Страница 3 из 58
Свет не стал медлить ради него. И времени теперь совсем не осталось. Он исчерпал свой запас времени. Из потоков тьмы выглянули звезды и уставились прямо ему в глаза; он видел их всюду, стоило лишь отвести взгляд от огромного белого сходящегося конусом пространства — он впервые шел по долине, расположенной так высоко. По обе стороны этой белой долины зияли темные пропасти, в их глубинах сияли звезды. И снег тоже светился — собственным холодным светом, так что Льюис мог продолжать свой путь на вершину.
Ту тропу он вспомнил сразу, едва выйдя на нее. Бог ли, государственные службы, или он сам — но кто-то все же проложил здесь тропу. Он свернул направо — и зря. Тогда он пошел налево и замер вдруг, как вкопанный: не зная, куда идти дальше. И тогда, дрожа от холода и страха, он выкрикнул, адресуя мертвенно-белой вершине и черному небу, усыпанному звездами, имя своей жены: Изабель!
Она вышла из темноты и по тропе спустилась к нему.
— Я уже начала беспокоиться, Льюис.
— Я зашел дальше, чем мог, — ответил он.
— Здесь такие долгие светлые вечера, что кажется, будто ночь никогда не наступит…
— Да, правда. Прости, что заставил тебя волноваться.
— О, я не волновалась. Знаешь, это у меня просто от одиночества. Я подумала, может, ты ногу повредил… Хорошая была прогулка?
— Потрясающая.
— Возьми меня с собой завтра, а?
— Что, лыжи еще не наскучили?
Она помотала головой, покраснела и пробормотала:
— Нет, я без тебя не катаюсь.
Они свернули налево и медленно пошли вниз по тропе. Льюис все еще немного прихрамывал из-за порванной связки — из-за этого он два последних дня и не мог кататься на лыжах. Они держались за руки. Снег, звездный свет, покой. Где-то под ногами огонь, вокруг темнота; впереди — горящий камин, пиво, постель… Все в свое время. Некоторые — прирожденные игроки — всегда предпочитают жить на краю вулкана.
— Когда я была в лечебнице, — сказала Изабель, замедлив шаг настолько, что он тоже остановился, и теперь не было слышно даже шороха их шагов на сухом снегу — вообще ни одного звука, только тихий ее голос, — мне снился один такой сон… страшный… Это был… самый важный сон в моей жизни. И все-таки в точности вспомнить его не могу — никогда не могла, никакие лекарства не помогли. Но, в общем, он был примерно такой: тоже тишина, очень высоко в горах, и выше гор — тишина… Превыше всего — тишина. Там, во сне, было так тихо, что если бы я что-то сказала, ты внизу смог бы услышать. Я это знала точно. И мне кажется, я назвала тебя по имени, вслух, и ты действительно меня услышал — ты мне ответил…
— Назови меня по имени, — прошептал он,
Она обернулась и посмотрела на него. На склоне горы и среди звезд стояла полная тишина. И она отчетливо произнесла его имя.
А он в ответ назвал ее имя и обнял ее. Обоих била дрожь.
— Холодно, как холодно, пора спускаться вниз.
Они двинулись дальше, по туго натянутому меж двух огней канату.
— Посмотри, какая огромная звезда вон там!
— Это планета. Сатурн. Отец-Время.
— Он съел своих детей, верно? — прошептала она, крепко сжимая его руку.
— Всех, кроме одного, — ответил Льюис.
Они прошли еще немного вниз и увидели на покрытом чистым снегом склоне горы в серовато- жемчужном свете звезд темную громаду «Охотничьего приюта», кабинки подвесной дороги и уходящие далеко вниз канаты.
Руки у него заледенели, и он на минутку снял перчатки, чтобы растереть их, но ему ужасно мешал стакан воды, который он нес в руке. Он перестал по капельке поливать свое оливковое деревце и поставил стакан рядом с треснувшим цветочным горшком. Но что-то все еще сжимал в ладони, словно шпаргалку на выпускном экзамене по французскому — que je fasse, que tu fasses, qu'il fasse[5] — маленькую, слипшуюся от пота бумажку. Некоторое время он изучал лежащий на ладони предмет. Какая-то записка? Но от кого? Кому? Из могилы — в чрево? Маленький пакетик, запечатанный, и в нем 100 миллиграммов ЛСД-альфа в сахарной облатке.
Запечатанный?
Он припомнил, с необычной точностью и по порядку, как открыл пакетик, проглотил его содержимое, почувствовал вкус наркотика. Он столь же отчетливо помнил, где был после этого, и догадался, что никогда еще не бывал там раньше.
Он подошел к Джиму, который теперь как раз выдыхал тот воздух, который вдохнул, когда Льюис сунул пакетик Джиму в карман пиджака.
— А ты разве не с нами? — спросил Джим, ласково ему улыбаясь.
Льюис покачал головой. Ему было трудно объяснить, что он уже вернулся из путешествия, которого не совершал. Впрочем, Джим бы его все равно не услышал. Они были отгорожены друг от друга такими стенами, которые не дают возможности слышать других и отвечать им.
— Счастливого путешествия, — сказал Льюис Джиму.
Потом взял свой плащ (грязный поплин, какая там шерстяная подкладка, эй, бродяга, постой, погоди) и пошел по лестнице вниз, на улицу. Лето кончалось, наступала осень. Шел дождь, но сумерки еще плыли над городом, и ветер налетал сильными холодными порывами, принося запах сырой земли, лесов и ночи.
Перевела с английского Ирина ТОГОЕВА
Виктор Гульдан,
доктор
В ПЛЕНУ
ДОМАШНЕГО
ДРАКОНА
Сегодняшний номер журнала посвящен классической теме фантастики — иллюзии, "фантоматике",
когда дейс
твие разворачивается в воображении человека,
по логике психических, а не физических законов. Причем в фантастике иллюзия не только приобретает видимость действительности, подменяя ее, но нередко становится реальностью, как в знаменитой
повести Кита Лаумера или не менее
хрестоматийном рассказе Джеймса Боллерда.
Поскольку «спусковым крючком развития действия нередко становится наркотик
(или его фантастический заменитель),
то первое слово руководителю отдела медико-психологических исследований Государственного научного центре наркологии РАН.
У наркотиков богатая история. Уже в древности и в средневековье встречаются свидетельства использования психоактивных веществ во время религиозных обрядов, а иногда и в быту. Но отметим: всегда и везде на использование имевшихся тогда наркотиков накладывались определенные ограничительные рамки (только представители высшей власти, жрецы, высшие касты, только взрослые, лишь при соблюдении определенного ритуала и прочее). Распространяясь с Востока на Запад, наркотики первоначально использовались как медицинское средство, при этом потребителями были «первые лица» в государствах: Людовик XIV, кардинал Ришелье, Петр I… В дальнейшем медицинское использование наркотических средств получило широкое распространение.
В Европе наступлению наркотиков способствовали как исследования ученых, так и гедонистические запросы богемных групп, творческой элиты. Расширяется спектр наркотиков, растет их немедицинское употребление. В результате появления сильнодействующих наркотиков, привыкания к ним, увеличения принимаемых доз общество постепенно сознает возникновение опасного врага.
Первыми в борьбу с наркоманией как с социальным злом вступают англосаксы. В 1868 г. в Англии принят Аптекарский указ, отдающий наркотики в исключительное ведение фармацевтов. В Китае в 1906 г. императорским указом официально запрещается использование опиума, закрываются все курильни. Провозглашается лозунг: зерновые вместо мака. Но эти меры приводят лишь к возникновению черного рынка, спекуляции, росту подпольных курилен и преступности.
В конце XIX — начале XX века эпидемия наркомании принимает поистине международные масштабы (кстати, Карл Маркс усматривает в этом месть Востока Западу). Во Франции декретом 1908 г. регламентируется импорт и продажа опиума, который остается ценным фармацевтическим сырьем. В США наркотики появляются вместе с эмигрантами. С 1887 г. с этим здесь ведется жестокая борьба полицейскими мерами, не прекращающаяся и по сей день.
5
Спряжение глагола "faire" (делать) в сослагательном наклонении.