Если любишь

Ток, на который послали студентов подрабатывать зерно, был на окраине деревни. Девчата обрадовались этому. Раз до места работы близко, утром можно лишних полчаса поваляться в постели. И вечером не теряешь времени на дальнюю дорогу, возвращаешься пораньше. Можно подольше потанцевать, почитать, вообще поразвлечься, кто как умеет.

Но Дине работа показалась тяжелой. На покосе она уже немножко освоилась, а тут снова надо было приобретать сноровку. Когда студентки стали отгребать пшеницу от зерноочистительных машин, Дина с трудом орудовала большой, широкой деревянной лопатой.

— Верно, не лопатой бы тебе, а пальчиками зерно ворошить, — вспомнила одна из студенток злые слова Тихона. — Или совочком, каким ребятишки песочек пересыпают.

Дина, глотая слезы, пропустила эту реплику мимо ушей, стала приглядываться к другим, как ловчее работать. Но чужой опыт мало помогал. Она вынуждена была часто отдыхать, сидеть на куче зерна сложа руки.

Как это обидно!

Правда, так было в первые дни, постепенно Дина втягивалась, орудовала лопатой проворнее, вынужденные сидения на хлебном ворохе становились короче, но к вечеру с трудом передвигала ноги, и хотя недалеко было от тока до клуба, где они жили, дорога казалась ей длинной. В то время как студентки затевали танцы, она валилась на постель.

И кто бы мог подумать, что именно Дине доведется однажды поднимать и вести за собой других? Заведующий током заболел. Его подменил Трофим Егорович. Некоторые этому обрадовались: поскольку старшим на ток назначен дед, у которого здоровье, конечно, похуже, чем у молодого, то и им будет послабление. Можно будет почаще отдыхать.

Вышло же наоборот. Старик так организовал дело, что грузовики за зерном подходили непрерывно. А попробуй не нагрузи хотя бы один вовремя! Шофер зря стоять не станет, живо умчится на другой ток. Девчатам приходилось поторапливаться, подгребать зерно к автопогрузчикам. Уставать стала не только Дина. Все студентки норовили теперь лечь спать сразу после ужина.

И вот однажды, едва успели девушки уснуть, их снова подняли. Пришла клубная сторожиха и передала просьбу Трофима Егоровича: выйти в ночь на работу. На дальнем полевом току скопилось много зерна, его можно без подработки сдавать на элеватор. Из райцентра пришли автомашины, а людей не хватает.

— Шибко просит вас Егорыч…

— Еще чего выдумал! — раздраженно выкрикнула студентка Маша, которая несколько дней назад предлагала Дине ворошить зерно пальчиками. — Днем передохнуть не дает, да еще и ночью покоя нет!..

И, как нередко бывает, один этот голос сразу настроил студенток против бездушного старика. Спросонок не разобравшись, да и не желая разбираться, в причинах, которые заставили Трофима Егоровича будить их, они наперебой закричали:

— И так с ног валимся!

Повариха, заткнув уши, поторопилась уйти. Через минуту она, однако, вернулась.

— Которая тут из вас Дина? Егорыч просит выйти на крылечко.

Недоумевая, зачем вызывают именно ее, девушка быстренько оделась, вышла. На улице за штакетником тихонько урчал грузовик, а возле него стояли Трофим Егорович и Степан. Дина подошла к калитке.

— Меня звали?

— Не одну бы тебя надо. Да ладно, хоть ты вышла, — отозвался Трофим Егорович. — На тебя теперь вся надежда.

— На меня?

— Старика не послухали — тебе доведется поднимать своих подружек.

— Разве меня послушаются!

— Пойдешь первой, покажешь пример — послушаются.

— Да как же я покажу пример, если раньше всех из сил выбиваюсь? — смутилась Дина.

— А сила, дочка, не только в теле, — ободряюще сказал Трофим Егорович. — Ежели ты сейчас вызовешься, то другим, которые поздоровее тебя, стыдно, поди, будет отсыпаться…

— Но мне… Мне тоже стыдно вызываться, — еще больше смутилась Дина.

— Это стыд иной. — Голос Трофима Егоровича зазвучал ласково. — Потому тебя и прошу, приметил — совестливая ты…

И Дина пошла, разбудила студенток, успевших снова заснуть.

— Девчата, хлеб же погибает! Ворох открытый, промочит дождем… — говорила она, мучительно краснея, голос ее не слушался.

Девчата, конечно, заметили ее растерянность, принялись насмешничать:

— Тоже мне, нас зовет работать, а сама на ворохе будет носом клевать.

— А то скажет: голова кружится, свету белого не видать.

Это напоминание было самым обидным. От напряжения, а еще больше от стыда за свое бессилие у Дины, верно, случались головные боли, она частенько отдыхала на ворохе.

— Я первой пойду! — воскликнула Дина, рассердившись.

— Первой?.. Поехать первой не хитро, вот с лопатой опереди…

— И работать буду первой! — задетая за живое, с отчаянной решимостью объявила Дина.

— Ну?!.. Может, съездить, девчонки, посмотреть? От одного матраца до другого, разостланных по полу клуба, покатился язвительный смешок.

— Трофим Егорович сказал… Это как добровольцы… — задыхаясь от волнения, произнесла Дина. — У кого совесть комсомольская… — И не договорила, выскочила на улицу.

— Подумаешь, бросается громкими фразами! — обидчиво начала какая-то студентка.

Но ее уже никто не слушал. С матрацев поднялась сначала одна девушка, потом другая…

Это была удивительная ночь! Все забыли о недавнем препирательстве. Машины подходили к автопогрузчикам одна за другой, не давали сидеть без дела. По небу бродили пугающие низкие тучи, несколько раз принимался накрапывать дождь, еще больше подгоняя девчат. Но не это было главным. Все чувствовали: обнаружилась какая-то новая, дотоле не испытанная ими сила…

А Дину этой ночью никакая усталость не брала. Лопата буквально мелькала у нее в руках. Дина, пожалуй, правда, работала лучше всех. И не потому вовсе, что поклялась быть первой. Нет, она впервые поверила в себя, в свои силы. И радость этого открытия была так велика, что девушка не могла сегодня иначе работать. Не задумываясь согласилась бы после бессонной ночи проработать еще и день. Но к утру огромный ворох пшеницы исчез.

— Вот теперь можно спать. Спасибо, девушки, за выручку! — сказал Трофим Егорович.

Старик весь почернел, осунулся. Студентки теперь только сообразили, что в азарте работы не догадались предложить ему отдохнуть. И он проработал всю ночь с ними наравне.

— Спасибо вам, совесть растревожили, — сказали студентки.

— И особое — от меня! — воскликнула Дина.

Трофим Егорович глянул на девушек благодарно. Очевидно, дороги были ему их слова. Он сразу ободрился.

— Ладно, девушки, хватит друг друга благодарить. Езжайте отдыхайте.

— А вы?

— Я понемножечку пешочком. Если не пройдусь — глаз потом не сомкну. Привычка такая…

Дина вызвалась пойти вместе с ним. Она была слишком взбудоражена всем пережитым за ночь, ей не мешало успокоить нервы прогулкой. Кроме того, она подумала: не сделалось бы с Трофимом Егоровичем худо дорогой, как раньше бывало с ней. Не мешает проводить старика.

Но Трофим Егорович чувствовал себя хорошо. Прогулка будто и вправду сняла с него усталость. А может, ободрился он, увлекшись рассказом о своей жизни.

Когда идешь вот так неторопливо полевой дорогой, легко завязывается неспешный душевный разговор. А Трофим Егорович был доволен, что не ошибся в Дине, она вообще нравилась ему, и он особенно охотно стал рассказывать ей о себе.

Жизнь у Трофима Егоровича была круто закручена. До революции жил сирота Тришка в батраках. Хозяин стаскивал его по утрам с полатей за волосы (даже не со зла, а чтобы сон сразу отскочил!) и заставлял трудиться на этих вот полях допоздна, буквально до упаду.

Восемнадцатилетним парнишкой подался Триша в красные партизаны. Был разведчиком. Разыгрывая калеку-нищего, бродил по деревням, занятым беляками. Потом ушел добровольцем в Красную Армию, принимал участие в разгроме Врангеля.

В тридцатых годах был одним из организаторов колхоза в Дымелке. Кулацкая пуля едва не отправила его на тот свет. Все же выжил, бил еще сам гитлеровцев в Отечественную войну. Тоже осталось несколько отметин на теле. Но самая большая — в душе: за Родину сложили головы три его сына. Вскоре умерла и старуха. А он вот выжил… В колхозном хозяйстве потрудился потом еще немало. И за рычагами трактора, за штурвалом комбайна и попросту с вилами в руках. По силенкам стариковским и теперь тянет…