Если любишь

Предсказание его сбылось. В начале декабря разыгрался сильный трехдневный буран. На Алтае подобные бураны не диво: случается, бушуют они по неделям. Дивным оказалось другое. Черный тополь повалило ветром. Не сломало ствол, как это бывает зимой, когда корни дерева намертво вморожены в грунт, а вырвало с глыбой талой земли, будто летом. В яме, образовавшейся под тополем, появилась вода. Через сутки она уже наполнила ее до краев, стала сочиться сквозь снег, стекать на дно оврага. И вода была не простая, а теплая, солоновато-кислая на вкус. Пар над ямой струился в морозном воздухе облаком.

Народ, особенно ребятишки, валом валил в огород Синкиных. Всем любопытно было посмотреть на чудо своими глазами, всех оно удивляло. Слыханное ли дело, чтобы деревья валило зимой, когда стоят они голые и ветер сквозит меж сучьев беспрепятственно. А тополь и летом стоял полузасохший. И откуда под ним взялась вода, к тому же теплая?

Зинаида Гавриловна тоже побывала у вновь открывшегося источника, потом порылась в специальной литературе, и в клубе на лекции объяснила людям. По-видимому, разъясняла она, под тополем осенью начал пробиваться на поверхность теплый подземный источник. Поэтому дерево и стало оживать в то время, когда другие деревья сбрасывали листву: корни его хорошо прогревались… А мочажина в снегу появилась, когда вода уже вышла наверх. В сыром, талом грунте тополь стоял плохо — буран и повалил его.

Необычный цвет почек и листвы тополя до того, как ударило его молнией, она тоже объясняла тем, что корни дерева давно уже питались водами скрытого источника, в котором имелись примеси каких-то минералов.

Учителя взяли пробу воды, чтобы послать ее на исследование, установить — не целебный ли это источник.

А Евсей вел свою «разъяснительную» работу. Пояснения давал он не открыто, всем собравшимся у источника, а лишь отдельным избранным, закрывшись с ними в доме Синкиных. Зато говорил он без всяких «по-видимому», а истово уверял: молния была не простая, а ниспослана самим господом. И место, где ей упасть, предуказано им же. Ведь не упала она почему-то на усадьбу безбожников Ореховых, а ударила в дерево на огороде Синкиных, людей, почитающих общину… Родник тоже разве бы открылся ни с того ни с сего? Мало, что ли, простых молний падает? Только ни разу такого родника не открывалось! А вода теплая отчего? Оттого, опять же, что молния не простая. Прогрела она землю вглубь так, что не застывает вода и в лютые морозы.

Деятельность «калинников» оживилась, хотя зимой она обычно утихала. К Синкиным стали наезжать гости из дальних сел и деревень. Ивашков уже ничего не мог поделать с этим. Рассердившись на «безмозглых», он решил на время отойти в сторонку. Ждал: прищемит дураков, опять прибегут за выручкой к нему.

А Евсей придумал использовать родник еще по-иному. Было объявлено: купание в святой воде избавляет верующих от всякой скверны людской. Омывается не только тело, но и душа.

Первыми избранниками для такого очищения оказались, конечно, «брат» и «сестра» Синкины, поскольку сам господь отметил их усадьбу святым ключом. Чтобы не привлекать внимания нехристей, купание решено было произвести задолго до зари. В эту глухую пору даже отчаянно влюбленные парочки перестают провожаться по деревне, а людям постарше, уже отгулявшим свое, вставать еще рано.

Все было предусмотрено. И все-таки Евсей совершил роковую ошибку, затеяв омовение Синкиных. Ему не терпелось в полную меру использовать источник, укрепить свой авторитет. Он понадеялся на теплую воду, на безветрие — и просчитался. Погода была действительно тихая, но мороз стоял изрядный, и мокрое голое тело даже слабый ветерок пронизывал насквозь. А чета Синкиных оказалась не так уж крепка здоровьем.

Сразу после купания отца и мать Лани стало немилосердно лихорадить. Не согрела их и каленая русская печь, на которую забрались они, придя домой. Может быть, выручила бы медицина, если бы вовремя обратиться к ней. Но когда Ланя перед уходом в школу спросила у родителей, почему они не слазят с печи, не заболели ли, не позвать ли Зинаиду Гавриловну, то в ответ услышала попреки: дочь, дескать, только и мечтает, как бы зазвать к ним в дом эту сатану в юбке — Орехову. И Ланя, проспавшая всю процедуру омовения, даже не подозревавшая о ней, поспешила в школу.

Вернувшись вечером домой, она увидела родителей уже на кровати, возле которой сидел Евсей. Лица отца и матери пылали, дыхание было тяжелым, губы у обоих запеклись. Сомнений не оставалось — они заболели. Но что было делать девушке? Сбегать за фельдшерицей? А если родители выгонят Зинаиду Гавриловну? Ведь в медицину они не верят, полагаются только на божью волю… Послал господь хворь — принимай как испытание тела и духа.

Евсей приметил тревогу Лани, сказал успокоительно:

— А ты, девонька, не кручинься заране. Не такие еще напасти с божьей помощью одолеваются. Сатана пока тешится, да власть-то не его. Недаром говорится: бог не выдаст, свинья не съест. Вот заварка липового цвета, попьют — хворь как рукой снимет.

Липовый цвет, однако, не помог. Ночью отцу и матери сделалось совсем плохо. Оба они бредили, метались на кровати, бормотали молитвы. Наверное, Ланя не выдержала, сбегала бы за Зинаидой Гавриловной. Но Евсей зорко следил за ней и все продолжал твердить, что ничего страшного нет. Он и в самом деле надеялся на это, считал, что у Синкиных обычная простудная горячка. Помечутся в жару — и все.

Но где там! Синкины схватили жестокое воспаление легких.

Утром Ланя все же ускользнула. Взяла ведра принести с речки воды для самовара, а сама побежала к Ореховым.

Зинаиды Гавриловны дома не оказалось. Она уехала за медикаментами в райцентр. Максим пообещал послать ее немедленно, как только вернется. Но с получением медикаментов произошла задержка, Зинаида Гавриловна заночевала в райцентре и возвратилась лишь к обеду следующего дня.

За это время воспалительный процесс у стариков разыгрался так, что остановить его уже не могли ни пенициллин, ни стрептомицин.

Они были в сознании, но, очевидно, предчувствовали близкий конец. Отец злился, уверяя, что смерть, которая стоит у них в изголовье, — это наказание Ланьке за ее безбожие. Сами они, дескать, жили безгреховно, к тому же смыли последнюю нечисть, и господь может взять их в рай, а вот Ланьке доведется помучиться одной с малыми сестренками на руках. И пусть мучится, коли родителей не слушала! На ее совести их смерть, на ее! Пусть гнетет это ее до гроба, пусть!..

— Только ежели что с нами приключится, мотоцикл передай Евсею. Слышишь?

Мать была не столь жестокосердна, не старалась напоследок запугать, придавить дочь тяжким грузом обвинений. Но по укоренившейся рабской привычке она даже тут боялась возразить мужу. Только после его смерти (мать скончалась через сутки после отца) она подозвала Ланю, сказала ей убито:

— Не серчай на нас, дочушка… Прости все обиды… — И, плача, задыхаясь, добавила: — Учиться тебе не давали. А теперь не доведется… Сестренок-то не обижай, как мы тебя… Пущай учатся… Колхоз, поди, поможет… — Потом, слабея, сказала совсем тихо: — Живите по-людски… Счастья вам…

— Мама!.. — воскликнула потрясенная Ланя. — Живите, мама!..

Впервые за все последние годы Ланя почувствовала нежность к матери. Наверное, она бросилась бы к ней на грудь, если бы ее не удержала Зинаида Гавриловна.

Мать потянулась, зевнула и замерла…

Зинаида Гавриловна рассчитывала: хлопоты по похоронам возьмут на себя руководители «калинников». Но Евсей прикинулся больным, а Ивашков, по обыкновению, сделал вид, что к секте никакого отношения не имеет. Одна Аришка возмущалась:

— Господи, потеряли люди совесть! Пока живет человек — всем нужен, а умрет — никто и не вспомнит.

Она привела старух, которые снарядили Синкиных в последний путь. Обо всем остальном пришлось побеспокоиться Зинаиде Гавриловне и правлению колхоза. Похоронили Синкиных без всяких религиозных обрядов.

Осталась Ланя одна с сестренками, не сладко ей жилось при родителях, но теперь показалось еще горше. Нет, не испугали девушку разные заботы, сразу свалившиеся на ее плечи. Жалко было оставлять школу, но и об этом она горевала не очень: надеялась окончить ее заочно. Угнетало душевное одиночество, в котором она очутилась. Сестренки, Дорка — третьеклассница и Дашутка — еще дошкольница, были слишком малы, чтоб служить опорой в горе. Кроме того, они чурались старшей сестры, потому что привыкли слышать от отца с матерью, что Ланька свихнулась, ничего доброго ждать от нее нельзя, наоборот, надо остерегаться сатанинской приспешницы. Сестренок еще предстояло приучать к себе… А кто мог поддержать Ланю? Прежде всего вспоминался Максим. Только он сам нуждался сейчас в поддержке.