Цвет боли. Красный

Все время, пока произносил эти общие, ничего не значащие фразы, Вангер, не отрываясь, смотрел в глаза фрекен Стринберг, та тоже пялилась, даже не моргая, и постоянно кивала. Со стороны могло показаться, что Даг инструктирует ее перед каким‑то важным событием, и оба стараются ничего не пропустить и не забыть.

– Когда работа будет проведена, мы с вами свяжемся. Вы надолго в Стокгольм?

– На один день, сегодня должна обратно…

– Боюсь, вы не сможете забрать тело сестры, если только это не самоубийство.

– Это не самоубийство! – зло и почти по слогам произнесла серая курица.

Но Вангер не смутился, за шесть лет работы он видел всякие трупы и всяких родственников.

– Я тоже так думаю. Вам придется приехать позже. Вы не могли бы оставить мне дополнительный телефон для связи. Мне может понадобиться ваша консультация.

Фрекен Стринберг снова закивала, но уже не так послушно, просто соглашаясь, записала номер своего мобильного и удалилась, по пути, почти победно оглядев подпиравшую дверной косяк Фриду.

– Какой там службе ты собираешься передать информацию? – Фрида устроилась на стуле, где только что сидела Стринберг, и Вангер невольно сравнил двух девушек.

Они примерно одного возраста, Фриде тоже около тридцати, но она подтянутая, насмешливая, живая. Дело не в профессии, обязывающей инспектора Фриду Волер быть физически и эмоционально крепкой, она изначально не могла выбрать профессию, позволяющую быть рохлей и тянучкой, а сестра убитой Кайсы никогда не смогла бы стать инспектором.

– Интересно, кем она работает?

– Ты не спросил?

– Чтобы услышать подноготную всех сотрудников какой‑нибудь службы Бодена? Уволь меня.

– Стереть? – Фрида кивнула на диктофон.

– Нет, пока пусть останется. Там немало занятной информации, мало ли где пригодится.

– Сказать, чтобы распечатали?

– Нет, просто сохрани. Что бы я без тебя делал?

– Пропал! Ладно, пойдем, попьем кофе?

– Попрошу Бергмана, чтобы на следующее дело поставил нас вместе.

– Свалить всю работу на меня, а самому отсыпаться за предыдущие шесть лет? Ну уж нет, не выйдет.

Вангеру действительно хотелось, чтобы Фриду прикрепили к нему в группу, хотя сама группа сейчас занималась всякой всячиной вразнобой.

* * *

Только бы Курт не решил, что я согласна стать его девушкой взамен променявшей его на заокеанские дали Эрики…

С чем‑то подобным я только что распрощалась. Нет, я не вертихвостка, скорее наоборот, за два года учебы в университете рассталась всего с двумя парнями, причем похожими друг на друга как близнецы, то есть одинаково занудными, благовоспитанными и самое противное – предсказуемыми при всей их сексуальной раскованности.

Обоих мне «организовала» мама, это сыновья ее деловых партнеров, молодые люди, у которых расписано все на десятилетия вперед. Подошло время встречаться с девушкой, чтобы вовремя жениться, родители познакомили с подходящей, вот и все. Честное слово, я даже не подозревала, что в наше время такое возможно. В Швеции не в моде официальное оформление отношений, какая разница, состоялась ли церемония в Ратуше?

Нет, оба парня вовсе не были зашоренными идиотами, скорее наоборот. У Берга выявились склонности к бисексуальности, он слишком часто заглядывался на молодых людей, что приводило меня в ужас.

– Посмотри, какая у этого парня крепкая попка! Линн, ты определенно фригидна, если столь красивые ягодицы не впечатляют. Мне казалось, женщины должны умирать от таких форм.

Как хотите, а иметь парня, с восторгом рассуждающего о мужской заднице, это слишком. Однажды представив себе обладателя хороших форм в нашей постели третьим, я твердо заявила Бергу, что встретила другого. Тот лишь спокойно пожал плечами:

– Жаль, хотя, мне кажется, ты не стала бы понимающей супругой.

Вот с этим я вполне согласна! Я махровая гомофобка, как бы несовременно это ни звучало, и понять тягу одного мужчины к ягодицам другого могу, но не хочу. Вернее, пусть тянется… но только как‑нибудь без меня и этими же руками меня не трогает.

Второй, Йен, ни геем, ни бисексуалом не был, он увлекался девушками, девушками и только ими. Неизвестно, что хуже. Для меня у Йена существовали два дня в неделю, в которые мы успевали посетить все значимые премьеры сезона, посидеть в роскошных ресторанах и даже полетать на воздушном шаре над городом. Это не были два определенных дня, потому что премьеры могли случаться в разные дни недели, но это были только два вечера и две ночи. Остальные пять Йен проводил по своему усмотрению и вмешиваться в распределение или ревновать, столкнувшись с ним где‑нибудь в клубе в обществе очередной красотки, я не имела права.

Расстались без надрыва, как‑то слишком цивилизованно. Просто однажды я произнесла:

– Йен, я думаю, тебе не стоит сегодня ночевать у меня…

– Я тебя не удовлетворяю?

Удовлетворял, мне хватало походов в театр, ресторан, клуб или кино дважды в неделю, а также двух ночей после них, тем более Йен весьма изобретателен и силен, но что же оставалось для меня? Домашняя игрушка, обязанная быть всегда довольной жизнью в отведенных рамках? Зачем это мне?

Когда я задала такой вопрос Йену, он усмехнулся:

– А чего ты ждешь, любви с первого взгляда или принца на белом коне, который заберет тебя в сказочную страну? Поверь, я предлагаю лучшее. Ты будешь обеспечена, будешь иметь постоянный секс и достаточную свободу для собственных увлечений. Я современный мужчина и согласен предоставить тебе таковую. Я всего лишь должен знать, что ты не даешь повода злословить за моей спиной и не подцепишь заразу.

– А любовь?

– Что?

– Любовь, Йен. Ты ни разу не сказал, что любишь меня. Подозреваю, что у тебя и сердце ни разу не забилось сильней при мысли обо мне.

– Ты взрослая женщина, а рассуждаешь как ребенок. Можешь считать, что люблю, если это так важно. Сказать тебе слова любви? Да пожалуйста. А цветы я дарю постоянно.

О, это я знаю. Еженедельно приносят букет из цветочного магазина. В среду. Утром. Всегда примерно одного размера и качества. Йен определенно оплатил нечто вроде абонемента на год вперед.

– Не нужно говорить ничего, Йен, совсем ничего. Вообще ничего. Ты найдешь себе взрослую женщину, которая будет рассуждать так же, как ты сам, примет твои условия и согласится на секс по расписанию без угрозы заражения.

– Это означает, что мы больше не будем встречаться?

– Мне показалось или ты действительно испытываешь облегчение?

– Ну‑у… мне с тобой было хорошо… – в голосе любовника не слышалось стопроцентной уверенности.

– Так хорошо, что ты сотрешь мой номер телефона, едва я выйду из машины?

– Линн!

– Я не права?

– Нет, я буду поздравлять тебя с праздниками и звонить раз в неделю, чтобы узнать, как ты. – А вот нотки облегчения все же пробились, как бы Йен ни прикидывался.

– Раз в месяц.

– Хорошо, в месяц.

Черт, как он легко согласился! Может, не стоило так решительно? Но отступать некуда.

– Договорились.

– А дружеский секс иногда?

Я пожала плечами:

– Посмотрим… Кстати, не забудь аннулировать свой заказ в цветочном магазине, теперь нет необходимости в букетах.

Он явно смутился, потом рассмеялся даже лукаво:

– Букеты будут доставлять до Нового года.

– Йен… ты явно просчитался. Оплатил вперед?

Любовник смотрел на меня уже заинтересованно.

– Линн, а, может, попробуем еще раз?

– Нет, дорогой, не стоит.

Боже, какое это удовольствие отказывать любовнику, с которым давно не ладится! А ладилось ли? Теперь я уже не была уверена ни в чем. Однако что‑то требовалось делать со мной самой. На такой разговор я могла решиться только в самый отчаянный момент, это против всех моих правил и жизненных установок. Мама иногда говорит, что ей кажется, будто она родила меня не в современном Стокгольме, а в монастыре в позапрошлом веке. «Нельзя быть такой несовременной!» Несовременной – это ходить с косой, играть на скрипке для души и быть сексуально зажатой. Ну и пусть, я такая, какая есть.