Страница 78 из 89
Она предложила любовнику продолжить там свои работы.
Когда Жак бывал в лаборатории, Луиза под предлогом прогулки верхом преодолевала перешеек и приходила к нему, чтобы разделить с ним тайную страсть. Самые прекрасные воспоминания ее жизни.
Это продолжалось до тех пор, пока Мэри не стало известно о неверности матери. Шокированная девушка умоляла ее положить конец этой связи, но бесполезно, страсть была сильнее.
Тогда Мэри выдвинула ультиматум: или мать отказывается от Жака, или она все откроет отцу.
Луиза знала, что дочь ее не уступит, у них были одинаковые характеры.
Либо потерять любовника, либо быть изгнанной Эндрю, который не преминет лишить ее всего наследства, — иного выбора быть не могло.
Со скорбью на лице бабушка Мари, обложенная подушками, вновь переживала ту душевную боль.
Ей вспомнился миг, когда она сделана другой выбор: пожертвовать своей дочерью. С помощью Клеманс, которой она сказала, что дочь собирается сбежать с мужчиной, Луиза заточила ее в монастырь, рассчитывая выпустить ее после смерти уже тяжело больного Эндрю.
С пылкостью, усиленной сознанием вины, Луиза свободно посещала любовника.
Так продолжалось до того Рождества 1967 года. До того как Франсуаза Рейно, лицо которой впоследствии наложилось на лицо Элен Ферсен, с маленьким Квентином приехала к Жаку.
Ничем не занятой женщине, к тому же пребывающей в депрессии, пришло в голову навестить свою золовку Клеманс в монастыре. Пришла она вместе с мальчиком с вьющимися каштановыми волосами. Ему было лет шесть.
— Квентин, твой Лукас… — невнятно пробормотала старая дама. — Он был вестником моего несчастья…
Мари, которую сопровождал Аксель, уже долгое время находилась в палате. Замерев, не подавая голоса, они внимательно вслушивались в слова Луизы, шепотом повествующей им о своей жизни.
Она замолчала и, казалось, задремала.
Полицейский потянул жену за руку, призывая выйти.
Мари отдернула руку.
— Какого несчастья? — шепнула она бабушке.
Луиза вновь зашептала, но уже с хрипотцой:
— О таком времени можно было только мечтать, мои прогулки верхом были восхитительны, Рождество 1967 года сулило счастье. Франсуаза все больше впадала в меланхолию, но это не мешало Жаку меня любить, напротив…
А потом я увидела, как она прибежала, словно обезумевшая, с Квентином на руках, он был чем-то напуган, кричал, у него шла кровь носом… Одежда на них была разорвана, местами обгорела, лица их почернели от копоти… Я ничего не понимала из того, что она говорила… «Младенец, умер, чудовище… Жак… его надо арестовать!»
Она была в истерике, хотела немедленно покинуть остров вместе с Квентином, чтобы спрятать его в безопасном месте…
И тогда я ее успокоила, приободрила. Насколько я поняла, ребенок убежал из монастыря, где играл, и, обследуя коридоры, попал в лабораторию… Мать прибежала его забрать. Ее ужаснуло то, что она там увидела… Она умоляла меня помочь ей уехать, твердила, что я единственная, кому она полностью доверяет… Я пообещала, что она может на меня рассчитывать… И это я, ее худший враг, я, которая годами предавала ее…
То ли слезный комок в горле, то ли усмешка разочарования прервали Луизу. Она протянула неуверенную руку к Мари:
— Я скоро умру, девочка, я не хочу уходить, пока ты не узнаешь, кто я, что я сделала.
— Бабушка…
— Позволь мне скинуть груз, который мешает мне уйти… Гидроплан… Я сказала ей, что подготовлю гидроплан, чтобы они с сыном могли как можно быстрее покинуть остров. Очень уж удачный выдался случай. Он предоставлял мне возможность, о которой я не смела и мечтать: избавиться от нее и ребенка, и тогда Жак будет принадлежать мне одной… Франсуаза хотела знать, что он делает в лаборатории, мне нужно было защитить его… Тогда, пока она укладывала вещи, я кое-что подправила в гидроплане. Франсуаза забралась туда вместе с малышом и помахала мне рукой… Глаза ее доверчиво смотрели на меня, она благодарила меня. Потом взялась за штурвал, а я смотрела, как гидроплан взлетел, и заходящее солнце било прямо в кабину… Будто объявляя о взрыве, который я запрограммировала…
Ужаснувшись, Мари прикрыла глаза.
Голос на короткое время умолк, затем продолжил:
— Не знаю, не понимаю, как они выпутались… Я помчалась к острову Химер, чтобы встретиться с Жаком. Я хотела сказать ему, что она сбежала, что я не смогла ей помешать. Жак… Лаборатория горела… Он не спасся от огня… Смерть отняла у меня мужчину, ради которого я только что убила двух невинных.
Слезы текли из опаловых глаз слепой.
— Клеманс велела мне сказать жандармам, что Жак сел в гидроплан вместе с Элен и малышом, она не хотела, чтобы его тело искали в пожарище и чтобы раскрылось содержание работ, которые он проводил… Беда никогда не приходит одна… От нее я узнала, что Мэри, воспользовавшись суматохой, сбежала из монастыря и скрылась. В один день я потеряла дочь… и мужчину, которого любила больше всего…
Последние слова прошелестели как выдох.
Мари сделала над собой усилие, чтобы отважиться задать мучивший ее вопрос:
— Над чем работал Жак?
Луиза, казалось, призвала последние силы и слабо кивнула:
— Да, об этом я также должна тебе сказать…
Мари не сразу поняла, что в этот момент произошло. За ее спиной послышался приглушенный хлопок, и тотчас в самой середине лба Луизы появилась кровянистая дырочка.
Ошеломленная, она резко обернулась.
Аксель держал в руке подушку, которая приглушила звук выстрела. В воздухе еще кружились пушинки, вылетевшие из проделанного пулей отверстия.
Мари быстро поднесла руку к кобуре и побледнела, убедившись, что она пуста.
— Сволочь! Гад!
Она выкрикнула эти вырвавшиеся из нее ругательства, не осознавая, что совершает грубую ошибку. Она будто отвесила ему пощечину.
После секундного горестного изумления глаза Акселя сузились, в зрачках появился жестокий блеск, и нервным жестом он отшвырнул подушку.
Мари увидела нацеленную на нее руку в перчатке.
— Сожалею, но я позволил себе воспользоваться твоим оружием. Во избежание подозрений…
— Не делай этого, прошу тебя…
Его циничная улыбка плохо скрывала полученное им оскорбление.
— Успокойся, я не буду тебя убивать, я устрою так, чтобы все поверили, что ты поубивала Салливанов из-за наследства. А потом я помогу тебе уйти из жизни.
— Ты сам покончишь с собой.
— Потеряв тебя, я буду в таком горе, что все поймут меня, когда я уйду из полиции для того, чтобы попытаться забыть о тебе на другом конце света.
Мари настороженно смотрела на его палец, судорожно впившийся в спусковой крючок.
Она решилась бросить вызов его безумию:
— Лукас никогда не причинил бы мне зла, никогда. Я знаю, кто ты.
Она почувствовала его удивление, недоверие, но он еще недостаточно оторопел, чтобы она могла попытаться его обезоружить. Вглядываясь в его лицо, она постаралась принять выражение, схожее с его, — бесстрастное и холодное.
— Я велела сравнить твои отпечатки пальцев с отпечатками Лукаса, хранящимися в картотеке полиции. Я знаю, что вас было трое. Лукас, Пьер и ты, Аксель.
Он колебался, она была в этом уверена, между желанием покончить с ней и охотой продолжить жестокую игру, которую задумал.
Она воспользовалась своим легким преимуществом.
— Если бы ты должен был меня убить, ты уже сделал бы это.
Они зорко наблюдали друг за другом, он не мог скрыть от нее страсть, которую она внушала ему против его воли. Она это заметила и, вложив в свой взгляд сколько могла любовного чувства, декларативным тоном сказала:
— Ты не можешь меня убить… Потому что между тобой и мной произошло нечто, чего мы не сможем отрицать.
Мари увидела, что он засомневался. Палец его на спусковом крючке ослаб, но пистолет все еще был направлен на нее. Этого она не могла недооценивать, если хотела, чтобы он ей поверил.
— Сначала Лукаса я любила через тебя. А теперь уже и не знаю… Я не знаю, кто ты есть…