Страница 154 из 183
Шеф выжидал с некоторым недоумением.
— Есть такие, кто верит в святой Graduale. Франки называют его святой Грааль. Ужасно, как франки коверкают латынь — можешь ты представить себе язык, на котором aqua — вода произносится еаи? Да, святой Грааль — это и есть то, что ты носишь на шее. Некоторые говорят, что он должен сочетаться со Святым Копьем.
Бруно шагнул к куче своей одежды и оружия и стал не спеша собирать все, по-прежнему под прицелом копий. Он бросил прощальный взгляд на Шефа, кивнул и размеренно зашагал по направлению к рынку.
— О чем это он говорил? — с подозрением спросил Карли. Шеф не ответил. В нем усиливалось ощущение, что он находится под водой, теперь уже на глубине в несколько саженей, но в воде чистой, не замутняющей зрение. Продолжая смотреть на мирные поля Англии, он почувствовал на шее хватку, которая подсказала ему, что его зрение будет направляться извне. Поверх зеленеющих и свежевспаханных полей и струящегося из печных труб дыма начали разворачиваться другие картины.
Он снова видел ту же самую местность, но на ней не было построек Гедебю, деревья росли гуще, а пашни встречались реже. Это Англе, каким оно было при англичанах, откуда-то он знал это. В устье реки Шлей входили десять длинных боевых ладей, похожих на корабли Сигурда Рагнарссона, но более примитивной конструкции: только весла, ни паруса, ни мачты, неуклюжие и громоздкие, без изящной завершенности и гибкости кораблей викингов. Просто боевые лодки с уключинами. Взгляд Шефа следовал за ними, а они поднимались вверх по реке, обнаружили приток и прошли по нему в неглубокое озерцо. На мелководье викинги высадились и рассыпались по берегу; возвращаться стали уже ближе к вечеру, с вьюками награбленного, бочками, кусками металла, гнали скот и женщин. Они загрузили ладьи, разожгли во тьме костры и принялись забивать скот и насиловать женщин. Шеф смотрел, не шевелясь, — в реальности он видел вещи и похуже, и вблизи, а не издалека.
Воины той земли не разбежались, они вооружались и собирались с силами. У них появился вождь. На речке, по которой ладьи поднялись в озеро, повалили деревья и перегородили ими проход. Затем мстители подобрались к месту пиршества и буйства. Из-за деревьев посыпались стрелы. Враги бросили свои забавы, кинулись за оружием, выстроились для обороны. Несколько женщин сбежали, ускользнули в темноту или укрылись в черных водах озера. Другие были сражены летящими стрелами, зарезаны разъяренными чужаками.
Местные построились в линию и, подняв щиты, напирали. Захватчики боем встретили их, несколько минут противники кромсали желтые деревянные щиты друг друга, затем местные отступили. Из-за деревьев снова посыпались стрелы. Из темного леса раздался голос, обещавший отдать всех врагов богу войны, а трупы развесить по деревьям на корм птицам. Пришлые сели на свои ладьи и на рассвете попытались пробиться назад к морю, но встретили завал из бревен. За время долгой утренней сечи Шеф видел — в ускоренном движении, словно сражались две армии муравьев, — как чужаки гибли, разбегались, как на уцелевших набрасывали сети и сбивали с ног или зажимали щитами. Под конец десять ладей с разбитыми уключинами были вытащены на болотистый берег, в них стояли и лежали сто двадцать угрюмых пленников.
Победители очистили местность от тел и оружия, по приказу своего вождя сложили их у захваченных судов. Шеф ожидал увидеть, что у пленных отнимут доспехи и все ценное и поделят между собой. Вместо этого в ладьях стали пробивать дыры. Захваченные у врага копья втыкали в бревна и гнули так, что их железные черенки становились бесполезными. Луки и стрелы ломали, в бронзовых шлемах делали пробоины, мечи размягчали на огне и щипцами скручивали клинки в спираль. Наконец занялись пленными; каждого подводили к котлу, наклоняли и, перерезав глотку, спускали кровь в котел, как из свиней на Михайлов день. Трупы покидали в ладьи, которые оттолкнули от берега, чтобы тонули на середине озера, а испорченное оружие оставили на болотистых берегах.
И люди ушли оттуда. Долгие годы все валялось там, где было брошено, и никто туда не ходил, кроме редких озорных ребятишек. Лодки, обглоданные червями тела и оружие медленно тонули в черном иле. Еще медленней высыхало озеро. Теперь на его месте паслись коровы, никакой памяти о том, что произошло, давно не осталось, ни у победивших англов, чьи потомки ныне жили далеко за морем, ни у людей с островов, которые так ничего и не узнали о судьбе ушедших в бесславный поход.
Зачем же они так поступили, задумался Шеф. Тут масштаб его зрения изменился, он больше не смотрел на реальный мир с его реальной историей, вместо этого перед ним словно предстали картины, картины движущиеся. Над голой равниной вставало солнце. Только это было не солнце, а огненный шар на влекомой конями колеснице. Взмыленные кони в ужасе неслись прочь. За ними по небу мчались гигантские волки, высунув языки в решимости догнать коней и проглотить солнце. Когда не видно солнца или луны, подсказал кто-то Шефу, это значит, что на них падает тень волков. Однажды волки догонят их, и кровавый дождь прольется с неба, прежде чем солнце и луна исчезнут.
На равнине растет огромное дерево, дающее воздух, тень и жизнь всему миру под его ветвями. Присмотревшись, Шеф заметил, что оно постоянно извивается от боли. Под землей он мог разглядеть змея, что гложет, брызгая ядом, главный корень дерева. В море плавает еще более устрашающий змей, время от времени всплывая, чтобы одним движением гигантских челюстей утащить корабль вместе с трусом. Глубоко внизу от древесного и морского гадов Шеф своим новым зрением видел неясные очертания змея еще большего, прикованного цепью к основанию мира и корчащегося в муках так, что земля трясется. Он тоже страдает, постоянно борется и однажды вырвется на свободу, чтобы подгонять небесных волков и морского змея.
Таков мир, который знают язычники, подумал Шеф. Неудивительно, что они боятся своих богов и ненавидят их и стараются лишь умилостивить их собственной жестокостью. Их боги тоже боятся, даже Один, Отец Всего Сущего, страшится предстоящего Рагнарока, Судного Дня, но не знает, как избежать его. Если бы язычники знали лучший путь, они бы вступили на него. Он вспомнил проповедь Торвина о пути в Асгард. Подумал также о Белоснежном Христе, о страдальческом лице под терновым венцом, которое видел однажды у деревянной статуи в кафедральном соборе Эли, вспомнил о замученном короле Эдмунде, умершем от руки Ивара.
Но это еще не все, подсказал ему кто-то. Это только часть. Однажды ты сможешь увидеть мир таким, каким его видят христиане. А пока запомни это. Помни о волках в небе и змее в море.
Приятное тепло, согревавшее спину Шефа, исчезло. Когда к нему постепенно вернулось обычное зрение, он осознал, что широко раскрытыми немигающими глазами по-прежнему смотрит за реку. Зеленые поля никуда не делись, но вечернее солнце скрылось за облаками. Его стражи отступили назад и, поглядывая на него, встревоженно переговаривались.
Прямо перед Шефом стоял, преклонив колено, человек и пытливо вглядывался ему в лицо. Шеф по белым одеждам и ожерелью из ягод рябины признал в нем жреца Пути и заметил серебряную лодочку, свидетельствующую, что это жрец морского бога Ньёрда.
— Я Хагбарт, — сказал жрец. — Я пришел, чтобы взять тебя с собой в Каупанг. Мои собратья с волнением ждут встречи с тобой, чтобы испытать тебя на нашей земле. Это удача для нас, что ты пришел сюда из Англии.
Он помялся.
— Не скажешь ли ты мне, что сейчас видел?
— Ничего, кроме мира, каков он есть, — отвечал Шеф.
— Видеть вещи такими, какие они есть, — это редкий дар, — заметил Хагбарт. — И уж совсем редкость — видеть средь бела дня. Возможно, ты истинный пророк, как утверждает Торвин, а не лживый посланник Локи, как считают остальные. Я буду твоим свидетелем. А сейчас мы должны идти.
— В замок Хрорика?