Страница 181 из 183
Вперед вышел Бранд, снятый с седельной перевязи топор скользнул в его могучую длань. Это было грозное оружие, с ясеневой рукояткой в три фута длиной, с изогнутым лезвием длиной в один фут. Железный обух был инкрустирован извивающимися серебряными змеями, наваренное стальное лезвие ярко отсвечивало на темном железе. Сзади обуха выходил длинный шип, для балансировки и для обратных ударов. Это было оружие настоящего ратоборца.
— Отпустите ее, — сказал Бранд. — Если не хотите драться со мной. Все сразу или по одному. Мне все равно с кем.
Норманн, который говорил первым, поглядел на него.
Он не был так велик, как Бранд, — таких Шеф вообще не встречал, но лишний раз убедился, как огромны все норвежцы. Этот был на добрых четыре дюйма выше самого Шефа, намного шире в плечах и тяжелее. Он обдумывает брошенный вызов, осознал Шеф. Стоит ли дело того? Велика ли опасность?
Бранд подбросил топор в воздух, не глядя, принялся им жонглировать.
Норманн медленно кивнул:
— Ладно же. Торгейр, отпусти ее. Она того не стоит. На этот раз. Но кое-кто подловит тебя, здоровяк, раньше чем ты спустишься с гор. Тогда посмотрим, почему ты бежишь с трэлями через Бускеруд. В тебе самом, наверно, кровь трэлей.
Шеф увидел, что сжимающие топорище пальцы Бранда побелели, но тот не двинулся с места. Освободившаяся Эдит втиснулась в середину ожидавшего со взведенными арбалетами отряда. Не спеша и не поворачиваясь к противнику спиной, женщины, Бранд и англичане отошли к своим лошадям, молча собрали пожитки. Две лошади исчезли, их успели украсть за время короткой ссоры.
— Не стоит из-за этого шуметь, — сказал Бранд. — Просто уходим и не останавливаемся.
Колонна потянулась мимо строений и навозных куч. Когда они вышли, мальчишка швырнул в них комок грязи, к нему присоединилсь остальные, бросая грязь и камни с издевательскими криками, которые сопровождали их еще с полмили.
На ночлег в этот день устроились роскошней, чем когда бы то ни было, расстелив свои немногочисленные одеяла и улучив время, чтобы сварить купленную вчера солонину и сушеный лук. Но ели молча и беспокойно. Часовые все время оставались на ногах, следя за дорогой в обоих направлениях.
Когда все потянулись спать, Озмод и Квикка уселись рядом с Шефом и безмолвным Брандом.
— Так нам далеко не уйти, — сказал Озмод. — Весть разнесется впереди нас, по тропам, которых мы не знаем. У нас будут стычки на каждом дворе. А если попадется деревня или город, будет еще хуже.
— Я говорил вам, — повторил Бранд, — как будто ведешь выводок мышей через страну котов.
— Мы надеялись на нашего пса, — сказал Квикка.
Шеф, мгновенно встревожившись, взглянул на Бранда.
Он неоднократно видел, как Бранду бросали вызов или провоцировали его во время зимней кампании в лагерях около Йорка и в Восточной Англии. Гораздо меньше оскорбляя и задевая, чем в этот раз, и притом намного более грозные противники, чем Квикка. Каждый раз следовал незамедлительный ответ с печальным результатом: сломанная рука, оглушенный оскорбитель. Но сейчас Бранд сидел недвижно, по-видимому, погрузившись в себя.
— Да, — наконец произнес он, — вы полагались на меня. И вы по-прежнему можете на меня рассчитывать. Я дал слово, что проведу вас до Гула-фьорда, и я сделаю все, что смогу, чтобы сдержать обещание. Но есть одна вещь, которую вам необходимо узнать. Если я сам и не знал этого раньше, то понял сейчас. В течение двадцати пяти зим я был воином. Начни я перечислять людей, которых убил, или битвы, в которых участвовал, — ну, это звучало бы как сага об одном из ратоборцев короля Хрольфа или о самом старике Рагнаре Волосатой Штанине. За все это время никто не посмел сказать, что я повернулся спиной и отступил, когда скрещиваются копья.
Он грозно огляделся:
— И вы это видели! Мне нет нужды здесь хвастаться. Но битва с Иваром что-то отняла у меня. Меня много раз ранили, и не раз я был на краю погибели. В душе, впрочем, я никогда не чувствовал, что погибаю. Но когда Ивар отразил мой удар, и проткнул меня мечом, и я ощутил его клинок в своем брюхе, я понял, что даже если выдержу и переживу этот день, то дня через два все равно умру. Я просто знал это. Все длилось не больше одного удара сердца, но я никогда этого не забуду. Даже после того как Ханд заштопал мои разорванные кишки, вылечил меня от лихорадки и выпустил гной. Сейчас я так же крепок, как был когда-то. Но я не могу забыть то, что однажды пережил. — Он снова поглядел на слушателей. — И понимаете, беда в том, что здесь, в горах, где в каждом местечке есть свой ратоборец, да еще они все время занимаются этим ma
— Ты так же силен, как всегда, — сказал Озмод. — Ты бы убил его. И это было бы лучше для всех нас.
— Думаю, что убил бы его, — согласился Бранд. — Это был всего лишь петух на своей навозной куче. Но когда у человека душа уходит в пятки, происходят самые странные вещи. Я знавал великих воинов, у которых моча струилась по штанам, и они смирно ждали, пока их зарежут. Они застыли — Валькирии, дочери Одина, Вестницы смерти, набросили на них свои путы страха.
Англичане погрузились в молчание. Наконец снова заговорил Озмод:
— Значит, так. С этих пор нам лучше во всех селениях держаться кучно и быть наготове. Алебарды на виду, арбалеты взведены. Хотел бы я, чтобы те недоумки увидели, как бьют наши арбалеты. Тогда бы они испугались побольше. Жалко, что нельзя застрелить кого-нибудь просто для примера. — И еще одно, — добавил он. — Эдит пошла за тот сарай не просто потому, что такая глупая, вы же понимаете. Ее туда позвали. Женщина. И женщина, говорящая по-английски, а не по-норманнски. Она, наверное, услышала, как мы говорим меж собой. Рабыня. Она здесь уже двадцать лет.
Бранд тяжко кивнул.
— Они берут рабов в Англии уже лет пятьдесят. Думаю, не ошибусь, что каждый крестьянский двор на Севере имеет по одной рабыне для помола зерна, а то и с полдюжины их; и еще мужчин-трэлей для тяжелых полевых работ. И чего же она хотела?
— Конечно, хотела, чтобы мы взяли ее с собой. Заговорила с Эдит, потому что надеялась, что та ее пожалеет. А потом из-за угла вышли мужчины, должно быть, следили.
— Так ты поговорил с рабыней? — спросил Шеф, отвлекаясь наконец от своей внутренней борьбы. — Что ты ей сказал?
— Сказал, что ей нельзя пойти с нами. Слишком опасно для нас. То же самое мне надо было сказать Эдит и остальным, даже если им грозило оказаться с перерезанной глоткой в могильнике какого-нибудь королевского недоноска. Та женщина была из Норфолка, — добавил Озмод. — Ее увели из Нориджа двадцать лет назад, еще девочкой. А теперь она здесь состарится и здесь же и умрет.
Они с Квиккой встали и ушли, принялись раскладывать свои одеяла.
Шеф смотрел на Бранда, не решаясь заговорить. То, в чем признался гигант, должно было стоить ему столько же переживаний и стыда, как публичные рыдания — для кого-то менее сильного. Шеф задумался, что же произойдет с Брандом. Смогут ли они исцелить его разум, как Ханд исцелил его тело? Еще долго после того, как весь лагерь, не считая часового, уснул, Бранд сидел без сна, угрюмо подбирая ветки и кидая их в костер.
Когда на следующий день они пробирались меж горных сосен, двигаясь уже без той отчаянной спешки, что отметила их бегство из королевства Хальвдана, Шеф обнаружил, что Удц едет рядом, и взглянул на него с удивлением. Обычно Удду нечего было сообщить окружающим, если только речь не шла о кузнечной работе.
— Я думал об этих мельничных жерновах, — сказал Удц. — В Норвегии они не очень полезны, здесь вода течет только половину года. Да и тогда вон что выходит, — он показал на виднеющийся впереди горный поток, стиснутый в узком глубоком русле и разбитый каскадом шестифутовых водоскатов.