Страница 20 из 45
– Товарищ майор, разрешите сделать отбой тревоге?
– Якый такой отбой? Хай тренируются.
– Ну это уже слишком. Я даю отбой!
– Ну лады, не хотыте учить, отбой. Объявим отбой…
А тут и подъем!
Грищенко вновь входит в землянку Бузько. Тот развалился на топчане.
– Товарищ майор, нужно разбор сделать.
– Якый ишо разбор?
– Такой, как положено. Мы подготовили вам недостатки и на что обратить внимание.
– Пистрой батальон, я знаю, что сказать, и без ваших писулек.
Батальон стоит в строю, Бузько подходит:
– Здорово, горлы. Шо я вам кажу. По тревоге пиднаматься нэвмеетэ. Шо це за тревога? Как Гришенко гукнул: «Трэвога!», Клава пидхватылась, як ошалелая. Вместо своих панталон натенула мои бруки и нэ пиймет, як комбат будэ бэз штанив дэйствовать пи тревоге.
Это была просто сальная шутка. Половину землянки занимал комбат, а вторую, отграниченную лишь занавеской, – медсанвзвод, где жили фельдшер Колесниченко и Клава – санинструктор батальона. Батальон покатывался от смеха, а Клава, пунцовая от стыда, не знала, куда деться.
– Так вот, хлопцы, трэнироваться трэба. Разойдысь.
Все с хохотом, шутками-прибаутками в адрес Клавы разошлись. Клава стремглав бросилась в свою землянку и залилась слезами. А Бузько как ни в чем не бывало направился к штабу и бахвалился своим замам: «Учитэся, пилководцы, у мэни. Я к людям пидход знаюго. Воны мэни любят».
В разговор вступил замполит:
– Вот что, комбат! Любят люди вас или нет, а перед Клавой я требую, чтобы вы извинились. Нельзя так обижать и ни за что позорить девушку.
– Подумаешь, шо я такого сказав?
– А извиниться придется. Я требую, – закончил Гончаров.
В бригаде узнали про чудачества Бузько и вызвали его в штаб бригады по телефону. Ему передали, что его срочно требует комбриг бригады.
– Грищенко, поезжай ты.
– Так вас требуют! Чего я-то поеду?! Не поеду, раз меня не вызывают.
– Вечно вы куражитесь, вечно мне шпильки в колеса вставляете, даже не хотите поехать!
– Товарищ майор, раз вам приказывают, надо ехать.
– Ладно, хорошо. Давай фляжку спирта, закуску – угостить командование надо.
Надо сказать, без подарков он в штаб никогда не ездил. Собрали его, и он уехал. Приезжает часа через два.
– Грищенко, комбриг говорит, чтобы ты приехал… Поезжай.
Грищенко приезжает, докладывает командиру бригады:
– Товарищ полковник, по вашему приказанию прибыл.
Тот на него смотрит:
– Да вы что, издеваетесь?! Я же вызывал командира батальона, а не вас!
– Так командир батальона у вас уже был и сказал, что вы меня вызываете.
– Когда? Я его в глаза не видел! Срочно! Живого или мертвого ко мне!
Тот возвращается:
– Товарищ майор, в какое положение вы меня поставили? Вы не были у комбрига.
– Так ехал, ехал, отдохнул немножко…
После этого пришел приказ: снять Бузько с должности и отправить в управление кадров корпуса. Объявили приказ. Он говорит:
– Горлы! Нэвдалось мэне с вами геройски повоеваты. Ордена ви ужо не получитэ, а я то бы вас всех наградил! За мэне остается Грышенко. Смотрите, шоб порядок был як при мэни. А я пиду пилк прыньмать.
Бузько уехал, и офицеры с облегчением вздохнули. Как сложилась его дальнейшая судьба, никто не знал и не интересовался, слишком плохую память он оставил о себе. Зато стало известно, как он попал к нам. Во время боев за Киев капитан Бузько был командиром роты управления 53-го тяжелого танкового полка фронтового подчинения. Немцы нанесли сильный контрудар, во время отражения которого погиб весь командный состав полка. Однако командир полка успел отправить командира роты управления со знаменем полка, политотделом и частью тылов подальше от линии фронта. Когда пришло сообщение, что все командование полка погибло, Бузько взял командование остатками полка на себя. Одновременно он послал во фронтовое управление телеграмму, что такого-то числа вступил в командование полком, описал в ней, как он героически сохранил знамя, вел себя умело и грамотно. Командование согласилось с таким временным решением, и в его распоряжение стала поступать техника, солдаты и офицеры. Тут он уже распетушился: как же – командир полка! Вдруг приезжает вновь назначенный командир полка в звании подполковника, вручает ему предписание и говорит: «Товарищ Бузько, с сегодняшнего дня прошу передать полк». Он посмотрел и ответил: «Я этот полк не принимал и сдавать тебе не буду. По уставу положено, чтобы приехал представитель штаба фронта. Где он? Нет? Вот и поезжай, когда будет представитель фронта, тогда и передам полк тебе». – «Как не будешь?! Вот приказ, подписанный начальником штаба фронта!» – «Ничего не знаю, передавать не буду». Подполковнику ничего не оставалось, как вернуться в штаб фронта. Второй раз он приехал уже с заместителем начальника управления кадров. Бузько их встречает: «Вот это другое дело! А то приехал, писульку мне какую-то сунул – сдавай полк. Теперь, пожалуйста, принимай».
Передав полк, сам он был назначен заместителем его нового командира. Кроме того, на него послали представление на следующее звание и орден Красного Знамени. Но он не знал, что на него составили представление, и написал еще одно, сам на себя, и за своей же подписью отправил. Новый командир полка, приняв полк, начал командовать, а Бузько не подчиняется: «А что ты мне приказываешь? Ты скажи спасибо, что я тэбэ пилк передал. Я без тебя знаю, больше, чем ты». Сложилась тяжелая обстановка: командир полка докладывает, что заместитель не дает командовать, саботирует приказы. Приехали представители командования, разобрались. Все подтвердилось, и тогда вышел приказ: снять с должности и назначить с понижением…
Батальон автоматчиков располагался в деревушке Мовилснии, от которой осталось одно название: все дома были разрушены или сожжены. Прилегающие поля, сады и огороды заросли бурьяном, и только редкие деревья и виноградники напоминали, что здесь когда-то жили и трудились люди. Только чудом уцелевшие могучие деревья грецкого ореха спасали автоматчиков от зноя и мошкары.
Батальоном командовал капитан Василий Иванович Горб: разумный, смелый и решительный офицер. В кругу друзей он, шутя, говорил: «Выиграем войну на моем горбу». Жизнь в батальоне шла своим чередом. Однажды в землянку к комроты капитану Яковлеву зашел старший лейтенант Доценко. В разговоре капитан рассказал, что в одном из московских госпиталей после ранения на фронте находится его знакомая девушка-румынка. Она в совершенстве знает румынский, немецкий и русский языки и могла бы пригодиться в бригаде в предстоящей операции на территории Румынии. Доценко насторожился и не хотел дальше продолжать разговор, но Яковлев успокоил его, поведав довольно сложную и интригующую судьбу этой девушки. Эмилия Чамушеску прошла подготовку в германской разведывательной школе и была заброшена немцами в наш тыл. Работать на фашистов она не захотела и сразу добровольно с повинной явилась в штаб одной из наших армий, где заявила, что готова работать для разгрома фашистских захватчиков. Это предложение заинтересовало наше командование, и Чамушеску стала нашей разведчицей. Однажды, после выполнения очередного задания, она с разведчиками переходила линию фронта, попала под обстрел и получила тяжелое ранение в лицо: у нее была разбита нижняя челюсть. С большим трудом разведчики вынесли ее к своим. После хирургической операции и долгого лечения она выздоровела и хотела бы работать у нас.
Доценко труханул. В то время было крайне опасно брать на себя такую ответственность. Однако, преодолев страх, он переговорил с начштаба бригады. После необходимых согласований майор Левин направил в госпиталь вызов. В первых числах августа в штаб моторизованного батальона автоматчиков вошла девушка в военной форме, среднего роста, внешне ничем не примечательная, и четко доложила: «Эмилия Чамушеску, хотела бы повидать капитана Яковлева».
Доценко сразу понял, кто стоит перед ним, и быстро вызвал ротного командира. Встреча была приятной и трогательной и в какой-то мере проливала свет на перевод Яковлева в нашу бригаду с понижением… Эмилия была зачислена во взвод разведки и совместно с разведчиками Березовского выполняла особо опасные задания командования. На родной территории она работала смело и не раз доставляла важные сведения для командования бригады и корпуса.