Страница 41 из 44
Но природные богатства этих девственных стран на обеих сторонах Днепра увлекали население далеко от замков, в так называемые «уходы» — рыбные ловли и места охоты, к устроенным в степном приволье бортям и пасекам. Тут эти промышленники проживали подолгу, соединяясь в вооруженные партии, строя для обороны блокгаузы, городки и засеки. Оборона в этих степях, соседивших с кочевьями татар, в районе их нападений незаметно переходила в нападения на таких же промышленников противной татарской стороны, в мелкие степные войны — «лупленье татарских чабанов», как они технически назывались. Каждый год, весною, пограничное население и промышленники из более отдаленных местностей, привлекаемые привольем и природными богатствами этого края, расползались по этим «уходам» на десятки миль, до Днепровских порогов, Ворсклы, Орели, Самары и т. п.; они проживали здесь целые месяцы, предоставленные себе самим, не зная никакой власти и возвращаясь в замки только на зиму. Это подвижное, кочевое, закаленное в невзгодах военно-промышленное население и составило основу казачества.
Первые такие известия о казаках, в которых можно подозревать казаков именно украинских, относятся к 1470 г. (колебание в этом случае возможно потому, что имя «козаков» прилагалось также к добычникам татарским и к степному населению великорусскому, в бассейне Дона, где позже сформируется донское казачество). Вполне ясные документальные указания на казаков киевской территории носят даты 1492,1493 и 1499 гг. Это тюркское слово, означавшее в тогдашнем употреблении легковооруженного добычника, бродягу-воина, только столетием позже приобрело значение официального, общепринятого имени для известной группы украинского населения, известного сословия. Первоначально оно означало занятие, род жизни, и притом, кажется, с некоторым оттенком пренебрежения к такому несолидному времяпрепровождению. Во всяком случае, сначала это не сословие, не класс людей; это люди, занимающиеся «казачеством», ходящие «в казаки», а не казацкое сословие. Для большинства такое «хождение в казаки» не было постоянным занятием — ему предавались временами, особенно смолоду, чтобы потом перейти к другим, более серьезным занятиям. Официально оно означало хозяйственные промыслы в «диких полях», неофициально — удалые походы на татар, «лупленье чабанов», купцов и всяких проезжих, и с этим двойным характером выступает имя казаков уже в первых известиях — 1492—1493 и 1499 гг.
Среди этих степных авантюристов оказывались люди разных общественных классов и национальностей. Встречаются люди с именами восточными — очевидно, разные забулдыги из татар же, разные «москвитины», «литвины», «ляхи». Когда казачество приобрело себе громкую военную славу, молодые люди шляхетских фамилий принимали участие в казацких походах, в этой очаровавшей их своими опасностями и удальством жизни; в первых казацких движениях встречаем в качестве участников и даже предводителей представителей местных, украинских шляхетских фамилий. Но инородные элементы были лишь сравнительно незначительной примесью среди казачества[2], а люди из высших общественных классов — временными гостями. Главный и наиболее постоянный контингент «казаковавших» все время поставляло пограничное украинское крестьянство и мещанство — наиболее закаленное и выносливое, привычное к жестоким лишениям и неудобствам неразлучно связанных с этим занятием.
На протяжении XVI в. очень медленно слагается из этих «казаковавших» казацкое сословие. В половине XVI в. видим только начатки этого процесса; в главном гнезде казачества — Черкассах ревизия 1552 г. записывает прихожих казаков «о полгретьяста» (около 250), — только всего. Но «казакуют» местные крестьяне, мещане, мелкая шляхта и бояре местного происхождения. Этим поясняется то обстоятельство, что между тем как вся эта «Украина» в XVI в. полна известий о казацких походах и своевольствах, мы в современных документах почти не можем отыскать казаков, как известную постоянную группу населения — казацкое сословие, казацкий класс. Документы, говорящие о казацких своевольствах и обращающиеся по поводу их к мещанам пограничных городов, или известия, поясняющие состав «казацких» экспедиций, участниками которых оказывается, в конце концов, мелкая украинская шляхта, — разъясняют эту загадку: в это время были в большом числе люди казаковавшие, но почти или и вовсе еще не было казацкого сословия. Последнее формируется только в конце XVI — начале XVII вв., благодаря чрезвычайно быстрому возрастанию казачества и под влиянием, с одной стороны, колонизационного роста украинского предстепья, а с другой — идеи казачьего иммунитета.
Усиленный прилив сельского населения в юго-восточную часть Украины был вызван тем же улучшением колонизационных условий: отпор, который казачество дало татарским набегам, и самое уплотнение населения, умножение укрепленных поселений создали более обеспеченное существование местному хозяйственному населению. С другой стороны, повлияли специальные обстоятельства, усилившие бегство крестьян из западной Украины и Полесья: ухудшение положения крестьянства в этих областях, развитие панщины, отчуждение крестьянских земель. Все это вызвало чрезвычайное усиление побегов из гуще заселенных и вкусивших уже всю сладость помещичьего хозяйства западных и северных областей Украины. Наряду с природными богатствами, привлекавшими этих беглецов в Восточную Украину, в конце XVI в. притягательной силою становится казацкий иммунитет, идея которого сложилась опять-таки под воздействием целого ряда таких условий, как вечная борьба казаковавших авантюристов с городскими и провинциальными властями, протекция, которую оказывали им местные администраторы в своих интересах; еще более важное значение в ее формировании имели здесь пробы организации казацкого сословия самим правительством: сначала главным образом литовским, а позже, с 1569 г. — польским, и наконец — сознание собственной силы у самого казачества.
Условия колонизации и обороны сыграли и здесь главную роль. Татарские опустошения, превратившиеся в страшное хроническое бедствие украинских земель с 80-х гг. XV в., не нашли никакого отпора в литовско-польском правительстве; оно только увещевало и задаривало Орду, а к энергическому противодействию и обороне оказалось совершенно неспособным. Был даже проект — предложить крымскому хану поголовную подать с населения земель Киевской, Волынской и Подольской, т.е. возобновить даннические отношения этих земель, прекратившиеся со времен Витовта, чтобы откупиться от татарских набегов. Этот проект не осуществился, но ежегодная дань, хотя не в такой откровенной форме, а под мягким именем «упоминков» (подарков), действительно стала обязательной в отношениях польско-литовского правительства к Крыму. Однако эти «упоминки» не прекращали татарских набегов, и начальники пограничных украинских провинций, предоставленные центральным правительством их собственному помышлению, приходят к мысли организовать систематическую оборону из этих «казаковавших» авантюристов, по собственному побуждению занимавшихся мелкой войной с татарами. Разновременно, в больших и меньших размерах такие попытки образования казачьей милиции видим на протяжении почти всего XVI в. Эти опыты обращали на себя внимание и центрального правительства: в 1524 г. Сигизмунд поручал правительству Великого княжества Литовского заняться организацией постоянного корпуса из казаков; напоминая, что он не в первый раз обращает внимание правительства на них, он проектирует на этот раз навербовать 1000—2000 казаков, взять их на жалованье и составить из них несколько гарнизонов по Днепру. Но этот проект не был осуществлен, также как и аналогичный проект, предложенный позже, в 1533 г., польскому сейму черкасским старостою Евстафием Дашковичем уже от себя[3].
Несколько позже, однако, жалобы крымского правительства на казацкие набеги и его объяснения, что татарские нападения на украинские земли служат лишь местью за казацкие погромы, дают другой оборот отношениям центрального правительства к казакам: в 1514 г. тот же Сигизмунд выслал своего «дворянина» с поручением переписать казаков киевских, каневских и черкасских и поручить их усиленному наблюдению местных старост. Конечно, из этого ничего не могло выйти уже по тому одному, что казачество вовсе еще не сложилось в определенную группу. Преемник Сигизмунда, Сигизмунд-Август, в целях обуздания казаков, вернулся к старому проекту отца: взять их на правительственную службу. По его поручению коронный гетман[4] действительно навербовал из казаков отряд; эти казаки получали из казны содержание, были освобождены из-под власти и юрисдикции всех иных властей и подчинены назначенному правительством «старшему и судье всех низовых казаков» (1570)“. В этот отряд вошла только небольшая часть казакующих, всего 300 человек, но так как помянутому старшому вверен был надзор над всем казачеством, то логически изъятие из всякой иной юрисдикции и подчинение специальному казацкому суду распространялось и на все казачество, не включенное в официальный реестр. Таким образом, это первое формирование казацкого войска, не оказав никакого влияния на прекращение «казацкого своеволия», сыграло немалую роль в прогрессе образования полупривилегированного казацкого сословия, тем более что было затем повторено несколько раз на протяжении последней четверти XVI в. Набор небольшого трехсотенного отряда, как я сказал, не повлиял нисколько на самовольные казацкие походы. Казаки продолжали свои набеги на татар и на земли, стоявшие под властью Турции, особенно Молдавию, бывшую ареной постоянных внутренних войн. В 1577 г. отряд таких своевольных казаков ходил походом на Молдавию, и ответом на этот поход был набег на Украину татар (1578) и ультиматум Турции польскому правительству: усмирить казаков, вывести их с «Низу», взяв на службу лучшую их часть, а остальных задавить репрессиями. На эти требования и советы новый король польский Стефан Баторий ответил скептическими замечаниями, свидетельствовавшими, что недостаточность рекомендованных ему мер была ему совершенно ясна. Однако он сделал все, чтобы показать свою готовность удовлетворить желания турецкого правительства: навербовал из казаков отряд в 500 человек (которым воспользовался в войне против Москвы), а против остального казачества издал ряд суровых распоряжений, которые однако могли служить администрации поводом для придирок и взяток с казаков, но совершенно не могли остановить «казацкого своевольства». Чтобы исполнить правительственные распоряжения, поручавшие ловить и арестовывать участников казацких походов, нужна была полицейская и административная власть, которой не было на Украине, где старосты покровительствовали и делились добычею с казаками, не говоря уже о низовых просторах, куда никакой надзор за казаками не мог проникнуть. А сформированный в 1578 г. отряд распался с окончанием московской войны, так что в 1583 г. нужно было сделать новый набор не с большим успехом произведенный, чем первый. Таким образом, эти распоряжения Батория, совершенно аналогичные мерам 1570 и 1590 гг., никакого особенного значения в истории казачества не имели в свое время, и совершенно незаслуженно сделались эпохою в его истории в позднейшей исторической традиции: от них выводили позднейшую организацию казачества, казацкий реестр из 6000, разделение на полки и т. д. — все явления значительно позднейшие.
Довольно распространенное до сих пор воззрение, что ядро казачества составилось из тюркского населения степей, основано на ошибочных известиях и недоразумениях.
3
Этот Дашкович и другой пограничный староста Предслав Лянцкоронский (староста хмельцицкий) попали в позднейшие реестры казацких гетманов благодаря тому обстоятельству, что они организовали из казаков экспедиции на татар.
4
Гетманом (от немецкого Hauptma