Страница 219 из 380
Однако сейчас был час его личного триумфа. Теперь он понимал, что Камимура был прав, и он не зря плелся на 8 узлах вместе с транспортами. Да, это отсрочило его соединение с флотом на пару дней, но зато он, наконец, утопит эту столь насолившую Японии и императору треклятую "Лену". А она, в свою очередь, не сможет помешать доставке под Артур новой партии осадных 11 дюймовых гаубиц. А будь в охране одна "Чихайя", как планировалось изначально, "Лена" могла бы и рискнуть. И, памятуя ее прошлые подвиги, наверняка не отступила бы до потопления пары транспортов. Первая дюжина тяжелых орудий, которых в Японии и было всего то три десятка, как раз была утоплена во время неожиданного выхода русских сразу после разблокирования фарватера. Но эта-то будет доставлена к Порт-Артуру и расстреляет, наконец, русских трусов с их броненосцами прямо в гавани. Армия наконец-то раскачалась, и, прорвав оборону русских, продолжает продвижение к русской крепости. А сам порт Дальний, хотя пока и оставался в русских руках, но отрезанный от основных сил и лишенный подвоза, без нормальных укреплений и запасов вряд ли продержится долго.
На правом крыле мостика "Лены" Рейн отдал приказ выдать команде двойную винную порцию, всем желающим, кроме комендоров. Наблюдать за догоняющим японцем было удобнее отсюда. А паче кто пожелает - то и тройную, он прекрасно понимал, что часы его корабля сочтены. При всей горячности натуры, он прекрасно умел оценивать шансы на успех. Зачастую именно его предельно расчетливые, на грани фола, действия и принимались окружающими за безрассудный риск. Но одно дело надеяться, при поддержке "Авроры" догнать и торпедировать тяжело поврежденную "Адзуму". Столкновение же с абсолютно исправным броненосным крейсером, с полными угольными ямами и погребами боезапаса - это смерть и для одинокой "Лены", и для "Авроры", если та попробует вмешаться. Именно поэтому он, в своей последней радиограмме, намекнул Засухину, что "Аврора" должна идти топить транспортники. Приказывать старшему по должности он не мог, но оставалось надеяться, что намек поймут. Тогда гибель его корабля хоть не будет напрасной.
Первый пристрелочный залп японцев лег недолетом в милию, дистанция была запредельна даже для восьмидюймовок. Пока. Но с каждым часом японец приближался на 10 - 15 кабельтовых, и через час снаряды начнут долетать. А через три - придется или взрывать погреба, или идти в последнюю торпедную атаку. Что тоже закончится гарантированной гибелью "Лены".
- Трехтрубный корабль на горизонте на зюйд-вест! - донесся с марса крик сигнальщика.
Мгновенно перебежав на левое крыло мостика Рейн стал, тихо матеря клубы дыма мешающие наблюдению, вглядываться в горизонт. Так, и кто трехтрубный мог к нам сюда еще пожаловать? Идет контрокурсом, флаг отсюда не разглядеть, сигнальный из-за нашего дыма даже дым на горизонте прошляпил, только корабль и заметил, не иначе о последней в своей жизни винной порции замечтался, шельмец... Англичанин? Вряд-ли... Или японец, может быть они наш опыт парной охоты переняли? Или...
- Радиограмма с "Авроры"! - влетел на мостик посыльный из радиорубки.
"Лене" идти Владивосток. Без фокусов. Быть во Владивостоке не позднее 18 сентября".
"Похоже, что Засухин не просто просчитался с курсом, а умышленно мелькнул на горизонте, демонстративно направляясь в сторону вражеских транспортов", - понял Рейн. Но вот что он никак не мог взять в толк, так это зачем командир "Авроры" сознательно пошел на практически верную гибель своего корабля, ради спасения его, гораздо менее ценного, "не настоящего" крейсера?
Он не знал, что в приватной беседе перед выходом в море Рудев строго настрого наказал Засухину, что оба корабля должны вернуться к 18 сентября. Причем "Лена", "с ее бездонными трюмами, угольными ямами и высокой скоростью фактически единственный наш эскадренный угольщик" вернуться, в случае чего, должна даже ценой гибели "Авроры". По планам штаба эскадры после возвращения из крейсерства "Рион" (бывший "Смоленск") будет вновь забит снарядами для Артурской эскадры, и бункероваться с него, это русская рулетка. А без быстрого угольщика - "может сорваться предстоящая нам операция, способная изменить ход всей войны" ибо - "если что-то пойдет не так, как планируется - "Лена" наш последний шанс на обратный путь". Хотя Руднев и употребил слова о гибели "Авроры" скорее в качестве красивой метафоры, Засухин их принял всерьез. "Сложив два и два", он понимал, что речь, скорее всего, идет о подготовке прорыва идущей с Балтики Третьей Эскадры.
"Хотя, на первый взгляд, с учетом выхода балтийцев от Либавы, запланированного на вторую половину августа, что-то контр-адмирал Руднев слишком торопится. Может быть "стариков" с юга ждем?" - подумалось Засухину после получения инструкций не поход.
В отличие от Петровича Засухин не знал, что вице-адмирал Безобразов уже подходил к Сайпану, чтобы расположившись на "заднем дворе" Японии как у себя дома, вцепиться в ее тихоокеанские транспортные коммуникации. Но в связи с абсолютной секретностью предстоящего ему дела, об этом имели информацию лишь два человека во Владивостоке - Руднев и его начальник штаба...
На высоком и по-лайнерски просторном мостике "Лены", как будто в последний час погони за Голубой лентой несущейся на северо-восток с заклепанными клапанами, которые, по уму, еще минут десять назад нужно было бы приказать начать аккуратно разблокировать, стоял абсолютно потерянный человек. Рейн уже приготовился к неминуемой смерти, и теперь, когда во вселенской лотерее ему, по его мнению абсолютно незаслуженно, выпал билет "жизнь", он просто не знал, что с этим делать...
Он уже мысленно умер вместе со своим кораблем и командой. Он уже просчитал варианты уклонения от огня, имитацию потери управления, что давало тень шанса на сближение с противником на милю, полторы. При условии, что японцы увлекутся, а для этого надо было заставить их погоняться за ним подольше. В голове он уже пошел в последнюю атаку, он уже погиб, в попытке достать неуязвимого для его артиллерии японца торпедами. И теперь, тупо глядя в корму исчезающему за горизонтом "Идзумо", он просто стоял столбом... На то, чтобы заставить себя снова жить, теперь, мысленно уже преступив последнюю черту, требовалось немного времени, неимоверное душевное усилие или внешнее воздействие.
- Ну что, Николай Готлибович, на этот раз пронесло? Прикажете рассчитать курс на Владивосток? - вывел командира из затянувшегося состояния "берсерк молча стравливает пары" осторожный вопрос штурмана, лейтенанта Никольского.
- Владивосток!? И вы, правда, решили, что заглянув за край и поставив на последний кон себя, вас всех - мой экипаж и корабль - я вдруг начну выполнять приказы о выходе из боя? Когда аврорцы пошли умирать за нас!? - процедил сквозь зубы оживающий Рейн, - ну уж нет уж! Менять жизненные привычки, это не по мне... Да и Александр Васильевич не одобрит... Лево на борт! Разворот на 16 румбов!
- Есть, 16 румбов! Но... простите, а Александр Васильевич, это...
- Это, лейтенант, - Суворов. Александр Васильевич Суворов, генералиссимус российский. "Сам погибай, а товарища выручай!" - помните? Или мы из другого теста сделаны что ли, не из того что Засухин с аврорцами?
Тем временем, как и предполагал Засухин, "Идзумо", заметив "Аврору", направляющуюся в сторону транспортников со столь драгоценным для Японии грузом, немедленно лег бортом на воду на циркуляции. Так как скорость при этом Идзичи приказал не сбавлять, не предупрежденные о повороте матросы в низах корабля попадали с ног. Спустя пару минут, выпалив для острастки в сторону "Лены" пару фугасов из кормовой башни, японец понесся на спасение охраняемого конвоя в обратном направлении. Радист "Идзумо" истошно пытался что-то передать на оставшийся при транспортах авизо "Чихайя". Тот тоже был в охранении транспортов, и теперь должен был приказать им максимально рассыпаться по морю, в ожидании подхода русского крейсера.