Страница 35 из 183
— Мне нечем ответить тебе на твои рассказы о пришельцах в Горний мир, — молвил, поразмыслив, Бранд. — Ты же знаешь, я примкнул к Пути потому, что он учит великим искусствам и ремеслам вроде того, которым промышляет Ингульф. И еще потому, что я презираю как христиан, так и помешанных кровопийц вроде Ивара. Однако мальчишка этот — храбрец, коли пролез в лагерь ради спасения девчонки. Уж я-то знаю, для этого особенная жилка нужна. Ведь я и сам заявился в Бретраборг, чтобы заманить сюда Рагнарссонов — по наущению твоих товарищей, Торвин… Так что малый мне этот нравится. Правда, я знать не знаю, что Ивар ценит по-настоящему. Да и кто это может знать? Зато я могу тебе сказать, что ему нужно. И Ивар, пусть он и помешанный, не может этого не принять. А если даже откажется, Змеиный Глаз его заставит!
Ингульф и Торвин задумчиво кивнули.
Люди, которые пришли за ним, посланы не Иваром, немедленно вслед за их появлением заметил Шеф. За то время, что он провел в окружении язычников, он научился распознавать если не все, то основные отличия, что бытовали в их войске. Перед ним были не гаддгедлары; не было в их облике и тех ненорвежских или же полунорвежских черт, свойственных людям с Гебридов или Мэна, которыми так охотно пополнял Ивар свое войско; впрочем, незаметно было и того независимого душка и малоухоженной внешности, часто встречавшихся у его норвежских головорезов, в большинстве своем младших сыновей и изгоев, порвавших со своими семьями и с отчим домом, оставшихся теперь без всяких надежд на пристанище и какую-нибудь жизнь, кроме бивуачной. Люди же, вошедшие в загон, были дородного сложения; не юноши, зрелых, почти средних лет — волосы у многих были схвачены сединой. Перевязи отливали серебром, на рукавах и на шее в ознаменование десятилетий служения ратному ремеслу поблескивали золотые браслеты.
Когда начальник стражи попытался помешать их целенаправленному продвижению и велел им убираться, откуда пришли, Шеф даже не расслышал их ответа; он прозвучал тихо, как будто говорящий был уверен, что впредь ему не придется повышать голос. Когда же его тюремщик прикрикнул на них, тыча пальцем в сторону разрушенного лагеря и, кажется, сгоревших шатров Ивара, слова его оборвались на звуке глухого удара. Вслед за тем послышался жалобный вой. Вожак знатных воинов поглядел вниз, как бы желая убедиться в том, что попыток дальнейшего сопротивления не предвидится, засунул в рукав продолговатую песочную дубинку и тронулся вперед, более не удостаивая стражника своими заботами.
Путы, стягивавшие ему лодыжки, были распороты, и он одним рывком поднялся на ноги. В бешеном упоении вдруг забилось сердце. Его ведут на смерть? Сейчас они вытащат его из загона, подведут к ближайшему пустырю, в одно мгновение поставят его на колени и обезглавят. Он впился зубами в губу. Мольбы о пощаде они от него не услышат. Эти душегубы, видать, надеются позабавиться, глядя, как умирает англичанин. Придав лицу угрюмое выражение, он заковылял к выходу из загона.
Пройти ему довелось всего несколько ярдов. Они вышли из ворот, прошли вдоль ограждения, а затем резко встали у следующих ворот. Шеф вдруг почувствовал, что вожак тщательно его осматривает, точнее, вглядывается в его глаза, словно бы рассчитывает отыскать в непроницаемом лице Шефа признаки, указывающие на способности к пониманию.
— Ты понимаешь по-норвежски?
Шеф кивнул.
— Тогда пойми одну вещь. Заговоришь ты со мной или нет — значения не имеет. А если этот человек заговорит — может быть, будешь жить. Может быть! От многого это зависит. Но кое-что тебе очень может помочь. Да и мне тоже. А тебе сейчас, будешь ты жить или нет, позарез нужны друзья. Друзья во время суда. И в пыточной — тоже. Умереть-то можно по-разному. Ну, хорошо. Давайте, введите его. И закуйте хорошенько!
Шефа втолкнули под укрытие из досок, которые одним концом были наброшены на стену загона. Сначала он увидел лишь крепко вколоченный столб, на нем — железное кольцо. С кольца свисала, стелилась по земле к другому кольцу цепь.
В мгновение ока хомут укрепили на его шее, продели проволоку в отверстия по обе его стороны. Два раза взлетает молоток, беглый осмотр, потом еще один удар. Человек повернулся и, тяжело ступая, удалился. Ноги Шефа получили свободу, но руки по-прежнему были связаны. Ошейник же и цепь позволяли ему отойти от столба всего на пару шагов.
Теперь в полумраке укрытия Шеф смутно различал очертания человека, также посаженного викингами на цепь. И было в этом распластанном на земле теле нечто, что всколыхнуло в душе Шефа волну стыда, страха, смятения.
— Господин… — прошептал он, запинаясь, — господин… Ты — король?
Тело зашевелилось.
— Я король Эдмунд, сын Эдвальда, короля Восточной Англии. А ты кто таков? По говору судя, ты родом из Норфолка. Но ты не из моей дружины… Может быть, ты — рекрут? Они поймали тебя в лесах? Повернись, я должен рассмотреть твое лицо.
Шеф сделал как было велено. Прошел несколько шагов, натянув цепь до предела. Лучи клонящегося на запад солнца брызнули сквозь открытую дверь укрытия и осветили его лицо. Он застыл, в ужасе ожидая слов властительного узника.
— Так-так. Ты — тот самый, что встал между мной и Иваром… Я запомнил тебя. У тебя не было ни доспехов, ни оружия, но ты преградил путь Уигге и на десять ударов сердца вывел из строя. Если б не ты, то были бы последние десять ударов сердца в жизни Бескостного. Скажи мне, зачем понадобилось англичанину спасать викинга? Ты… сбежал от хозяина? Был рабом при монастыре?
— Хозяином моим был твой тан, Вульфгар, — сказал Шеф. — А во время пиратского набега… ты знаешь, что они с ним сделали?
Король кивнул. Теперь, когда глаза его попривыкли к яркому свету, Шеф мог в подробностях разглядеть его лицо. Непреклонное, волевое, оно не взывало о жалости.
— Они увели с собой его дочь — мою… мою сводную сестру. Я добрался до лагеря, чтобы спасти ее. Ивара я не хотел защищать, но твои люди убили бы их обоих — они готовы были убивать всех подряд. Я только хотел, чтобы вы дали мне оттащить ее в сторону! А потом бы я стал драться на твоей стороне. Я — не викинг. А двоих я убил своими руками. И для тебя, король, я совершил одно важное дело…
— Я помню. Я крикнул, чтобы нашелся человек, который прорвет их строй. Ты это сделал. Ты и шайка лапотников. Вылезли как из-под земли с горящей корабельной мачтой… Если б до такого додумался Уигга, Тотта или Эдди или другие мои бойцы, я бы сделал его самым богатым человеком во всем королевстве. Помнишь, что я обещал?
На миг он уронил голову, но затем резко поднял на Шефа глаза.
— Знаешь, что они теперь со мной будут делать? Сейчас они сколачивают капище, алтарь, на котором молятся своим языческим богам. Завтра они явятся за мной, положат на этот алтарь… А потом за дело возьмется сам Ивар. Умерщвлять королей — это же его ремесло. Один из людей, которые меня сторожили, рассказал мне, что присутствовал при расправе Ивара над ирландским королем Манстера. Он стоял рядом с тем камнем, на который Ивар положил короля, и видел, как его люди натягивали, натягивали веревки, — на его шее выступили вены, а он скликал проклятия именем всех святых на голову Ивара. А потом раздался хлопок — треснул позвоночник. Это запомнили все, кто там присутствовал… Однако для меня Ивар приготовил кое-что новенькое. Вообще-то они рассчитывали приберечь это для человека, который убил их отца, для Эллы Нортумбрийского. Но потом решили, что я заслуживаю той же участи… Они меня положат на алтарь лицом вниз. Подойдет Ивар и приставит мне меч к спине. А потом… пощупай себе спину — чувствуешь, как все твои ребра построены домиком, и каждое крепится к позвоночнику? Так вот, Ивар собирается отрезать мне от позвоночника все до единого ребра, начиная с нижних и кончая самыми верхними. Причем меч ему понадобится только для первого надреза, потом, как меня уверили, он будет пользоваться только молотком и стамеской. Когда же он срежет мне все ребра, он сдерет кожу на спине, засунет руки в тело и начнет вытягивать ребра наружу… Думаю, что тогда я должен умереть. Говорят, что до этой самой минуты Ивар в состоянии не дать человеку издохнуть, но когда начнут вытягивать ребра, сердце, полагаю, должно разорваться… Когда это будет сделано, они вытащат со спины легкие, а потом развернут ребра так, чтобы они выглядели как крылья ворона или орла… У них это так и называется: «вырезать кровавого орла»… Хотел бы я знать, что испытаю, когда он коснется мечом моей спины. Признаюсь тебе, молодой керл, — если мужество мое не оставит меня в этот миг, все остальное будет перенести легче. Но вот это прикосновение холодной стали, за которым последует боль… Никогда я не думал, что мне выпадет такой конец. Я защищал свой народ, ни разу не нарушил данного слова, творил милостыню сиротам… А знаешь ли ты, керл, что сказал Христос, когда он висел, умирая, на кресте?