Двадцать отражений лжи

   Ощущая себя ребенком в детском Гнезде, я покорно подошла и позволила осмотреть себя со всех сторон, вплоть до полного сканирования организма.

   - Печально, печально, - она без малейшего сочувствия качает головой и менторским тоном заявляет: - Жизнь во внешнем мире до добра никого не доводит.

   Еще несколько минут меня пристально рассматривают, после чего отпускают взмахом руки. Бабушка разворачивается к Тану и забывает обо мне напрочь:

   - Ну хорошо. Я поговорю с главами кланов. Конечно, нигде не идет речь ни о каких конкретных сроках и теоретически наказание считается свершенным по исполнении приговора... Но такого же просто никогда не было! Так что ничего обещать не могу.

   - Главное, грамотно внедрить эту мысль, а там разберемся, - глаза Тана азартно блестят. - Я вот думаю...

   - Минуточку. Что вы собираетесь...

   - Тан, отправь ребенка домой, - бабушка бросает ледяной взгляд в мою сторону.

   Меня и отправляют - раньше, чем я успеваю вставить хоть слово. Укуси меня мекал... Да они в конец офонарели. Оба. Даже и думать нечего на эту тему.

   Подивившись - нет, не наивности деда, - а бабушке, которая вообще взялась за такую махинацию, я возвращаюсь обратно в "комнаты", где уже отужинавшее младшее поколение, сидя на мохнатом ковре, с самым серьезным видом ушло в обсуждение мировых проблем.

   К несчастью, для этого им взбрело в голову выключить свет, и мой путь до ближайшего кресла оказался не самым гладким.

   Суть дискуссии открылась быстро - Кетта утверждала, что пучок синих перьев, принадлежащих ей, светится гораздо ярче, чем какая-то там "лупоглазость с хвостом". Кит успешно оппонировал, предлагая сунуть "остатки бедной птички" в садок и сравнить более наглядно.

   Через десять минут исследователи заходят в тупик, но вовремя замечают новое решение проблемы, то есть меня. "Капитану" достается роль арбитра в нелегком споре. Капитан тоскливо смотрит на изрядно подмокший пучок перьев, некогда выдранных из ее же хвоста неким Пешшем для "лабораторных исследований".

   Результаты исследований потрясали.

   С кислым видом сообщаю Киту, что в общей зале его ждет двоюродный брат, и извлекаю перья из садка.

   - Это ведь ваши? - Кетта победно фыркает в спину убежавшему мальчику и поворачивается ко мне.

   - Откуда ты знаешь? - небрежно взмахиваю уныло обвисшим пучком.

   - Вижу, - отвечает девочка, вместе со мной наблюдая, как с многострадальные перья роняют мелкие капельки на ковер.

   - Вот как...

   - А я вас помню, - неожиданно начинает она, строго сведя бровки. - Вы были с мамой. Давно-давно. Еще когда я была маленькой-маленькой, и меня носили в животике.

   Вскидываю брови. Что же ты помнишь о матери?... Знаешь ли, как она умерла? Знаешь, наверняка. И вспоминаешь ведь... легко.

   Не замечая моего удивления, девочка продолжает:

   - Я помню. И когда маме и мне захотели сделать плохо, я просила вас помочь. Вы помогали. И дядя помогал. И еще там другие - плохо помню. А вы помните?

   - Не... - губы дрогнули в грустной улыбке. - Не очень хорошо.

   - А вы спросите у дяди Нердайна, - с присущей ее возрасту непосредственностью заявляет Кетта. - Или у мамы. Нет, лучше у дяди. Он помнит. Точно помнит.

   - Дяди?... Спрошу.

   Перья стекли и распушились, щекоча пальцы воздушными волосками. Вот так вот...

   - Так вы, наверное, одна не дойдете! Хотите, провожу? - Кетта поднимается с ковра и решительно отряхивает платьице. - Дедушка, правда, сказал, что чужим нельзя, но вы ведь не чужая? - и убежденно добавляет: - Вам надо, я вижу. Мама заодно сказку расскажет!

   - Ну...

   - Пошли! - меня хватают за руку и тащат... куда-то вперед. - Как раз успеем, пока этот... брата ищет. Мальчишки такие противные, правда?

   - Правда, - губы вновь вздрагивают в улыбке. Маленькая моя... Все-то ты видишь.

   Даже призраков.

   Путаница темных коридоров проплывает мимо - удивительно, как такая кроха запомнила в них проход. Наверное, часто бегает. Санх, что ж ты так с внучкой...

   Кетта жизнерадостно скачет по крутой лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Через сотню или две лестница раздваивается и Кетта останавливается на площадке между двумя лестницами, уходящими в темноту. На стене - массивный старинный фонарь, освещающий...

   Портрет.

   - Мама, привет! Смотри, кого я привела, - важно кивает на меня девочка.

   Глаза на исполненном в старинной манере холсте светятся добротой и лаской. Бледное лицо с тонкими чертами, сложенные на коленях хрупкие кисти, фигурка, облаченная в церемониальный наряд. Марлен. Ты все-таки не смогла оставить дочь.

   - Вы идите... Идите! А мама мне пока сказку расскажет, - кивает Кетта на портрет и усаживается на пол, скрестив ноги. Терпеливо ожидая сказки. И, без сомнения, она ее услышит. А я...

   - Ну идите же! Там защелка сбоку, - подталкивает детский голосок. - Ох уж мне эти взрослые... Он вот тоже бука - со мной разговаривать не хочет. Но одному же скучно сидеть! Да еще целый месяц!

   Месяц?...

   Провожу пальцами по раме портрета, и сбоку действительно находится небольшой рычажок.

   Какой еще месяц?...

   ...Я стою перед закрытой дверью и не решаюсь коснуться ее. Не решаюсь вдохнуть, очнуться и осознать, что просто сплю.

   Дверь открывается сама - чернильно-черным провалом, надежно скрывающим того, кто толкнул тяжелую створку изнутри. Снова иллюзии... Ты умел ткать их из воздуха, а, живя среди смертных, этому научилась и я... Мы много лет играли иллюзиями настоящей жизни, правдой, что переворачивается, отражаясь в зеркале - как в старой, глупой игре чужого народа... обманывая друг друга и весь мир заодно. Кое-что нашли, потеряли больше, но главного сделать так и не сумели: не нашли того, кто прятался - себя. И потому победителей не оказалось.

   Но, глядя сейчас в темноту, впервые за четыре года я начинаю надеяться, что слишком рано начала подсчитывать очки...

   На пороге застывает тень, не попадая в круг света.

   - Кетта... Я же просил... Иди к себе.

   Тихий голос, неотличимый от шелеста ветра. Или ветер, гуляющий по пустым коридорам?

   - Но я ведь не одна, - заговорщицки шепчет Избранная, прикладывая пальчик к губам.

   - Неужели?

   Шаг. Другой. Моя рука тянется в черноту проема, почему-то не замеченная, не отброшенная, и тонет в темноте.

   А иллюзия делает шаг, вдруг упираясь в мою ладонь. Плотная, теплая... живая.

   - Правда, хороший сюрприз? - проказливо улыбается четырехлетняя девчушка и дергает себя за хвостик. - Дядя Тан сказал, вам понравится.

   На меня, не отрываясь, смотрят из прошлого яркие синие глаза.

   - Я же просил! Кетта! - напряженным звоном отражается от стен. - Тан совсем сбрендил?!

   - Как... - тихое, беспомощное слово.

   - Уходи, - тень отступает, растворяется черноте.

   Мы играли так долго...

   Достаточно сделать один-единственный шаг - следом, и можно сыграть еще. В последний, самый последний раз...

   Перешагиваю через высокий порог, и в тот же миг сквозняк захлопывает дверь за моей спиной. Слепым ребенком вскидываю руки:

   - О чем ты просил?

   - Никогда тебя не видеть, - от хриплого голоса веет холодом.

   - Почему?

   Руки наконец находят неуловимую тень, стоящую в шаге от меня, и я делаю этот шаг...

   Непослушные пальцы скользят по воротнику рубашки, шее, зарываются в отросшие волосы.

   - Уходи, - его руки вздрагивают и пытаются оттолкнуть. Ложатся на поясницу, проводят по спине... мягко, почти лаская. И отталкивая.

   - Не хочу...

   Я тянусь к нему, тянусь всем телом. Притягиваю к себе непокорно вскинутую голову и прижимаюсь губами к его губам, неподатливым, не желающим отвечать.

   - Хватит. Хватит! - глухой голос, неровное дыхание. Почти рык. И - вдруг обнявшие руки. Горячо, до боли, до слез... до тихого вздоха. Почти признание. Склоненная голова, губы, легко касающиеся щек. Почти...