Избранная лирика

То, что в английской литературе именно Вордсворт пришел к такой композиции представляется весьма логичным. Вспомним, что сборник “Лирические баллады” Вордсворт и Колридж посвятили сближению чудесного и обыденного. При этом Колридж отталкивался от чудесного, пытаясь представить фантастические события как правдоподобные. Вордсворт, напротив, отталкивался от обыденного. Он взялся рассказывать о скучных будничных событиях, пытаясь увидеть их уникальные стороны. Отсюда всего лишь шаг до озарений “Прелюдии”, которые посещают героя среди повседневной жизни. Если учесть, что из 23 анонимно опубликованных стихотворений и поэм первого, эпохального издания “Лирических баллад” 19 принадлежали перу Вордсворта, и только 4 — перу Колриджа, становится понятно, почему вордсвортовский интерес к обыденному в бóльшей мере воздействовал на вкусы читателей.

Об этом свидетельствует “Предисловие” к “Лирическим балладам”, также написанное Вордсвортом. Там впервые в качестве программного утверждения появилось следующее определение поэзии: «Истинная поэзия представляет собой стихийное излияние сильных чувств поэта; она возникает из ярких переживаний, припоминаемых в состоянии покоя…» (Курсив мой. — Е.Х.-Х.). По Вордсворту, стихи возникают не сами по себе: важную роль в творчестве играют память и созерцание. Это утверждение поэта указывает на его своеобразную близость к медитативной поэзии и даже к поэзии «укрощения чувств», на его принадлежность к традиции, восходящей к Овидию и Петрарке.

Любопытно, что некоторые критики, цитируя вордсвортовское определение поэзии, неосторожно опускают вторую его часть, где говорится о размышлениях в состоянии покоя. Так Вордсворт оказывается вычеркнут из медитативной традиции. Искаженную формулировку из Вордсворта в конце 50-х гг. XX в. привел даже М. Абрамс в своей и поныне широко цитируемой монографии о романтизме “The Mirror and the Lamp”[207]. В последующих трудах М. Абрамс стал бережнее относиться к программному вордсвортовскому определению поэзии. Для этого потребовался диалог с такими знатоками английского романтизма, как Дж. Хартман, Дж. Бишоп[208]. Потребовалось также специальное изучение вордсвортовской концепции озарений, которая повлияла на всю лирику поэта[209].

В “Прелюдии” (начиная с черновиков 1798 г.) Вордсворт называет свои озарения “местами во времени” (Spots of time). Характеризует он их следующим образом:

(На жизненном пути встречаются Места во времени, / Где бьёт, не иссякая, родник чистейший / Сил жизненных. Туда, устав / От чванства и лукавства / Иль от чего куда потяжелее, / Из мира пустоты и круговерти / Мы обращаемся и черпаем / Целебную подпитку. / Родник, весельем брызжущий, / Проборист. Он дарует силы / Вершины штурмовать, упадшему же — на ноги подняться. / Мы попадаем в эти духовные оазисы тогда, / Когда до нас доходит / Пониманье: насколько / Мышлению подвластно всё, / что видим мы вокруг. Такие минуты / приходят откуда ни возьмись, встречаясь / Ужé в самом раннем детстве.)

Иными словами, “места во времени” — это слившиеся в момент личного потрясения пространства внешнего и внутреннего мира, куда поэт (находясь в “состоянии покоя”) может мысленно возвращаться, переосмысливая былое. Живительное свойство “мест во времени” — в их способности “пробуждать” героя от бесчувственной дремоты, тормошить воображение и мысль. Переживая вновь и вновь встречу с ними, Вордсворт ощущает в себе нечто очень похожее на те “человеческие движения”, которые Н.В. Гоголь советовал забирать с собой, “выходя из мягких юношеских лет в суровое ожесточающее мужество”, не оставляя их на дороге. В такие минуты, как полагает Вордсворт, происходит его душевный рост или исцеленье.

К каким жизненным событиям применим термин “места во времени”, поэт поясняет на примере двух эпизодов из своей жизни. В одном эпизоде запечатлелась старая виселица, на которую Вордсворт, будучи ребенком, случайно набрёл, потеряв дорогу среди холмов Пенрита в Озерном крае. Испугавшись вида виселицы, мальчик пустился бежать и успокоился только тогда, когда вырвался на простор: к озеру с маяком, где ему встретился живой человек — девушка, несущая кувшин воды (кн. 12, ст. 225–261). В другом эпизоде поэт мысленно воскрешает перекресток двух дорог с корявым деревом и мирно пасущейся овцой. Там в начале рождественских каникул школьник-Вордсворт с нетерпением ждал коней, чтобы ехать домой к отцу. Мальчик торопил время, не предполагая, что в то Рождество отец скоропостижно умрет (кн. 12, ст. 287–335).

Оба пейзажа — холмы Пенрита и перекресток — со всеми мельчайшими деталями настолько живо врéзались в память Вордсворта, что каждое последующее мысленное обращение к ним нельзя назвать всего лишь воспоминанием. Это поистине новое посещение знакомой местности, существующей в конкретном пространстве и населенной образами из прошлого.

Кроме мысленного возвращения в “места во времени”, возможно физическое соприкосновение с ними, поскольку они “привязаны” к реально существующему ландшафту. Так, став взрослым, Вордсворт снова навестил холмы Пенрита, но уже не один, а в компании любимых друзей (Дороти и Мэри). И хотя детское, мрачное видение виселицы на мгновение воскресло в его душе, присутствие близких принесло утешение. Теперь Вордсворт обратил внимание, как на холмы Пенрита, на озеро, на маяк упали золотые лучи заходящего солнца. Это новая картина “наслоилась” на старые воспоминания. Теперь могло показаться, что девушка с кувшином тоже шла по сияющему ландшафту и своим появлением предвещала появление Дороти или Мэри. Так после нового посещения изменилось, обогатилось новыми образами и новым толкованием старое “место во времени”.

Ограничившись двумя иллюстрациями, Вордсворт говорит, что другие “места во времени” читатель определит самостоятельно. Материалом для вордсвортовских озарений может служить совершенно разный жизненный опыт: и радостный и печальный, и созерцательный.

За какими же пассажами из “Прелюдии” к началу XXI века закрепилось название “места во времени”?

Проведенный мною обзор нескольких десятков статей и монографий, написанных на английском языке за последние 50 лет, показывает, что большинство вордсвортоведов относят к “местам во времени” следующие эпизоды:

[210]

207

Abrams M.H. The Mirror and the Lamp: Romantic Theory and the Critical Tradition. N.Y.: Norton, 1958. Pp. 47–48, 97, 132.

208

Bishop J. Wordsworth and the “Spots of Time” // English Literary History. N 26. 1959. P. 45–65; Hartman G. Wordsworth’s Poetry, 1787–1814. New Haven, Yale UP, 1964.

209

Подробнее об озарениях, встречающихся в лирике Вордсворта см., например: Duffy E. That the Center Hold: “Michael” and the “Spots of Time” // Approaches to Teaching Wordsworth’s Poetry / Ed. S. Hall, J. Ramsey. N.Y.: MLA, 1986. P. 86–88; Bre

210

Об иронии первых трёх озарений в “Прелюдии” см. подробнее: Халтрин-Халтурина Е. Улыбаясь над своими иллюзиями: место Уильяма Вордсворта среди английских ироничных романтиков // Мир романтизма. № 8 (32). Тверь, 2003. С. 197–204.