Страница 13 из 15
– А дети? Дети есть? – вылетело у меня изо рта, и я чуть не прихлопнул его ладонью, глядя, как страшно изменилось лицо женщины. Она буквально почернела, и глаза её, зелёные, как у кошки, потухли, потускнели, будто подёрнувшись туманом.
– Был…сын. С мужем погиб. Одна живу. Всё, хватит, пошли!
Женщина решительно вышла из дверей, я последовал за ней, в огромный, неизвестный мне мир.
Глава 3
В глаза ударило солнце, будто пытаясь горячими лучами пролезть ко мне в черепную коробку и осветить все уголки моего ущербного мозга. Что в нём творится? Почему я не такой как все, и где моя жизнь? Улетела, унеслась на крыльях ветров неизвестно куда. Пустая оболочка, именуемая Ваней Сидоровым шагает ныне за женщиной, единственной опорой в этом мире. Зачем я ей? На кой чёрт нужен ей парень, которого нашли на улице? Разум женщин тёмная штука. Может решила взять меня вместо домашнего кота? А не всё ли равно? Мне как-то надо жить, жить в абсолютно незнакомом мире, о котором я не знаю ничего. Впрочем – что-то я ведь знаю. Например – могу безошибочно определить, что передо мной какая-то древняя машина, вернее автомобиль – жёлтый, с красным крестом на борту. Вероятно – медицинский автомобиль. Что-то вроде скорой помощи.
Я сел на заднее сиденье этого чудовища, оно страшно загромыхало, завоняло, забренчало сочлениями и каким-то чудом двинулось вперёд. Почему-то я знал, что никогда не ездил в таком уродстве. Знал, и всё тут.
Дорога до дома Марии Васильевны заняла около получаса, может чуть больше. Дом находился на окраине города, в ряду похожих домов за разноцветными деревянными палисадниками. Обычный деревянный дом, построенный много лет назад.
Раньше за ним хорошо ухаживали, так что на наличниках осталась белая краска, курчаво загнувшаяся под солнцем и дождями. Дорожка, выложенная плитами, заросла травой, пробивавшейся по щелям.
Я окинул взглядом участок – чем-то это всё мне напоминало дачу – деревянные 'удобства' в дальнем конце запущенного огорода, баня, стоящая рядом с домом, летний душ, на крыше которого чернел здоровенный бак, жарящийся под солнечными лучами. Вид участка всколыхнул у меня какие-то воспоминания, но они, к моему разочарованию тут же заглохли, оставив лишь слово 'дедушка'. К чему дедушка? Зачем дедушка? Я этого не знал. Покатав на языке слово, вздохнул, и пошёл в дом.
Веранда, большая кухня. Всё прибрано, и только на верёвке в углу сиротливо висели простенькие трусики и прозрачные ночнушки. Мария Васильевна проследила за моим взглядом, слегка смутилась и тут же сдёрнула интимное бельё с верёвки. Потом посмотрела на меня и позвала за собой:
– Пойдём. Я дам тебе одежду, тебе нужно помыться и переодеться. От тебя за версту несёт больницей.
Она подвела меня к шкафу, в котором были сложены стопы брюк, рубашек, трусов и маек, и оставила меня перед ним, выйдя в другую комнату.
Я посмотрел вокруг и заметил на стене фотографию мужчины, очень похожего на меня, только гораздо старше. Вот почему она решила мне помочь – подумалось мне – я ей напомнил мужа.
Пожав плечами, зарылся в кипы одежды и через несколько минут подобрал себе полный комплект. Хозяйка дома подала мне мочалку, и мыло, пахнущее земляникой, и я пошёл во двор, к летнему душу.
Это было наслаждение. Струи тёплой, почти горячей воды стекали по плечам,животу, унося печаль, грусть, и мысли о том, что я неполноценный человек, без роду, без племени, из жалости принятый в этом доме. Ну что я, в самом деле, переживаю? Ну не знаю, кто такой, зато я жив, здоров, не урод, все части тела на месте – жизнь продолжается, не правда ли?
– Вот тут будешь жить – Мария отвела меня в комнату, где стоял раскладной диван – пока не найдёшь себе другое жильё. Сразу скажу – если будут какие-то проблемы – я тебя сразу выгоню. Понимаешь? Это чтобы расставить всё по своим местам. Я помогу тебе на первых порах устроиться в этом мире, а взамен ты расскажешь мне всё, что ты помнишь, а ещё – я попробую провести с тобой кое-какие эксперименты. Я владею гипнозом, так что мы с тобой попробуем добраться до глубин твоего подсознания.
– Да со мной же вроде уже пробовали гипнозом – я не гипнотизируюсь – возразил я.
– Это я с тобой не пробовала. И кроме того – мы с тобой попробуем кое-какие препараты, растормаживающие твой мозг. Если ты не против, конечно.
– А мозг не выжжете? Кстати, как мне вас называть?
– Зови – Мария. Для Маши я старовата, а ты молод, чтобы звать меня Машей, и не настолько мы близки, а Мария Васильевна слишком длинно, да и я сразу чувствую себя старухой. И зови на 'ты'
– Хмм…как-то неудобно. Кто-нибудь услышит, как я зову вас на ты, подумает ещё чего…
– Ты ехидный, да? – улыбнулась Мария – никто ничего не подумает. А если и подумает – мне плевать. Некого мне стесняться. Одна я на белом свете.
– А родители?
– А нет родителей. Рано ушли… Братьев и сестёр нет. Вот так. Пойдём ужинать. Набери воды в чайник. А я пока картошки почищу. У меня котлеты есть вчерашние. Надеюсь, ты не против вчерашних котлет…
Вот так началась моя жизнь в доме Марии.
Первую ночь я провёл беспокойно – опять сны, опять видения. То мелькала рыжая девушка, и как будто я её знал, но как только тянул к ней руки, она исчезала. Привиделась Мария – обнажённая, верхом на странном существе с крыльями. Ну тут уже понятно – сколько времени я уже без женщины, и…а что 'и'? И сколько времени я без женщины? Год с лишним? А до этого? А до этого не знаю. Ничего не знаю. От ярости, бессилия, хотелось просто сломать чего-нибудь. Может и вправду схожу с ума? Сразу успокоился, замер, а потом откинул тонкое одеяло и сел на краю дивана. Отдышавшись, встал и пошёл на улицу.
Ночной ветерок охладил моё вспотевшее тело, и я потянулся, расправляя мышцы. Потом подошёл к турнику, стоявшему у ворот, подпрыгнул, повисел на нём и стал подтягиваться, выгоняя беса из своего ребра физическими нагрузками. Бес всё не уходил, изгнать облик Марии на грифоне я не мог. Грифон? Откуда всплыло это название? Грифон… Покатал на языке, сказал вслух несколько раз. Когда-то я частенько выговаривал это слово. Уверен.
Спрыгнув с турника, заметил слева от себя какое-то движение – будто колыхнулась занавеска. Насторожился. Потом усмехнулся – чего испугался? Как будто кто-то на меня собрался охотиться. Кому я нужен? Мария подглядывает – не начал ли я маньячить. Всё-таки ведь психбольной. Интересно, она комнату запирает? А чего это я про комнату…ой, ой, как всё запущено. Что у нас самое действенное от излишнего возбуждения? Правильно – холодный душ.
Сняв с себя трусы, шагнул в душевую, открыл воду и несколько минут стоял под прохладными струями. Вода ещё не до конца остыла – днём она была вообще горячей, как будто её специально нагрели, теперь же она едва тёпленькая. Приятно.
Растёршись полотенцем, и отбиваясь от внезапно налетевших комаров, пошёл в дом, плотно прикрыв за собой дверь. Дома было тихо – никто не подсматривал из-за занавески, никто не ходил по половицам. Прошёл к себе и снова улёгся на постель, вытянув ноги и закинув руки за голову. Сон не шёл, я стал обдумывать, как жить дальше, запутался в размышлениях и…уснул.
Весь следующий день мы с Марией ходили по инстанциям. Она специально взяла отпуск за свой счёт – целую неделю. И я понял – зачем неделю, когда попал в паспортный стол, где толпа народа благоухала испарениями не очень чистых тел в сорокоградусной жаре. Мария стала искать какую-то свою знакомую, нашла, вызвала, поговорила, отведя в сторону и что-то сунула ей в руки – видимо мзду. Затем мы сходили сфотографировались на паспорт в фотоателье – и нам сказали, что снимки будут готовы только завтра. Вернулись в паспортный – составили документы и сдали этой знакомой, сказав, что фото донесём завтра. И только потом поехали домой.
Трамвай, колыхаясь и громыхая сочлениями нёсся между домами, я смотрел на рельсы, горбатые и кривые, как будто те, кто их клал, были террористами, озабоченными гибелью всех пассажиров этого странного сооружения. Зрелище было настолько отвратительным, что я недоумевал – почему пассажиры не замечают, что передвижение по таким рельсам опасно? Но оглянувшись по сторонам, понял – все привыкли. Все привыкли к горбатым рельсам, к помойкам возле домов, к сиденьям, из которых какие-то твари выдрали поролон и набросали его на пол. Я не знал этой жизни, но чувствовал, что эта жизнь неправильная, так жить нельзя, так не могут жить люди.