Страница 24 из 60
— О’кей!
Стерн проницательно поглядел на меня.
— Что ты имеешь в виду?
— Все было, как ты предположил. Там, в библиотеке. Когда мне было одиннадцать. А она сказала «Малышу — три». И все, что три года кипело в ней, хлынуло на меня, подростка, незащищенного, открытого. Это было так больно, то, что происходило с ней.
— И ты это почувствовал?
— На какую-то долю секунды я сделался ею, понимаешь? Я стал ею, чувствовал, поступал, как она, видел, слышал и ощущал все до последней мелочи. И я мог припомнить любое мгновение ее жизни.
— Гештальт, — пробормотал он.
Я подошел к Стерну, он поднял лицо, когда я склонился над ним. Сперва вздрогнул, но потом справился с собой и даже пододвинулся ближе. Я впился в него взглядом.
— Боже, — пробормотал он, — Клянусь, у тебя зрачки вращаются, как колеса.
Стерн прочел много книг. Я и не думал даже, что их столько понаписано. И я проскользнул внутрь, выискивая необходимое.
Трудно описать, что я испытал. Словно бы идешь по тоннелю, своды которого утыканы палками с медными кольцами на концах, как при игре в серсо, и ты можешь взять любое из них.
А теперь представьте, что у вас тысяча рук, и все срывают эти кольца. И еще: тоннель тянется тысячи миль, но вы проходите его мгновенно.
И мне это далось легче, чем Дину.
Я выпрямился и отошел от Стерна. Ему было явно не по себе. Он даже испугался.
— Все в порядке, — успокоил я.
— Что ты сделал со мной?
— Мне были нужны кое-какие слова. Спасибо.
Держался он превосходно. Положил трубку в
карман, провел кончиками пальцев по лбу и щекам. А потом сел, уже в полном порядке.
— Я знаю, — сказал я. — Так себя чувствовала мисс Кью после встреч с Дином.
— Кто ты?
— Скажу. Я — центральная ганглия сложного организма, состоящего из компьютера — Малыша, телепортеров Бини и Бони, телекинетика Джейни и меня самого — телепата и управляющего. В нас нет ни единой черты, которая еще неизвестна людям. Только в нашем случае каждый элемент действует с максимальной эффективностью.
Его создал Дин. Я пришел Дину на смену, но когда он умер, я был еще слишком неразвит, к тому же получил тяжелый удар от мисс Кью. Мисс Кью. Она дала нам безопасность. Но мой гештальт-организм погибал от безопасности. Тогда я понял — или я умру, или она. О, конечно, части бы выжили: две цветные девчонки с недоразвитой речью, девушка-интровертка, любящая рисовать, монголоидный идиот и я сам. — Я усмехнулся. — Конечно, ее оставалось только убить. Из чувства самосохранения гештальт-организма.
Стерн пожевал губами и выдавил наконец:
— Но я не…
— И не надо, — я расхохотался. — Просто чудесно. Ты действительно мастер своего дела. Это говорю я — ты далеко пойдешь. Хочешь знать, что еще мешало? Я не мог миновать этого, «Малышу — три», потому что в этих словах и крылся ключ к тому, что я есть. И я не мог обнаружить его потому, что боялся вспомнить, как был одновременно мальчиком, мисс Кью и частью чертовски огромного целого. Я не мог быть и тем, и другим сразу — и не мог не быть.
Он спросил, вновь обратив глаза к трубке.
— А теперь можешь?
— Вполне.
— Ты решил, что теперь все в порядке, все на своих местах и готово крутиться?
— Уверен в этом. А ты?
Он покачал головой.
— Пока мы с тобой выяснили только одно: что ты из себя представляешь. Но тебе придется узнать еще кое-что.
— Что же?
— Ну, скажем, как живется людям, у которых такое на совести. Джерри, ты не похож на обычных людей, но все-таки ты человек.
— Разве я виноват, если спасал свою шкуру?
Он словно не слышал:
— Вот еще: ты говорил, что всегда был зол на всех и на вся… так и жил. А ты не задумывался, почему?
— Нет, как-то не приходилось.
— Ты всегда был одинок, потому-то общество этих детей, а потом мисс Кью так много значило для тебя.
— Дети-то остались при мне.
Он медленно качнул головой.
— Ты и дети — единое существо. Уникальное.
— Он ткнул в меня трубкой. — Одинокое.
Кровь запульсировала в моих ушах.
— Заткнись, — бросил я.
— Сам думай, — тихо отвечал он. — Твои возможности почти безграничны. Ты можешь получить все, что захочешь. Но ничто не избавит тебя от одиночества.
— Заткнись! Все одиноки.
Он кивнул.
— Но некоторые умеют справляться с этим.
— Как?
Помедлив, он произнес:
— Есть нечто, неведомое тебе. И слово, обозначающее это понятие, для тебя — пустой звук.
— Говори, я слушаю.
Он окинул меня странным взором:
— Иногда эту штуку называют моралью.
— Кажется, ты прав. Хотя я и не знаю, о чем ты говоришь. — Слушать его дальше у меня не было желания.
Он пересек притихшую комнату и уселся за стол. Я нагнулся к нему, и он уснул с открытыми глазами. А потом я взял термос и наполнил его. Расправил уголок ковра, покрыл изголовье кушетки чистым полотенцем. Потом подошел к столу, выдвинул ящик и увидел магнитофон. Словно протянув руку, я вызвал Бини. Она выросла рядом, широко открыв глаза.
— Посмотри-ка сюда, — обратился я к ней. — Я хочу стереть эту ленту. Спроси у Малыша, как это сделать.
Она моргнула и как бы затряслась, а потом склонилась над магнитофоном. Постояла, исчезла, вернулась. Шагнула вперед. Нажала две кнопки, дважды щелкнула переключателем. Лента с писком закрутилась назад мимо головки.
— Хорошо, — сказал я ей, — готово.
Она исчезла.
Взяв куртку, я направился к двери. Стерн все сидел за столом, уставившись перед собою.
— Хороший охотник за головами, — пробормотал я. Чувствовал я себя просто здорово.
Снаружи я помедлил, затем вернулся в кабинет.
Стерн поглядел на меня:
— Садись-ка сюда, сынок.
— Извините, — отвечал я. — Простите, сэр, ошибся дверью.
— Ничего, — отвечал он.
Я вышел, закрыл за собой дверь и всю дорогу к полицейскому участку ухмылялся. Сообщение о смерти мисс Кью пройдет без задоринки. Иногда я даже посмеивался, подумывая о Стерне: как он будет морщить лоб, вспоминая события забытого утра и обнаружив в столе невесть откуда свалившуюся тысячу долларов. Так-то куда забавнее, чем вдруг помереть.
Кстати, что такое мораль?
Часть третья
Мораль
— Кем же он вам приходится, мисс Джеральд? — осведомился шериф.
— Джерард, — поправила она. Странный рот, зеленовато-серые глаза. — Он мой кузен.
— Все мы, адамовы дети, кузены через праотца Адама. Надо бы точнее.
— Семь лет назад он служил в ВВС, — сказала она. — А потом начались неприятности. Его уволили по состоянию здоровья.
Шериф покопался в папке, лежавшей на столе.
— Помните имя доктора?
— Сперва был Томпсон, потом Бромфилд. Он и подписал заключение.
— Кем он был до службы в авиации?
— Инженером. То есть стал бы, если бы успел окончить училище.
— А почему не закончил?
Она пожала плечами.
— Он тогда пропал.
— Так откуда вы знаете, что он здесь?
— Я узнаю его везде, — отвечала она, — я видела… я видела, как это случилось.
— Видели? — шериф сложил папку и бросил ее на стол. — Знаете, мисс Джерард, не мое дело давать людям советы, но вы, кажется, приличная девушка. Почему же вы не можете просто позабыть о нем?
— Мне бы хотелось повидать его, если это возможно.
— Он не в своем уме. Вы не знали этого?
— Нет.
— Разбил кулаком оконное стекло. Без веской причины.
Она ждала. Шериф настаивал.
— Он неопрятен. Не помнит даже своего имени.
— Могу ли я увидеть его?
Шериф буркнул что-то неразборчивое и встал.
— Будь у этих недоумков из ВВС хоть сколько-нибудь соображения, они определили бы его куда надо, а не в тюрьму.
Стены коридора были выложены стальными пластинами. Каждый шаг вызывал гулкий резонанс. Шериф отпер дверь с узким зарешеченным оконцем. Они вошли, и шериф повернул замок. Пропустил ее вперед, в большое помещение с бетонными стенами и зарешеченными камерами. Их было около двадцати. Занятыми были с полдюжины.