Страница 8 из 183
Человек, сидевший у самой оконечности мола, приподнялся, зевнул, тщательно продуманным движением потянулся и оглянулся на своих. Опасность. Повернув голову, Бранд начал раздавать приказы. Двое находившихся у фалов людей с помощью снастей подняли на вершину мачты щит, свеже-нанесенный белый цвет которого возвещал о мирных намерениях. Еще двое бросились на бак, осторожно сняли с кольев голову дракона и, так же бережно развернув разинутую пасть в сторону от берега, напоследок обмотали ее тряпьем.
На берег высыпало теперь множество народу. Каждый не сводил глаз с корабля. Судя по всему, радушного приема ожидать не приходилось, однако Бранд прекрасно понимал, что если б он пренебрег обязательным ритуалом, приняли бы его совсем иначе. При мысли о том, что могло бы тогда случиться и от чего до сих пор он не был застрахован, живот сковала неизведанная доселе судорога — так, словно бы мужское его орудие постаралось протиснуться внутрь тела. Он повернул голову и принялся смотреть на дальний берег, дабы скрыть выражение лица от чужих глаз. Когда он только начинал ползать, ему было сказано: «Никогда не показывай, что боишься. Не показывай, что тебе больно». Это поучение он ценил больше, чем саму жизнь.
Знал он и то, что в той игре, которую он собирался затеять, не могло быть ничего опаснее, чем обнаружение собственной беззащитности. Он намеревался разбередить души грозных хозяев, приманить их своим рассказом; явиться с вызовом, а не с уговорами.
Он намерен был во всеуслышание предложить им нечто настолько призывное, что они вынуждены будут ответить ему согласием. Этот план не допускал никаких полумер.
Нос корабля уткнулся в мол, и брошенные с борта концы были пойманы и пригнаны к швартовным тумбам все с тем же отработанным выражением безразличия. Не говоря ни слова, человек разглядывал судно с причала. Если б это был торговый порт, он бы, скорее всего, осведомился у моряков, что за груз везет судно, как оно зовется, откуда явилось. Но этот человек ограничился поднятием брови.
— Бранд. Из Англии.
— На свете много есть Брандов.
По знаку шкипера двое матросов перекинули сходни с борта судна на причал. Уперев большие пальцы рук в перевязь, Бранд прошествовал на берег, остановился и в упор поглядел на швартовщика. Теперь, когда они находились на одном уровне, уже он мог разглядывать его сверху, даже, пожалуй, свысока. Не без внутреннего удовлетворения отметил он быстрое подергивание зрачков. Швартовщик, сам отнюдь не щупленький, верно оценив Брандовы объемы, пришел к выводу, что на долгое препирательство с гостем силенок у него не хватит.
— Некоторые зовут меня Вигой-Брандом. Я прибыл сюда из Галогаланда, что в Норвегии, где люди ростом выше датчан.
— Бранд-Убийца. Слыхал я о тебе. Да только тут и без тебя убийц хватает. Одного имени маловато будет.
— Я привез вести. Вести для родичей.
— Если ты заявился сюда самовольно, без пропускной грамоты и решил побеспокоить родичей, не наскучь им своими вестями.
— Эти вести не заставят их скучать. — Бранд зорко следил за выражением глаз швартовщика. — Можешь выслушать меня сам. Созови своих людей, скажи, чтобы выслушали меня. А кто не пожелает меня выслушать, будет свою леность проклинать до конца своих дней. Но, само собой, коли вы прямо сейчас решили держать совет в отхожем месте, мешать я никому не буду.
Решительно оставив за спиной собеседника, не обронив больше ни звука, он зашагал в направлении струйки дыма, что вилась над большим продолговатым строением, служившим обиталищем для знатных родичей. Тот самый Бретраборг, место, раз увидав которое, враг обречен был на смерть. Люди Бранда перебрались с борта на причал и спешно последовали за ним.
На лице оцепеневшего было швартовщика выступила глумливая ухмылка. Он подал знак своим людям, и те, похватав скрытые от посторонних глаз пики и луки, потянулись вслед за гостями. На сторожевой заставе в двух милях от причала, где также не теряли бдительности, дали оговоренную отмашку.
Многие ставни были распахнуты, и свет свободно проникал в помещение, однако, ступив внутрь, Бранд замедлил шаг: хотелось, чтобы пообвык взор, хотелось осмотреться, составить некоторое представление о хозяевах. Пройдет немного лет, подумалось ему, и сцена эта станет зачином многих песен и саг — надо только правильно ее отыграть. В эти самые минуты кует он себе либо бессмертную славу, либо — лютую смерть.
Находившиеся внутри люди сидели, стояли, слонялись без дела, забавлялись играми — но никто даже не повернул головы, чтобы взглянуть на него и на проникавших в помещение его молчаливых спутников. И однако он знал, что его присутствие незамеченным не осталось. По мере того как взгляд его обретал ясность, за кажущейся, а по существу, тщательно продуманной неразберихой, дающей внешнюю видимость того, что все воины, все, дескать, настоящие drengr, равны между собой, он обнаруживал едва уловимую закономерность — все тянулись к определенному центру. Там, в дальнем конце помещения, оставалось открытым пространство, куда не смел забрести ни один из воинов. Находившиеся там четверо людей, казалось, с головой ушли в обсуждение собственных дел.
К ним-то и направился Бранд. В медленно сгущавшейся тишине прорезался стук набивок на его мягких матросских сапогах.
— Приветствую вас! — промолвил он, стараясь возвысить голос так, чтобы слышно было сгрудившимся вокруг и позади него людям. — Я принес вам вести. Вести для сынов Рагнара.
Один из четверки, мельком взглянув на него через плечо, снова принялся строгать себе ножом ногти.
— Должно быть, большие вести принес человек, который заявился в Бретраборг, не имея ни грамоты, ни приглашения.
— Большую весть принес я. — Бранд наполнил легкие, стараясь совладать с сердцебиением. — Ибо это весть о смерти Рагнара.
Мертвая тишина. Говоривший с ним человек продолжает строгать себе ногти, он выбрал себе левый указательный палец; нож уходит все глубже и глубже; вот навернулась кровь, а нож кромсает плоть, кромсает ее, пока не упирается в кость. Человек же не пошевелился и не издал ни звука.
Занеся над шашечной доской каменную фишку, слово взял его товарищ, огромный, с выпирающими мускулами человечище с седыми космами.
— Расскажи нам, — тщательно следя за бесстрастностью речи, умышленно воздерживаясь от постыдного для мужчины проявления чувств, проговорил он. — Расскажи нам, как погиб наш старый отец Рагнар. Вообще-то ничего странного здесь нет, ибо он порядком состарился годами.
— Все это началось на берегу Англии, у которого он потерпел крушение. Если верить тому, что я слышал, его схватили люди короля Эллы.
Бранд говорил теперь чуть иначе, как бы подстраиваясь под искусственную, показную невозмутимость второго Раг-нарссона — или даже передразнивая ее.
— Думаю, у них не возникло с ним много хлопот — ведь ты же сам говоришь, что он состарился годами.
Седой по-прежнему держал в руках шашку, только пальцы его стискивали ее все плотнее. Из-под ногтей вырвалась струйкой, разбрызгалась по доске кровь. Седой опустил камень на доску, передвинул ее один раз, потом другой, убрал с доски несколько шашек противника.
— Твой ход, Ивар, — напомнил он.
Теперь заговорил тот, с кем он играл. Это был человек с необыкновенно светлыми, едва ли не белыми волосами, оттянутыми назад и перехваченными над бледным лицом льняной лентой. Из-под не умевших мигать век на Бранда устремился взгляд белесых, напоминавших стылую воду глаз.
— Что они сделали с ним, когда схватили?
Бранд внимательно вгляделся в немигающий взор. Пожав плечами, он продолжал все с тем же деланым равнодушием:
— Отвезли в Юфорвич, ко двору короля Эллы. Ничего особенного там не приключилось, потому что они приняли его за простого пирата. Не знали, что он такая важная птица. Задали, скорее всего, несколько вопросов; возможно, позабавились с ним немного. Ну а потом, когда устали, посчитали, что могут спокойно его прикончить.
В звенящей тишине Бранд принялся изучать собственные ногти, чувствуя, что терпение Рагнарссонов вот-вот достигнет грозовой отметки. Он вновь передернул плечами.