Страница 22 из 89
Он приблизил губы к ее виску и слегка дохнул на него. Она не шевельнулась. Ему захотелось увидеть в этом новый, ободряющий знак.
— Я увезу тебя домой, милая… На Лендсен…
Тело, бывшее в его объятиях безвольным, неуловимо напряглось, словно само название острова ощупью прокладывало дорогу из глубин бездны.
Кристиан решил пойти дальше, добавив:
— К твоей семье.
Почувствовав, как Мари начинает освобождаться, он понял, что проиграл.
Слова, которые она произнесла, почти не шевеля губами, окончательно развеяли его надежды:
— У меня больше нет семьи.
Сказано это было просто, вялым голосом. Она будто поделилась очевидностью, которую уже ничто не может изменить: ни любовь Кристиана, ни его умоляющий вид. Мари была слишком далеко, и он теперь не мог до нее достучаться.
Анна готовилась к отплытию, когда Кристиан вернулся на шхуну.
— Мы остаемся.
По выражению лица брата она догадалась, что он не изменит своего решения, как бы она его ни уговаривала. А еще она испугалась, что он опять дорого заплатит за свою любовь к этой девке.
Уму непостижимо, как это женщина может иметь такую власть над мужчиной! Но что может знать о любви та, что лишь продает о ней книги?.. Так ответил бы ей Кристиан, вздумай она высказать свое недоумение вслух.
У Анны осталось расплывчатое воспоминание о первом мужчине, сумевшем вызвать в ней какое-то волнение. Вот из-за него она могла бы потерять голову, не погибни он, бросившись в море с маяка Ти-Керн. Она подавила горькую усмешку, подумав, что в некотором роде именно из-за Мари Райан прибегнул к такой крайности.
— Ты совсем спятил, — пробормотала она.
Кристиан смотрел, как уменьшается и вконец исчезает в одной из улочек порта силуэт Мари. Да, он сошел с ума.
Он без ума от нее.
Эдвард привык вставать с рассветом, поэтому неудивительно, что Ангус позвонил ему и сообщил о смерти Лукаса.
Он уже подумывал, как поставить в известность о случившемся Ферсенов, когда пришел конюх, который сказал, что мадемуазель Мари ведет себя как-то странно. Он чуть не выругался, сразу поняв, что она намеревается ускакать на Дьябло, и поспешил к конюшне. Глухая к крикам, доносившимся до нее ослабленным эхом, как в тумане, Мари ладонью погоняла лошадь, оставив замок далеко за собой. Затем она предоставила животному идти, куда тому заблагорассудится. Лошадь направилась на север, к дорожке, тянущейся по побережью.
Полулежа на спине Дьябло, на котором не было седла, а поводья свисали свободно, Мари миновала бухточку и частный причал, у которого стоял на якоре гидросамолет, и, сама того не заметив, обогнула постройку, откуда начиналась общественная дорога.
Погрузившись в воспоминания, в которых не было места горю, она не заметила, что Дьябло мало-помалу отклоняется от тропы, чтобы погарцевать среди папоротников, дав себе отдых после галопа, которого его лишила полиция, заперев в конюшне после смерти Алисы.
Она не отрываясь смотрела вдаль, мысленно уходя за границы Ирландского моря, где далеко, очень далеко находился Лендсен.
Время растянулось, унеся ее на год назад.
Тогда она была с Лукасом на пароме, и он попросил ее руки, а сейчас она не почувствовала, как усилился ветер при приближении к океану и заиграл ее волосами, рассыпая их по лицу. До нее не дошло, что Дьябло уже двигался по крутому обрывистому берегу.
Берег этот был известен своими провалами — тридцатью метрами ниже в его основание с силой били волны, поднимая тучи пены, оседающей на скалах.
Полностью разнузданный, Дьябло мчался прямо к одному из них.
Ширина провала достигала нескольких метров, и он ни за что не смог бы перепрыгнуть через него.
Провал этот из-за неровного берегового рельефа и колышущихся под морским ветром папоротников обычно открывался только в последний момент.
Не чувствуя опасности, не замечая поразительной красоты окрестностей, освещенных первыми лучами солнца, Мари сейчас была с Лукасом, в гроте морских разбойников, где он впервые признался ей в любви.
«Почему все кажется возможным, когда все становится невозможным…»
Расстояние до провала неумолимо сокращалось; Дьябло, ноздри которого дрожали от встречного ветра, перешел на аллюр.
Мари тоже дрожала от ласк Лукаса, которые заставляли забыть себя, осталась только всепоглощающая любовь к нему. Мари была в его объятиях, волна желания возносила ее, когда он занимался с ней любовью, и она утопала в его ореховых глазах, содрогалась от наслаждения, когда он прерывистым шепотом выдыхал ее имя.
Имя, которое странным образом эхом раскатилось по обрывистому берегу, надуваясь ветром.
Мари! МАРИ!
Всадник во весь опор мчался по диагонали наперерез Дьябло.
Это был мужчина, отчаянно пытавшийся привлечь ее внимание, — в длинном пыльнике цвета хаки и шляпе, надвинутой на глаза.
Искусный наездник, он одной рукой укоротил поводья, другой быстро снял с луки седла моток веревки и закрутил его над головой, не останавливая скачки.
До провала оставалось всего несколько метров, когда, просвистев в воздухе, лассо ловко опустилось на голову Дьябло. Рассчитанный натяг — и внезапно остановившаяся лошадь встала на дыбы, опрокинув наездницу, тяжело упавшую в папоротники буквально в нескольких шагах от пропасти.
Всадник соскочил на землю и бросился к ней.
Оглушенная Мари машинально приняла протянутую ей руку и поднялась.
Солнце слепило глаза, и она видела только квадратную челюсть и волевой подбородок — остальную часть лица скрывала тень от шляпы. Если незнакомцу и не удалось вывести ее из оцепенения, в котором она пребывала с самого рассвета, то грубость, с которой этот тип выдернул ее из приятных воспоминаний, произвела эффект электрошока.
— Вы что, спятили? Вы могли меня убить! — со злостью выкрикнула она.
Но через мгновение увидела зияющий провал и окаменела.
Если бы солнце в этот момент не скрылось за облаками, Мари, несомненно, пролепетала бы извинения тому, кто только что спас ей жизнь.
Но слова замерли на губах, когда ей открылись его черты.
Это лицо… Эти глаза, излучавшие любовь… Нет, такое невозможно. Ведь он мертв! Все это ей почудилось, и все исчезнет, как только она откроет глаза.
— Я так испугался, что больше никогда тебя не увижу.
Этот голос с нежными модуляциями никак не мог принадлежать призраку. Он принадлежал лжеирландцу и истинному бретонцу, вору и убийце.
Это был голос ее отца.
Райана.
Мари съежилась под взглядом голубых глаз, которые он не сводил с нее.
В мгновение ока она перенеслась на год раньше на верх маяка Ти-Керн, со сжатым сердцем став беспомощной свидетельницей прыжка Райана. Она увидела, как смыкается над ним пенный водоворот двадцатью метрами ниже, и аквалангистов, тщетно обшаривающих дно.
Ее зеленые глаза потемнели.
Изумление, вызванное неожиданным открытием, сменилось безудержной яростью. Она прорвалась, порожденная непереносимой мыслью о том, что на всех драмах лежала его печать, как и предполагал ПМ.
Она набросилась на Райана с кулаками, молотя ими куда попало с единственной целью — причинить ему боль, такую же, какую испытывала она сама.
— Почему я не послушалась его? Почему не поверила? Почему ты повсюду тащишь за собой смерть? Почему? Почему? ПОЧЕМУ?!
С силой нанесенная пощечина отозвалась на ее щеке плотным звуком.
Руки Райана крепко схватили ее плечи.
— ПМ прав только в одном: я ни за что на свете не мог пропустить твоей свадьбы, — с нажимом произнес он.
«Свадьба…» От этого маленького слова соскочил замок, который она прочно навесила на слишком тяжелое горе.
— Лукас умер, — потерянным голосом маленькой девочки вымолвила она.
С болью в душе, переживая ее горе, Райан с тоской смотрел на бледное лицо, на нежной коже которого отпечаталось красноватое пятно от пощечины. Широко раскрытые зеленые глаза, устремленные на него, казалось, выпрашивали какую-то несбыточную надежду, которую он при всем желании не мог ей дать. Сердце его сжалось при мысли, что она, может быть, хотела умереть. Он медленно опустил голову.