Страница 19 из 25
Глава седьмая
После этого события прошло немало времени. Однажды Гутторм и Карен сидели вдвоем в большой светлой комнате на Сульбаккене и читали друг другу новые книги, которые им недавно прислали из города. Утром они были в церкви, потом ходили в поле, чтобы посмотреть, как растут хлеба и овощи, и решить, какую часть земли на будущий год можно снова засеять, а какую оставить под парами. Они ходили по всему полю и радовались, что дела на хуторе идут так хорошо.
— Один бог знает, как здесь все устроится, когда нас не будет, — вздохнула Карен.
Вместо ответа Гутторм предложил жене вернуться домой и почитать новые книжки, «ибо лучше не думать о подобных вещах».
Но после того чак книгу прочитали, Карен заявила, что прежде книги были интересней.
— Теперь писатели просто переписывают из старых книг, — сказала она.
— Может быть, в этом и есть свой смысл, — ответил Гутторм.
— Семунд сказал мне сегодня в церкви, что наши дети только повторяют своих родителей.
— Да, ты сегодня долго говорил с Семундом,
— Семунд — умный человек.
— Но, боюсь, он мало думает о боге и о Спасителе нашем.
Гутторм промолчал.
— А куда девалась Сюннёве? — спросила мать.
— Она у себя в комнате наверху, — ответил Гутторм.
— Ты ведь недавно разговаривал с ней, как у нее настроение?
— Да так…
— Ты не должен был оставлять ее одну.
— К ней пришли. Жена немного помолчала.
— Кто к ней пришел?
— Ингрид Гранлиен.
— Я думала, она еще на выгоне.
— Сегодня она осталась дома, чтобы мать могла пойти в церковь.
— Ах да, мы же видели ее днем.
— Ей очень тяжело сейчас.
— Другим тоже не легче. Что посеешь, то и пожнешь. Гутторм промолчал. Минуту спустя Карен сказала:
— Сегодня в церкви были все Гранлиены кроме Ингрид.
— Они, верно, собрались все вместе, чтобы проводить Торбьорна в церковь первый раз после болезни.
— Что и говорить, вид у него неважный.
— А что же тут удивительного? Я еще поражаюсь, что он так хорошо выглядит…
— Да, дорого ему приходится расплачиваться за свою выходку.
Гутторм опустил глаза и, помолчав немного, добавил:
— Ведь он еще совсем мальчик.
— У Торбьорна плохие задатки. На него нельзя положиться.
Гутторм сидел, облокотившись о стол, и вертел в руках книгу. Потом перевернул страницу и, глядя на нее, сказал как бы невзначай:
— А ведь скоро он будет совсем здоров, как до болезни. Карен тоже взяла книгу.
— Что же, я очень рада за него. Он такой красивый парень, — сказала она. — Пусть господь надоумит его, как лучше использовать свою силу.
Некоторое время они читали, потом Гутторм сказал, перелистывая книгу:
— Сегодня в церкви он ни разу не взглянул на нее.
— Да, я тоже заметила, что он оставался сидеть до тех пор, пока она не вышла из церкви.
Минуту спустя Гутторм спросил:
— Ты думаешь, он забыл ее?
— Это было бы самое лучшее.
Гутторм продолжал читать, и его жена машинально перелистывала страницу за страницей.
— Мне не нравится, что Ингрид так долго засиживается у нас, — сказала она.
— Сюннёве больше не с кем поговорить.
— Она может говорить с нами. Гутторм взглянул на жену.
— Не будь слишком строгой.
Карен замолчала. Потом она сказала:
— Я ей никогда не запрещала говорить с Ингрид.
Гутторм отложил книгу, встал и посмотрел в окно.
— Вон уходит Ингрид, — сказал он.
Едва Карен услышала это, как тотчас же вышла из комнаты. Гутторм долго еще стоял у окна, потом повернулся и стал ходить взад и вперед по комнате. Вскоре вернулась Карен. Она остановилась и сказала:
— Все как я и ожидала. Сюннёве сидит у себя в комнате и плачет. Но когда я вошла, она сделала вид, что роется в комоде. — И, покачав головой, она продолжала — Нет, право, лучше бы Ингрид не ходила к нашей Сюннёве.
Карен начала готовить ужин и часто выходила из комнаты. Как раз, когда Карен отлучилась на кухню, в комнату вошла Сюннёве, печальная, с красными от слез глазами. Она прошла мимо отца, пристально посмотрела на него, потом села за стол и взяла книгу. Однако через минуту захлопнула ее, подошла к матери и спросила, не помочь ли ей.
— Да, помоги мне, доченька, — отвечала Карен. — Когда работешь, всегда легче на душе становится.
Сюннёве пора было накрывать на стол; стол стоял у окна. Отец, который все еще ходил взад и вперед по комнате, подошел к окну и посмотрел на улицу.
— Думаю, что ячмень еще выправится, хоть его и побило дождем, — сказал он.
Сюннёве остановилась возле отца и тоже выглянула из окна.
— В Гранлиене хороший будет урожай, — добавил Гутторм тихо.
Сюннёве ничего не ответила только смотрела в окно. Он повернулся к дочери и погладил ее по голове; потом снова, заходил па комнате.
Карен прочитала молитву, и они сели ужинать, но за столом царило тягостное молчание.
После ужина Карен снова прочитала молитву, и, когда все встали, она предложила почитать библию и пропеть псалмы. Так они и сделали.
— Слово божье дает мир и покой, а это величайшее благо для дома, — сказала Карен и посмотрела на Сюннёве, которая опустила при этом глаза. — Я хочу рассказать вам, одну историю, продолжала она. — Каждое слово в этой истории — истинная правда, и кое-кому стоить поразмыслить над тем, что я сейчас расскажу. И она начала рассказывать:
— Когда я была еще ребенком, на хуторе Хауг жила одна девочка, внучка старого ученого ленсмана. Он взял ее к себе совсем маленькой, чтобы она была для него утешением в старости. Ленсман учил ее закону божьему и правилам жизни. Она была очень способная и прилежная девочка и в скором времени далеко опередила нас в науках. К пятнадцати годам она уже свободно писала и читала, хорошо знала свои школьные учебники и двадцать пять глав из библии. Я помню все, словно это было вчера. Она больше любила читать, чем танцевать, и поэтому редко бывала на вечеринках, предпочитая проводить время в комнате дедушки среди его книг. Когда бы я ее ни встретила, мне казалось, что мысли ее витают где-то очень далеко, и мы часто говорили друг другу: «Вот если бы мы были такие же умные, как Карен Хауген». Карен была единственной наследницей старика, и много хороших парней были не прочь разделить с ней его наследство. Однако все они получали отказ. В это время в деревню вернулся пасторский сын, который уезжал учиться на пастора. Он недоучился, потому что в душе его прочно укоренились зло и порок; к тому же он еще и пил. «Берегись этого человека, — бывало, говорил старый ленсман. — Мне часто приходилось иметь дело с благородными господами, и я по собственному опыту знаю, что они куда меньше достойны доверия, чем простые крестьяне». Карен всегда прислушивалась к тому, что говорил ей дедушка, и старалась подальше обходить пасторского сына, когда встречала его на улице, ибо он постоянно искал встречи с ней. Скоро она не могла выйти из дому, чтобы не наткнуться на него. «Оставь, — все равно у тебя ничего не выйдет!» — говорила ему Карен, но он неотступно следовал за ней, так что в конце концов ей приходилось останавливаться и слушать его речи. Он был довольно красивый малый, но когда он сказал, что не может жить без нее, Карен испугалась. Он часами ходил вокруг ее дома, но она больше не показывалась, простаивал ночи напролет под ее окном, но она не подходила к окну. Тогда он сказал, что покончит с собой, но и это не подействовало на Карен. Пасторский сын снова запил. «Не верь ему, — говорил старый ленсман внучке, — все это дьявольские ухищрения». Но однажды пасторский сын очутился в комнате у Карен. Никто не знал, как он туда проник. «Теперь я убыо тебя», — сказал он. «Что ж, убей, если от этого тебе будет легче», — ответила она. Но он разрыдался и сказал, что только она одна может снова сделать из него порядочного человека. «Попробуй сначала не пить хотя бы полгода, а там я посмотрю», — сказала она. И он не пил целых полгода. «Теперь ты мне веришь?» — спросил он. «Я поверю тебе только в том случае, если ты хотя бы на полгода забудешь о кутежах, вечеринках и всяких увеселениях». И он забыл обо всем этом. «Теперь ты веришь?» — спросил он. «Я поверю тебе, но только тогда, когда ты получишь диплом пастора». Он уехал и через год вернулся пастором. «Теперь ты мне веришь?» — спросил он; на нем был пасторский сюртук и пасторский воротник. «А теперь бы мне хотелось услышать, как ты проповедуешь слово божье», — сказала Карен. И он произнес прекрасную проповедь, подобающую хорошему пастору. Он говорил о своей греховности и о том, как легко преодолеть ее, — важно только начать; говорил о счастье впервые приобщиться к господней благодати. И он снова пришел к Карен. Она сказала ему: «Да, я знаю, что теперь ты живешь в мире с господом, но хочу тебе сказать, что вот уже три года, как я помолвлена с Андерсом Хаугом, моим двоюродным братом, и в следующее воскресенье ты будешь оглашать нас в церкви».