Страница 304 из 380
Но Григорий Павлович не мог бросить своих в беде. По его приказу при транспортах остался только "Мономах" со "Штандартом" и миноносцами, а мы повернули "все вдруг" и со "Святителями" во главе пошли на японцев. Навстречу нашим отступающим крейсерам в надежде прикрыть их. Наш "Сисой" был вторым в линии! Ход отряда увеличили до 14 узлов.
Вскоре мимо нас контркурсами слева прошли на полном ходу броненосные крейсера. Закопченные и побитые, на корме "России" бушевало огромное пламя и что-то беспрестанно взрывалось. Корабль управлялся машинами, шел каким-то зигзагом, причем явно отставая от трех передних кораблей. Спину ему прикрывал верный "Рюрик". На их фоне броненосцы Небогатова, находившиеся дальше от противника и избежавшие серьезного обстрела, выглядели как новенькие. По приказу Чухнина, Небогатов стал в кильватер нашему отряду, и мы, не закончив сближения с японцами на дистанцию действенного огня, вновь повернули "все вдруг" и пошли за Рудневым. Сзади нас медленно, но верно нагонял весь японский флот...
Григорович на "Петропавловске" увеличил ход до предельного, примерно до 15 узлов, но третий в строю "Севастополь" начал отставать и увеличивать дистанцию. Так как адмирал приказа сбавить ход не давал, то наш отряд как бы распался на два отдельных - "Полтава" и "Петропавловск" в голове и за ними, медленно отставая "Севастополь", "Сисой" и "Святители".
На какое-то время дым пожара на "России" закрыл неприятеля, когда же он наконец рассеялся, глазам представилась следующая картина - японцы броненосцами шли нам под корму, явно намереваясь перейти на левый борт. А Камимура это не только уже сделал, но и находится к нам много ближе, на слегка расходящимся с нами курсе. Я поначалу не понял, что это он гнался за крейсерами Грамматчикова, которые подошли с запада.
Шеститысячники были у нас впереди траверса, и шли они, по-моему, почему-то даже тише, чем настигающие их японцы! У нас в рубке заволновались, но адмирал тоже все видел. И наш отряд выстроив пеленг влево, повернул "Вдруг" на 2 румба, подкатываясь Камимуре под борт. Вскоре раздался по нему первый выстрел со "Святителей", и мы все побежали вниз на свои места, так как наши артиллеристы так же открыли пристрелку. В это время броненосцы Небогатова находились еще не в линии, а "Громобой", "Витязь" и "Память Корейца" резали наш курс далеко впереди, переходя нам на левую.
Я спустился в батарейную палубу, так как по боевому расписанию был при исправлении канализации тока и старшим в палубах по тушению пожаров и заделке пробоин. Ревели наши пушки. Первое время особенно старалась, и совершенно бессмысленно, наша 75-мм батарея, так как все равно снаряды ее не долетали до неприятеля. Однако это не мешало командиру ее, лейтенанту Щ. вопить во всю глотку: "подавай патроны скорее" и держать безумно беглый огонь. Рассудив, что таким образом 75-мм батарея бессмысленно выпустит весь запас снарядов без всякого вреда неприятелю, а между тем, ночью именно она и понадобится, я взял на себя и приказал подаче не подавать больше снарядов при общем одобрении команды, которая говорила: "так ведь нам ночью нечем будет отбиваться от миноносцев".
Первые полчаса боя никаких повреждений "Сисой" не получил, и было особенно тягостно стоять без дела и ждать чего-то. Я тогда завидовал офицерам, которые были при орудиях, - те не имели времени для жуткого чувства стоянки без дела. Чтобы занять себя и подбодрить людей трюмно-пожарного дивизиона, я пошел обходить палубы, помещения динамо-машин, заходил в подбашенные отделения посмотреть подачу и, наконец, зашел в 6" батарею. В ней царило оживление; офицеры и прислуга орудий спокойно снаружи, но, по-видимому, в несколько приподнятом нервном состоянии, деловито вели огонь. Звонили указатели, выкрикивались плутонговым командиром лейтенантом Бушем установки прицелов.
Я подошел к Бушу, спросил, хорошо ли работает электрическое горизонтальное наведение и, получив утвердительный ответ, вместе с ним стал смотреть в бинокль на неприятельские крейсера и новые английские броненосцы, которые оказались лежащими на параллельном курсе. На них то и дело вспыхивали огоньки выстрелов и был слышен свист снарядов, ложащихся впереди "Сисоя".
Заглянув через амбразуру вперед, я увидел у борта "Севастополя" целый ряд столбов воды от падающих снарядов, который приближался к броненосцу, и вдруг правый борт его начал окутываться черным дымом с желтоватым оттенком, и в этом дыму вспыхивало пламя. Очевидно, сноп падающих снарядов, ложившийся раньше недолетами, дошел до "Севастополя" и обрушился на него. Буш рассказал мне, как его артиллеристы выстрелили два шестидюймовых снаряда по внезапно появившимся в прицелах "Очакову" и "Аскольду", уходивших полным ходом от японской колонны. Выстрелы были от неожиданности, но, к счастью, похоже промазали.
В это время оказался вывод из строя нашей носовой 12" башни, у которой от сотрясений при стрельбе вырвало вилку передачи горизонтального управления башней. Вилку, погнутую, отправили исправлять в мастерскую.
Появился первый раненый. Унтер-офицер, стоявший под флагом, которому расшибло осколком ключицу и, похоже, изрядно попало в ногу. Его вели вниз под руки двое матросов, причем он громко стонал. Вид первого раненого на меня сильно подействовал; на команду же он в первый момент подействовал, по-видимому, еще больше: видны были устремленные на него со страхом многие глаза. Кругом "Сисоя", а в особенности несколько впереди его, то и дело подымались столбы воды, столбы черного дыма; слышался шум летящих снарядов и разрывы их с каким-то особенно высоким звуком, напоминающим сильно звон разбиваемого хорошего хрусталя. Временами все эти звуки покрывались грохотом выстрелов наших 12" кормовых орудий, около башни которых я стоял.
Вообще же, в воздухе стоял смешанный гул, обнимающий всевозможные звуки, от самых низких, грохочущих, как отдаленный гром, до резких высоких звуков. Очень скоро я почти оглох, началась резь в ушах, и из правого уха потекла кровь. Стараясь ободрить себя звуком своего голоса, намеренно громко разговаривал с лейтенантом Залесским, сидящим наполовину открыто в 12" башне и управлявшим ею. Его вид действовал на меня очень успокоительно: такой же розовый, с распушенными усами, в чистом воротничке, он спокойно сидел, так как будто был не в бою, а в морском собрании за ужином среди дам.
Временами слышался стон, и кто-нибудь падал; его тащили вниз. Было еще несколько раненых, один с оторванной рукой, у другого вырвана икра, но тех сводили вниз. Вдруг я точно оступился: я в это время стоял на рострах, причем правая нога была поставлена на ящик из-под машинного масла. Я упал, но сейчас же вскочил: оказалось, что в этот ящик на излете ударил громадный осколок и вышиб из-под моей ноги. Осколок этот, еще горячий, торчал поблизости и дымился, врезавшись в доски палубного настила.
Постояв еще 2-3 минуты, я спустился в 6" батарею поделиться впечатлением с лейтенантом Бушем, как вдруг судно сильно вздрогнуло в носовой части. А потом еще раз. Прибежал минный квартирмейстер и доложил, что один снаряд ударил в якорный клюз, разворотил его и сделал полуподводную пробоину, через которую начала хлестать вода. Другой снаряд ударил вблизи 1-й пробоины, убил двух человек, отбросил мичмана Шанявского и людей, которые были с ним и принимались за заделку пробоины.
Больше немедля, я побежал в носовой отсек. Туда уже сбегались люди трюмно-пожарного дивизиона. В отсеке сейчас же ясна стала необходимость задраить отделение, что и было немедленно исполнено под руководством трюмного механика, который одновременно с этим приказал трюмным открыть спускной клапан носового отделении, чтобы соединить его с турбинной магистралью.