Избранная лирика

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Слыхал о человеке я — Он часто пребывал в печали; Однажды — верьте мне — в ночи При свете слабеньком свечи Читал он книгу в тёмной зале. 740 Над книгой праведной склонясь, Он думал, не смыкая век; Внезапно мрак, как тень от крыл, Страницу белую покрыл, — И оглянулся человек. Всю комнату окутал мрак, И он уткнулся в книгу снова; Свеча горела в темноте, И рисовала на листе Из букв отчётливое слово. 750 В благочестивой книге сей На чёрной, словно угль, странице Оно сияло всё ясней, И будет до последних дней Его смущать и ночью сниться. То слово-призрак никогда Сорваться с губ его не смело; Но в недра сердца, где темно, Пролило яркий свет оно, И указать на грех сумело. 760 Ужасный Дух! скажи, зачем Ты ум смиренный ловишь в сети Нестройных форм, скрывая суть! Природе в душу дай взглянуть, Чтоб видеть всё в правдивом свете. Могучий дух! но знаю я, Как беспокоишь ты смятеньем, Ведя с душой того игру, Кто сердцем тянется к добру — Я это говорю с почтеньем. 770 Сказал бы я тебе, кого Люблю не без благоговенья: Плодит злодеев добрый люд, И те, как Питер Белл, придут В твои обширные владенья. Тебя я чувствую в штормах И в бурях, и в ненастной мгле; Ты можешь с силою такой Дела вершить, когда покой И небо чисто на земле. 780 Из мира падшего сего, Придя в могучий свой предел, Премудрый Дух! реши, отмерь, Под лунным небом здесь, теперь, Что заслужил наш Питер Белл! О, мог ли чей искусный глас Трудиться помешать мне дале! Поверьте, милые друзья, К такой высокой теме я, Теперь готов едва ли. 790 С рассказом забавлялся я, И начал не без промедленья; Вы долго ждали мой рассказ, Чуть подождать еще у вас Прошу соизволенья. Вы помните, скитальцы наши Бредут по тропке одиноко; И Питер думает весь путь, Забыться хочет как-нибудь, И совесть облегчить немного. 800 От муки тяжкой; и когда Он разгадал так просто, чья Была на камне эта кровь, Его злой дух поднялся вновь, Как опустевшая бадья. И он сказал, имея ум Живой, хотя и чуждый благу: “Кровь каплет — лист шуршит во мгле; Лишь мне пришлось предать земле По-христиански бедолагу”. 810 “Сказать по правде, ясно мне, Что это всё — деянья зла; Видна здесь дьявольская власть; Но я не тот, кто б мог украсть Столь недостойного Осла!” Тут из кармана достаёт Он табакерку с табаком, И беззаботно, как игрок, Что с выгодой сыграть бы мог, Стучит по крышке кулаком. 820 Пусть тот, кому послушны тучи, Кто понимает ветер пылкий, Расскажет, почему на стук Осёл, оборотившись вдруг, Расплылся в мерзостной ухмылке. Ужасно! И случилось то В лесу пустынном на поляне; Не зрелище — кошмарный сон! Но Питер не был удивлён, Как если был готов заране. 830 В ответ он ухмыльнулся сам С весельем злым, а не с тревогой — И тут из-под земли сухой Раздался грохот, шум глухой, Под этой мёртвою дорогой! Он прокатился, этот шум, Глухой грохочущей волною; Как порохом из-под земли Минёры взрыв произвели, Саженей двадцать под землёю. 840 Толчок был мал — эффект ужасен! Когда бы кто поверить смел, Что ради смертных, из-за нас, Разверзнется земля сейчас, То это был бы Питер Белл. Но, как и дуб во время бурь Стоит, весь иссечённый градом, Как слабый человек в мороз Пост не покинет, хоть замёрз, — Так Питер Белл под лунным взглядом! 850 Верхом на Ослике достиг Он места, где под небосклоном Стояла церковка одна; С красивой рощею, она Вся поросла плющом зелёным. Вдали от глаз людских и дел Жизнь умирала в этом храме; Казалось, — церковка главой Пред силой клонится живой, Чтобы смешаться с деревами. 860 В такой часовне в графстве Файф — Подумал он — служили мне, Когда, бродя из края в край, Ища себе покоя рай, Я клятву дал шестой жене! Осёл, не торопясь, идёт, И вот заезжий дом, откуда Услышал Питер шум и гам — И ругань, и веселье там, Звенит разбитая посуда. 870 Невыразимая тоска Его схватила, как похмелье, И тело сжала, как в кулак, В то время как нахлынул мрак На это шумное веселье. Ему был этот шум знаком — Язык тех шалостей хмельных; Которым, видно, был он рад Лишь несколько часов назад И принимал душою их. 880 В былое думой возвратясь, Ища покоя с утешеньем, Дрожит, как дряхлый старец он, Печалью в сердце уязвлён, Раскаяньем и сожаленьем. Но более всего сражён Он думой о почти ребёнке; О славной и игривой той, Как белка — с яркой красотой, О дикой чудной той девчонке! 890 Был дом её вдали от всех, В логу, что вереском зарос; Надев зелёный свой жакет, За Питером в шестнадцать лет От матери ушла без слёз. Но благочестье было в ней; И в храм она, как на работу, Ходила в дождь и снег, бодра, Две мили с самого утра Два раза каждую субботу. 900 По чести жить он должен был, Введя её в свою лачугу; Не мямля, смелым языком Поклялся он пред алтарём Любить законную супругу. Её надежды не сбылись; Бенони* — так назвав до срока (Взяв имя в Библии) дитя, Она не родила — грустя, Скорбя, зачахла одиноко. *Дитя печали. 910 Она страдала, зная, как Её супруг живёт неверно; И, не родив дитя, она, Иссохнув до костей, одна В мученьях умерла б наверно. И Дух Сознания теперь Стал Питера сводить с ума; Все ощущенья — зренье, слух — Преобразил могучий Дух Сильней, чем магия сама. 920 И видит Питер в чаще, там, В цветущем под осиной дроке, Бесплотный призрак, по чертам И общим признакам он сам, В двух метрах от большой дороги. А под кустом лежит она, Черты девчонки с гор — той самой; И слышит Питер в этот миг Её предсмертный слабый крик: “О, мама, мама, мама!” 930 По лбу его стекает пот, Раскаяние сердце гложет; Когда он зрит её в кустах, То ощущает боль в глазах — Так это зрелище тревожит! Покой души — великий дар; В его покое нет изъяна; Но Питер, проходя сейчас По склону, слышит некий глас, Звучащий из лесной поляны. 940 Там, в храме, словно громкий рог, От взгорий эхом отражённый, Душой и помыслами чист, Взывает пылкий методист, Беспечной паствой окружённый: “Покайтесь! Милостив Господь И милосерд!” — гремит он в уши — “Свои грехи гоните прочь! Ищите Бога день и ночь! Спасите ваши души! 950 “Покайтесь! Ибо вы пошли, Как вавилонские блудницы, Путём греха, чей цвет алей, Чем кровь, а будет он светлей, Чем белый снег искриться! “ И Питер слышал те слова — Он рядом с храмом был как раз; Он слышал радостную весть, Ту радость, что не перенесть — И слёзы полились из глаз. 960 Была надежда в тех слезах, Текущих быстрою рекою! Казалось, весь он таять стал — Сквозь тело, что твердее скал, Теперь прошла волна покоя! Вся сила каждой клетки в нём Ослабла, став по-детски нежной; И в слабости его такой Рождался девственный покой — Младенец чистый и безгрешный. 970 О, кроткий зверь! чрез милость неба, Не неподвижный, видел он Тот крест, что на плече твоём Навек впечатан Божеством, Пред кем весь род людской склонён; Его прикосновенья знак — Тот день, когда Исус, так скромно В столь гордый Иерусалим Въезжал верхом, боготворим Орущею толпой огромной! 980 Меж тем к вратам неподалёку Свернул упорный наш Осёл; Не прилагая много сил, На них он грудью надавил, И, не спеша, во двор вошёл. Идёт он мягко, словно дух, По тропке, и свои копыта На камни, к цели устремлён, Совсем неслышно ставит он, Они — как войлоком обиты. 990 Прошёл так двести ярдов он В неторопливой сей манере; Никто не знал, куда он шёл, Но к дому подошёл Осёл, И встал почти у самой двери. Подумал Питер — это дом Того бедняги у речушки; Ни звука в доме — лишь вода Чуть каплет; он вошёл туда, И сразу встретил взгляд девчушки. 1000 Она к молитвенному дому Идти решилась, наконец, — Неведенья развеять страх; Увидев Питера в дверях, Вскричала: “Мой отец! Отец!” За стенкой мать была; она, Услышав крик её благой, Затрепетала вся в ответ, И тут же бросившись в просвет, Увидела — то был другой! 1010 И пала наземь в тот же миг Под разливанным лунным светом У ног Осла, а Питер Белл, Всё это видя, оробел, Не зная, как помочь при этом. Она лежала, не дыша, Беспомощной и безутешной; У Питера смутился ум От непривычных чувств и дум, Как у слепца во тьме кромешной. 1020 Он, спешась, приподнял её, Коленом подперев, и вскоре Она в сознание пришла; Увидев бедного Осла, Запричитала в горе. “О, слава Богу — легче мне; Он мёртв, но всё ж незнанье — хуже!” При этом слёз лила поток, А Питер начал ей, как мог, Рассказывать, что знал о муже. 1030 Дрожит он, бледен словно смерть, И голос ослабел, и разум; Он, молча, поглядел во мрак, Но, запинаясь, кое-как Покончил со своим рассказом. И вот она узнала, где Осла он встретил на лугу; Она узнала, наконец, Что муж её лежит, мертвец, У речки той на берегу. 1040 И бросив на Осла свой взгляд, Что полон был безмерных мук, Его узнала, и Осла По имени вдруг назвала, И больно сжала пальцы рук. “О, преждевременный удар! О, если б умер он в постели! Пред смертью б не страдал, да, да! Он не вернётся никогда — С душой своей живою в теле!” 1050 А Питер — за её спиной; И грудь его полна участья И чистых чувств, каких вовек Не ведал он, как человек, Желающий другому счастья. На руку опершись его, Она, объятая тревогой, Встаёт: “О, Боже! помоги! Моя Рашель, скорей беги К соседям добрым за подмогой. 1060 “Спеши скорей, и поклонись, Кого найдёшь в пути — любому, И лошадь попроси на ночь, Чтоб добрый гость нам смог помочь Покойного доставить к дому”. Рашель уходит, громко плача; Разбуженный младенец тоже Пустился в плач — и Питер вздох Услышал матери: ”О, Бог! Все семь — и без отца, о, Боже!” 1070 И Питер ощутил теперь, Что сердце — свято, и порою Природа через смертный прах Живее, чем весна в цветах, Дыхание даёт второе. На камне женщина сидит, И горе сердце ей терзает; Оставив помыслы свои, Он полон к ней благой любви, И облегчения не знает. 1080 Она дрожит, потрясена, Как если ужас испытала; И по ступеням чрез порог Взлетев наверх, не чуя ног, Бросается в постель устало. А Питер в сторону идёт Под древа сумрачные тени; Садится кое-как, в тиски Сжимая пальцами виски, Локтями упершись в колени. 1090 Забыв себя, ни жив, ни мёртв, Сидит он, в мысли погружённый; Мечтой сквозь годы унесён, Как наяву, он видит сон — И вот проснулся, пробуждённый. Открыл глаза — луна, Осёл — Всё ту же видит он картину; “Могу ль я добрым быть, как ты? Твоей огромной доброты Иметь хотя бы половину?” 1100 Но мальчик, что отца искал В лесах, блуждая тут и там, От горя скорбный голос чей Вотще звенел в ушах ночей — Идёт по долам и полям. Всё ближе шаг его, и вот Осла он видит, наконец; Есть радость веселей, чем та, Что ощущает сирота? — Ведь рядом должен быть отец! 1110 Бежит он к доброму Ослу, Взбирается ему на шею; И начинает обнимать И в лоб, и в уши целовать, Любя, лаская и жалея! То Питер видит, стоя там В тени у хижины унылой; Злодей отпетый, он разбит, И плачет как дитя навзрыд: “О, Боже! Не могу! Помилуй!” 1120 Здесь мой кончается рассказ — Приехал с лошадью сосед; И он, и Питер в ту же ночь Отправились вдове помочь — И тело привезли чуть свет. Еще немало лет Осёл, Кого однажды видел я Близ Леминг-Лейн в густой траве, Несчастной помогал вдове — Его трудом жила семья. 1130 А Питер, кто до ночи той Был прегрешеньями известен, Оставил грех — до года жил Тосклив, безрадостен, уныл, А после стал и добр и честен. 1135