как между прочим спрашивает Гэвин.
— Да. Женщина.
— Красивая, надо полагать?
— Очень.
— И богатая.
— Точно.
— Чего ж тогда ты от нее ушел?
— Мне домой хотелось, — тихо говорит Том.
— Домой, — повторил Гэвин и вроде помягчал малость. — Она, что же, чужая была?
— Гэвин, — перебила я его, — оставь мальчика в покое. Том, ты вроде хотел переодеться. Пойдем-ка. — Я вынула его вещи из сундука, сунула их ему и выпроводила за дверь.
Гэвин сидит, ему вслед смотрит.
— Так-так, — говорит. — Вот оно как, значит.
Я принялась его уговаривать, быстро и тихо, чтобы Рифмач не слышал.
— Понимаю, миленький, тебе это против шерсти, только дай ему в себя прийти. Ты ж не хуже меня Томаса знаешь. Для него слова — и еда, и питье. Подождем, еще наслушаемся его рассказов.
— Да не в рассказах дело, — грустно отвечает мой Гэвин, — где он шлялся все это время, ты мне скажи?
— Гэвин, — сказала я, сжимая его руку, словно так будет больше веры моим словам, — он говорит, что был в Эльфийской Земле.
— Значит, его дама… — Гэвин задохнулся. И тут же подскочил на месте, даже испугал меня. Со стороны холмов донесся топот копыт. Этим летом в наших краях кое-кому стало мало своей земли, вот они и начали отнимать добро у соседей, нет чтоб своим хозяйством жить.
Мы подошли к двери и смотрели, как эта шайка идет по нашей земле. Том тоже вышел и ждал их, совершенно безоружный.
— Томас, — сказала я, и горло у меня перехватило, — иди-ка ты в дом. Этим людям закон не писан — пусть заберут, что им надо, и уходят.
— Заприте дверь, — говорит нам Том, — и ждите меня внутри.
Но мы остались стоять, где стояли, Гэвин только покрепче свою дубину перехватил.
Вожак осадил коня перед Рифмачом. Огромный такой верзила, средних лет с черной бородой, а за ним — десяток конных, и все вооружены.
— Это еще кто? — спрашивает. — Принц с холмов или герольд чей, а может, и вовсе поэт?
— И то, и другое, и третье, — спокойно так отвечает наш менестрель. — Горе тебе, Блэквел, ибо не пойдет награбленное тебе впрок, и ты умрешь прежде, чем увидишь Карлейль. Младший из сыновей твоих, что сидит сейчас на коленях у няньки, станет главой рода твоего, ибо только его сыновья обретут твое имя.
Вожак позеленел, что головка сыра.
— Тебе бы так, колдун подзаборный! Отвороти от меня свои проклятья.
— Поворачивай коня и поезжай своей дорогой, — говорит ему Томас. — По эту сторону реки ноги твоей больше не будет. Так говорят уста, не знающие лжи.
Вожак поднял руку в кожаной перчатке, вся ватага повернулась и начала подниматься на холм. Рифмач стоял и смотрел, пока они не скрылись с глаз.
Гэвина любопытство одолело, он страсть как чудеса любит, ну и спрашивает мой муженек:
— Чего ж ты нам сразу не сказал, что провидцем стал?
— Я не знал, — с радостным облегчением говорит Томас. — Блэквела я просто узнал, я его видел как-то раз в Роксбурге. Петух да и только!
— А остальное?..
— Остальное — правда. Он ёдет в Карлейль на какую-то встречу; да только конь его упадет и сбросит его раньше, чем он туда доберется.
— «Уста, не знающие лжи», — повторила я его собственные слова. — Ну да ладно! У тебя ведь, поди, дела в этих краях? Погостишь у нас?
— Я… я не знаю.
— Так мы тебе всегда рады, — гудит Гэвин.
Том усмехнулся:
— Спасибо на добром слове.
— Пошли-ка в дом, — заворчала я на них. А ты, Томас, пошел бы переоделся, а то греха не оберешься.
Томас переоделся и стал совсем прежним Томасом. Я свернула его красивый наряд и прибрала на самое дно сундука.
Мы вдвоем занимались хлебами, и вдруг он проговорил:
— Хорошо! — и долго нюхал теплое тесто. — Ты не представляешь, как это хорошо — делать что-нибудь настоящее, когда рядом горит настоящий огонь, а вокруг — настоящие люди.
Время от времени он забывался и начинал напевать. Мы с Гэвином тут же настораживали уши, думая про себя: «Может, это музыка эльфов», да только каждый раз это оказывалось что-то знакомое. А он, заметив наше внимание, тут же замолкал. Только один раз послышалось что-то действительно новое — про девушку, которая переоделась мужчиной и стала слугой короля, и мотив был странный. Когда Том замолчал, Гэвин не выдержал.
— Что это за песню ты сейчас мурлыкал? Новая?
— Наверное, новая. Ее последней я пел… — он не договорил и принялся яростно месить тесто, словно ненароком проболтался.
— Где пел-то? — спросил Гэвин. Таких страданий он отродясь не ведал.
— В зале. Где пришлось петь.
Рифмачу явно не нравились подобные расспросы. Я начинала догадываться, в чем дело, и не очень-то меня радовали эти мысли.
Гэвин зашел с другой стороны.
— А знаешь, тут твой приятель цыган пару раз заходил, все про тебя спрашивал, никак не хотел верить, что мы не знаем, куда ты подевался. Даже грозился власти на нас напустить, — Том улыбнулся. — А когда и это не помогло, предложил нам серебряное кольцо, чтобы мы показали ему твое убежище, а еще лучше — кое-что тебе передали.
— Помочь мы ему ничем не могли, но он все равно оставил кольцо у нас, — объяснила я. — Сказал, что следующей весной заглянет. Только с тех пор прошло четыре года.
Я вымыла руки и пошла к печке — у нас там в закутке кирпича не хватает, вроде как тайник — вытащила тряпицу. Серебро потемнело от времени.
— Мрачнее ада, — проговорил Томас, едва коснувшись его. — Оно — с руки Лилиас Драммонд. В несчастье, в скорбях, беременная четвертым ребенком, думая о том, что Эррол ее не любит, а семья его убила меня, отдавала она это кольцо… — Он стиснул кольцо в кулаке и поднял голову. Лицо у него стало пепельно-серым. — Она мертва.
Я высвободила кольцо у него из пальцев и быстренько убрала с глаз, засунула в карман фартука, и все.
— Ты точно знаешь? — спросила я, лишь бы он ответил что-нибудь и вышел из своего столбняка.
— Конечно, точно. Она умерла родами. Это была девочка. Проклятый Бевис!
— Он же не знал, — сказала я, сама удивляясь тому, что защищаю цыгана. — Он хотел помочь ей.
— Зато теперь знает. Понятно, почему он не возвращался больше — зачем, раз Лилиас умерла? Вы ведь сказали ему, что я пропал, почему же он не поверил? — Томас почти требовал ответа.
— Из-за арфы, — объяснила я. — В первый раз как пришел, он увидел твою арфу. Ну и решил, что ты, значит, неподалеку. А потом пришел второй раз, арфа все еще здесь была, не могли же мы ее продать…
— Да только я-то ему сказал, что продали! — встрял Гэвин. — Но этот разбойник никому на слово не верит…
— Ты — честный человек, — сказала я мужу, — вот он и понял, что ты пытаешься соврать. Да-да, Том, здесь твоя арфа. Я ее завернула, чтобы холод или сырость не попортили.
Я поднялась на чердак и, пока по лестнице лезла, все время ощущала кольцо этой бедной Лилиас Драммонд. Том сначала принял у меня арфу, словно дитя малое, и только потом попридержал лестницу, чтобы мне способней слезать было.
Он осторожно развернул свое сокровище; зажмурился и чуть-чуть подержал арфу на коленях, потом поднял руки и заиграл.
Звук был ужасный: слабые, провисшие струны завыли не в лад. Томас вскочил, как ошпаренный.
— Она расстроилась! — в ярости крикнул он. — Проклятая деревяшка никуда не годится!
— Что ж, у тебя и ключа для настройки при себе нет? — раздумчиво спросил Гэвин.
Глаза у арфиста вспыхнули.
— Конечно, нет! Сколько лет он мне вовсе не нужен был!
У меня аж сердце заболело, когда он начал проклинать арфу, которую раньше так любил.
Он поднял инструмент над головой, словно в арфе была причина всех его бед. Я протянула руку, удерживая его.
Внезапно Томас повернулся и посмотрел в окно на далекие холмы.
— Только не сейчас, — с болью заговорил он. — Зачем же сейчас? — Мы сидели, как ледяные. — Вам, поди, нравится, — заговорил он снова, и в голосе еще звучала ярость. — Или вы ничего не слышите?