Страница 11 из 60
И тогда он понял, что всегда был один. Все это время миссис Продд воспитывала не его. Глаза Ма видели Джека. Восемь лет он полагал, что нашел нечто, частью чего может считать себя и ошибался.
Гнев был ему незнаком. Теперь предметом внезапной ярости стал он сам. Разве не знал он об этом? Разве имя такое принял, не понимая, что в сути имени воплощается все, чем был он и что делал. Один. С чего это вдруг он возмечтал об иных ощущениях?
Но должно же быть под солнцем нечто, частью чего он является.
Слышал, сынок? Слышал, парень?
Слышал, Дин?
Подобрав три свежескошенных длинных стебля мятлика, он переплел их. Потом воткнул косу в землю и прядкой травы примотал к рукоятке брусок — чтобы не свалился. И ушел в лес.
Было уже слишком поздно. В кустах, у подножия остролиста стало холодно и черно.
Она сидела на голой земле. Шло время, ноги заледенели. Рука ее не выпускала пушистый помпончик на кофточке — часа два назад Джейни еще гладила его и думала: как это, наверное, интересно — стать зайкой. Но теперь ей было уже все равно, что там в кулачке — пуговичка или заячий хвост.
Она решила попробовать, надолго ли сумеет задержать дыхание. Вдыхать все тише и тише, забыть вдохнуть… все тише и тише… забыть и про выдох. И теперь уже скорее не дышать, нежели дышать.
Ветер шелохнул ее юбку. Джейни смутно ощутила движение… далекое и незаметное.
Волчок внутри нее уже катался по полу ребром, все медленнее, медленнее и наконец, остановился.
…и медленно повернулся в обратную сторону… небыстро, недалеко… и остановился.
Но она покатилась сама, перекатилась на живот, потом на спину, и боль стиснула ноздри, забурлила в желудке содовой водой. Она задыхалась от боли, и спазмы эти были дыханием, а Джейни все дышала и наконец вспомнила себя. Она повернулась еще раз, и по лицу ее забегали какие-то крохотные зверьки. Они были реальны, она их ощущала. Зверьки пришептывали и ворковали. Джейни попыталась сесть, зверюшки забежали за спину, чтобы помочь. Г олова ее упала на грудь, и она ощутила кожей теплоту собственного дыхания. Один из зверьков погладил ее по щеке. Протянув ладошку, она поймала его.
— Хо-хо, — проговорил зверек.
Нечто мягкое, крепкое и маленькое копошилось под другим ее боком, прижималось к телу. Гладкое и живое. И приговаривало: «хи-хи».
Обняв одной рукой Бони, а другой Бини, она зарыдала.
Дин вернулся, чтобы взять взаймы топор. Голыми руками ничего не сделаешь. Выбравшись из чащи, он заметил, как переменилась ферма. Прежде здесь каждый день был сумеречным, а тут ее словно вдруг озарило солнце. Цвета стали ярче, а запахи — дыма, травы и амбара — сильнее и чище. Кукуруза устремилась навстречу солнцу, да так, что страшно становилось за ее корни.
Достопочтенный пикап Продда пыхтел и подвывал у подножия склона. Машина гудела на оставленном под паром поле. Правое заднее колесо забуксовало в борозде, грузовичок сидел на задней оси. Продд пытался подложить под колесо ветки, орудуя рукоятью мотыги. Заметив Дина, он отбросил ее и рванулся навстречу, засияв, словно медный таз. Взяв Дина за плечи, Продд долгим взором оглядел его лицо.
— Боже, а я уже и не думал увидеть тебя, ты ушел так неожиданно.
— Тебе нужна помощь, — проговорил Дин, имея в виду грузовик.
Продд не понял.
— Ну, не знаю, — радостно отвечал он. — Ты вернулся, чтобы посмотреть, не нужна ли мне помощь? Ох, Дин, поверь, я прекрасно справлюсь и сам. Ты не думай, я ценю тебя. Просто последнее время у меня такое настроение. Столько дел, я хочу сказать.
— Садись за руль, — сказал Дин.
— Обожди, чтобы Ма увидела, — проговорил ПродД, — все как в прежнее время. — Усевшись за руль, он нажал на педаль. Уперевшись спиной в кузов, Дин взялся за край его обеими руками и потянул. Кузов поднялся, насколько пускали рессоры, а потом и выше. Дин откинулся назад. Колесо обрело опору, и грузовик дернулся вверх и вперед — на твердую землю.
Выбравшись из кабины, Продд вернулся.
— Ну я-то знал, что ты прежде был фермером, — ухмыльнулся он. — Теперь не проведешь. Домкратом ты был, вот что.
Дин не улыбнулся в ответ. Он никогда не улыбался. Продд направился к плугу. Дин помог ему навесить петлю на крюк грузовика.
— Лошадь пала, — пояснил Продд. — Грузовик-то ничего, только иногда по полдня откапываю колеса. Надо бы завести другую лошадь. Да вот решил подождать, пока Джек заявится к нам. Завтракал?
— Да.
— Значит, добавишь. Сам знаешь, Ма ни тебе, ни мне не простит, если уйдешь голодным.
Завидев Дина, Ма крепко обняла его. В его груди что-то дернулось.
— Чем сейчас занимаешься, Дин?
— Работаю, — отвечал он и указал рукой. — Там, повыше. Я охочусь.
Со своего места Дин видел Джекову комнату, прежняя кровать исчезла. На ее месте появилась новая, коротенькая, чуть длиннее его руки, укрытая голубым шерстяным одеялом и кисеей.
Дин поел. Они долго сидели за столом, не говоря ни слова. Потом Дин ушел, попросив у Продда топор.
— Как ты думаешь, он не в обиде на нас? — беспокойно глянула в спину Дина миссис Продд.
— Он-то? — переспросил Продд. — Он не вернется сюда, даже если его упрашивать. Я, по совести, все время этого опасался, — он подошел к двери. — Слышь-ка, не берись за тяжести.
Джейни читала — медленно и разборчиво, чтобы близнецы поняли.
Они были счастливы.
Счастливы они были с того времени, как попали сюда.
Дом стал для них радостным открытием. Стоял он в несчетных милях от соседей, никто и никогда к нему не подходил. Этот большой дом возвышался на холме, посреди дремучего леса, и почти никто не знал о его существовании. От дороги его ограждала высокая стена, а от леса — высокий забор, под которым протекал ручей. Бони открыла этот дом случайно, когда все устали и решили поспать у дороги. Она проснулась первой, отправилась на разведку и увидела забор, он-то и привел ее к дому. Им пришлось затратить уйму времени, чтобы найти Лазейку для Джейни.
В самой большой комнате была тьма тьмущая книг, нашлись и старые одеяла. В темном холодном погребе обнаружилось с полдюжины коробок овощных консервов. Возле дома серебрился пруд, купаться в нем было куда интересней, чем в ванных, почему-то лишенных окон. Было где играть в прятки. Нашлась даже комнатка с зарешеченными окнами и цепями, прикованными к стене.
Прежде Дина нисколько не волновало — есть возле него люди или нет. Теперь его внутренняя суть вновь жаждала одиночества. Но за восемь лет, проведенных на ферме, Дин успел отвыкнуть от жизни лесного зверя. Ему необходимо было укрытие. Земляная котловина под нависшей скалой, на которую он набрел, показалась ему вполне подходящей.
Сначала он ограничился элементарным: выбросил из пещеры валежник, чтобы можно было как следует улечься, и подвязал пару колючих кустов при входе, чтобы не поцарапаться о можжевельник. Шли дожди, ему пришлось выкопать сточную канавку и соорудить над головой что-то похожее на крышу.
Но время шло, и он все более увлекался благоустройством своего жилья. Натаскал веток, засыпал их землей и хорошо утоптал, — получился ровный пол. Вытащив из задней стенки шаткие камни, он увидел, что выемки образуют полки, куда войдут скудные пожитки.
Ночами он наведывался на фермы, широким кольцом окружавшие гору. Много за один раз он не уносил и никогда не возвращался туда, где уже побывал. Так он раздобыл морковь, картошку, десятипенсовые гвозди и медную проволоку, сломанный молоток и чугунок. Однажды Дин подобрал кусок свинины, свалившийся с повозки, и припрятал его. А вернувшись после следующей вылазки, обнаружил, что в гостях у него побывала рысь. Этот случай навел его на мысли о стенах, потому-то он и вернулся за топором. Скоро нехитрая хижина с индейским очагом была готова.
Он как раз подыскивал недостающие камни для очага, когда нечто невидимое коснулось его. Он дернулся, словно от ожога, и спрятался за деревом, затравленно озираясь.
Он уже давно утратил прежнюю, ненужную теперь чуткость к зову детей. Владение речью вытеснило это чувство.