Страница 10 из 49
Облака степенно и безмолвно проносятся мимо нас. Там, внизу, остались наши враги и коллеги, те места, где нам бывает грустно и страшно, — все это выглядит отсюда, из-за облаков, россыпью крохотных черточек и царапин на поверхности земли. Теоретически мы, конечно, прекрасно представляем себе, как действует фокус, основанный на законе перспективы, но со всей наглядностью воспринимаем непреложность этого закона именно здесь, когда взираем на мир из иллюминатора самолета, прижавшись лбом к холодному стеклу. Само же воздушное судно становится нашим учителем философии и при этом — верным исполнителем воли Бодлера, выраженной в написанных им строчках:
За исключением полосы асфальта, по которой машины подъезжали с шоссе к придорожному кафе и уезжали обратно, ничто не связывало это место с другими объектами окружающего пространства. От территории, занятой кафе и стоянкой, не отходило ни единой дорожки или тропинки. Эта территория не являлась частью города, но при этом оставалась инородным телом и в окружающем ее загородном пространстве. Ощущение было такое, словно это придорожное кафе принадлежит какому-то иному пространству — миру, принадлежащему путешественникам, — как маяк, застывший на скале на берегу океана. Наверное, географическая изолированность и порождала ту атмосферу одиночества, которая царила в зале ресторана. Яркий свет безжалостно выдавал бледность путешественников и все изъяны на их лицах. Яркие, словно с детской площадки, стулья и столы сверкали в этом свете, как натянутая искусственная улыбка. В кафе все молчали, словно стесняясь признаться окружающим, да и самим себе, в любопытстве или каких-то других нормальных человеческих чувствах. Пустыми, словно невидящими, глазами мы смотрели друг сквозь друга, разглядывая прилавок или же созерцая сгустившуюся за окном темноту. Ощущение было такое, что ты сидишь не среди живых людей, а между неподвижных камней.
Я устроился за угловым столиком и не торопясь жевал шоколадные палочки, запивая их апельсиновым соком. Мне было одиноко, но одиночество это выглядело каким-то мягким, ненавязчивым и, я бы даже сказал, приятным. Оно не противопоставляло меня ни смеху, ни веселью окружающих — хотя бы потому, что ни смеха, ни веселья рядом со мной не наблюдалось. Я не чувствовал себя чужим в этой атмосфере — в помещении кафе, где каждый был чужим, где никто не был знаком друг с другом, где даже архитектурные решения помещения и его освещения, казалось, были созданы для того, чтобы символизировать проблемы в области межличностной коммуникации и безнадежную тоску по нормальной человеческой любви к ближнему.
Это коллективное одиночество вызвало в моей памяти образы некоторых картин Эдварда Хоппера. Его холсты, несмотря на уныние и тоску, которые выразил на них художник, вовсе не кажутся унылыми и серыми сами по себе. Они скорее позволяют зрителю увидеть некое эхо его собственных печалей и грусти. Принцип лечения подобного подобным в данном случае срабатывает как нельзя лучше. Что, как не грустные книги, лучше всего утешает нас, когда нам грустно? Куда, спрашивается, нужно ехать, когда рядом никого нет и когда некого любить? Естественно, в одинокое полупустое кафе на забытой богом заправочной станции.
В 1906 году в возрасте двадцати четырех лет Хоппер приезжает в Париж и открывает для себя Бодлера, стихи которого будут затем сопровождать его всю жизнь. Взаимное притяжение художников кисти и слова понять и объяснить нетрудно: оба в своем творчестве исследовали одиночество, современную им городскую жизнь, саму современность в широком смысле этого слова; оба находили утешение в ночном мраке, обоих манили к себе дальние страны, оба преклонялись перед теми техническими возможностями, которые предоставляло путешественнику новое время. В 1925 году Хоппер купил себе новую машину — подержанный «Додж» — и перегнал его из Нью-Йорка в Нью-Мексико. С тех пор он проводил в поездках за рулем по нескольку месяцев каждый год. При этом он практически ежедневно делал наброски и зарисовки. Он рисовал в мотелях, набрасывал что-то, сидя на заднем сиденье машины, останавливался для того, чтобы поработать на пленэре, и делал зарисовки в придорожных столовых. С 1941 по 1955 год он пересек Америку пять раз — останавливался в мотелях «Бест Вестерн», «Дель Хейвен Кэбинс», «Аламо Плаза Куртс» и «Блю Топ Лоджес». Его манили к себе мерцающие неоновые вывески, гласившие: «Есть свободные места, телевизор, ванная». Он не мог противостоять магии подъездных дорожек к мотелям, тонких гостиничных матрасов, хрустящего накрахмаленного белья, больших, во всю входную стену, окон, выходивших на автостоянку или же на крохотный, идеально обработанный — словно наманикюренный — клочок газона. Его покоряла тайна путешественников, подъезжавших к мотелю затемно и вновь отправлявшихся в путь уже на рассвете. Он любил листать буклеты с перечислением местных достопримечательностей, любил разглядывать «припаркованные» в дальних углах пустынных коридоров тележки горничных и уборщиц. Чтобы поесть, Хоппер заезжал в придорожные кафе и столовые — в «Хот Шоппе Майти Мо Драйв-Инс», в «Стейк энд Шейкс» и в «Дог энд Саддс». Бензин в бак машины он заливал на заправочных станциях, обозначенных хрестоматийно известными логотипами таких компаний, как в «Мобил», «Стандарт Ойл», «Галф» и «Блю Саноко».
И вот в этих самых обыкновенных, всем привычных и многократно осмеянных за свою серость и заурядность местах Хоппер находил поэзию: poésie des motels, poésie des petits restaurants au bord dʼune route. Его картины (и соответствующие им названия) можно классифицировать в соответствии с явно проявляемым им интересом к пяти типам сюжетов пейзажей и интерьеров, так или иначе связанных с путешествиями:
1. Отели
Номер в отеле, 1931.
Фойе гостиницы, 1943.
Номера для туристов, 1945.
Отель у железной дороги, 1952.
Окна гостиницы, 1956.
Мотель «Вестерн», 1957.
2. Дороги и заправочные станции
Шоссе в штате Мэн, 1914.
Бензин, 1940.
Шоссе № 6, Истхэм, 1941.
Одиночество, 1944.
Четырехполосное шоссе, 1956.
3. Кафе и столовые
Автомат, 1927.
Солнечный свет в кафетерии, 1958.
4. Виды из окна поезда
Домр железной дороги, 1925.
Нью-Йорк, Нью-Хейвен и Хартфорд, 1931.
Насыпь, 1932.
В Бостон, 1936.
На подъезде к городу, 1946.
Дорога и деревья, 1962.
5. Интерьеры вагонов и другого подвижного состава
Ночь в «Эль Трейне», 1920.
Локомотив, 1925.
Купе 3, вагон 293, 1938.
Рассвет в Пенсильвании, 1942.
Сидячий вагон, 1965.
Доминирующей темой полотен Хоппера является одиночество. Людям на его картинах всегда неуютно. Они не чувствуют себя в своей тарелке, они сидят или стоят в чужом для них пространстве в полном одиночестве — кто-то рассматривает записку, сидя на краешке гостиничной кровати, кто-то сидит в баре, кто-то смотрит в вагонное окно, кто-то читает книгу, сидя в кресле в гостиничном холле. Все о чем-то думают, и все выглядят очень ранимыми и уязвимыми. Ощущение такое, что все эти люди только что бросили кого-то или же кто-то бросил их самих. Они чего-то ждут, чего-то ищут — не то работу, не то секс, не то просто дружескую компанию. Ради этого они и пустились в дальний путь по незнакомым, чужим им местам. Чаще всего художник изображает своих героев поздним вечером или ночью. За окнами гостиниц и вагонов обычно темно, а угадывающийся за стеклами городской или же сельский пейзаж кажется мрачным и враждебным.