Полководец

Авденаго снял с себя куртку и закутал ее. Бережным, уверенным движением прижал к себе.

— Судьба у меня такая, — сообщил он, подняв к Денису повеселевшее лицо, — спасать странных девиц на Сенной площади.

— С этой ты тоже знаком? — спросил Денис, спускаясь со ступенек (он уже начал восхождение ко входу в метро).

— Это Юдифь, — ответил Авденаго и наклонился к девушке. — Да, Юдифь? Это ведь ты?

Из недр куртки донесся протяжный всхлип.

— Мама приезжает послезавтра, — напомнил Денис. — Приютить Юдифь надолго я не смогу. Господи, да кто она такая?

— Это Юдифь, — повторил Авденаго. — Давай-ка отведем ее домой, а по дороге кое о чем спросим. Ты ведь ответишь на наши вопросы, да, Юдифь?

Куртка печально вздохнула.

— Идем, Юдифь, — сказал Авденаго. — Не бойся.

— Это ты, да? — пробормотала куртка.

— Авденаго, — сказал тролль.

Куртка задрожала от рыданий и покрепче обхватила Авденаго поперек туловища рукавами. Кособочась из-за этого, как краб, Авденаго двинулся обратно к Екатерининскому каналу — к дому Джурича Морана.

— Она живет между обоями? — переспросил Денис уже в третий раз. — Но ведь этого не может быть!

— Почему? — осведомился Авденаго. — Ты вот живешь в бетонном доме. Твои любезные эльфики — в дупле большого волшебного дерева, которое, шелестя листочками, нашептывает им героические баллады о героях древности. А Юдифь обитает между обоями. Ты замечаешь принципиальную разницу? Я — нет.

— Она ведь… Ну, объемная, — сказал Денис. — То есть она, конечно, достаточно тощая, но все-таки недостаточно, чтобы поместиться под листом бумаги. Ну, так поместиться, чтобы это не было заметно. И потом, как она выходит наружу? Обои рвет, что ли?

— Я просачиваюсь в щели, — подала голос Юдифь.

Они уже поднялись на нужный этаж и проникли в ту самую коммунальную квартиру, которая наводила на Дениса такой ужас. Юдифь легко скользила по потемневшему паркету. Ее тапки оставляли кляксообразные мокрые следы, но это никого не беспокоило.

— А где ты конкретно живешь? — спросил Денис. — Под какой обоиной? Или у тебя нет предпочтений?

Авденаго сморщил нос. Вечно у этого Денисика какие-то идиотские вопросы!

Но Юдифь ответила вполне серьезно:

— Да, представь себе, есть такая обоина. Вон та, возле зеркала. — Она показала на мутное зеркало в широкой раме из светлого дерева. Рама была совсем простая, сколоченная из досок, но по углам были приделаны вырезанные из досок же розетки. Всю конструкцию покрывал лак, безнадежно потемневший от времени.

— А почему? — спросил Денис.

Она пожала плечами.

— Просто нравится.

В коммунальном коридоре наряд Юдифи не выглядел таким уж диким. Здесь встречались персонажи, одетые куда более причудливо. Например, старуха с коротко стриженными седыми волосами в синем арестантском ватнике. У нее имелся даже номер на груди.

— Меня почти никто не видит, — сообщила Юдифь.

— Ты привидение? — спросил Денис.

«Какая бестактность!» — подумал Авденаго.

— Я — хозяйка квартиры, — ответила Юдифь.

Авденаго широко раскрыл глаза.

— Что ты имеешь в виду? — вырвалось у него.

— Это моя квартира, — отозвалась Юдифь. — Она принадлежит нашей семье с 1867 года. Я жила здесь с папенькой до самой его смерти. И потом тоже. — Она подумала немного и прибавила, растерянная: — Наверное, я здесь навсегда.

Они гуляли по коридору и беседовали.

— Я не выходила отсюда очень долго, — продолжала Юдифь. — Понимаете, я не знаю точно, бумажная я или нет.

— Нет, — заверил ее Денис и для верности пощипал за руку. — Ты вполне телесная. Из мяса и костей. Тебя можно сварить в бульоне.

Юдифь почему-то обрадовалась:

— А мне все думалось: вот выйду, тут-то меня дождем размочит, я вся расползусь, как старое письмо в луже…

— Не всякая бумажка расползается в луже, — сказал Авденаго. — Я тут как-то шел весной, и что, как ты думаешь, я нашел?

— Что? — хором спросили Денис и Юдифь.

— Советские три рубля. Вмерзли в лед. А теперь представьте себе, сколько лет эта бумаженция там пролежала. И ничего ей не сделалось.

— Так это, может быть, коллекционер какой-нибудь обронил, — предположил Денис. — С чего ты взял, что она там с советских времен залежалась?

— Я пытаюсь подбодрить Юдифь, а ты мешаешь! — возмутился Авденаго.

— Она пережила несколько революций, блокаду и перестройку, — указал Денис. — По-моему, ей уже нечего бояться.

— Она боится воды, — возразил Авденаго. — Кажется, она ясно это объяснила.

— Я хотела выйти из дома, — сказала Юдифь. — Просто посмотреть, как там, снаружи. А там — снег… Такой мокрый. Я и спряталась.

— В газеты? — переспросил Денис.

— Ну да, — кивнула Юдифь. — Они похожи на те, что под обоями. Я там всякого начиталась! Столько всего интересного в мире!

— Представить себе страшно, — пробормотал Денис.

Авденаго поцеловал Юдифь в макушку, как ребенка, и в лоб, как покойника, и в ухо, как существо, с которым он кокетничал, и в щеку, как старого друга.

А Юдифь поцеловала его в губы и прошептала:

— О, я так рада, так рада видеть тебя!

Среди множества телефонных аппаратов, приделанных к стене коммунального коридора, устроенных на полочках да там и забытых, брошенных под шубами, выставленных, чтобы вынести на помойку, имелся только один действующий.

Это был черный пластмассовый аппарат с трубкой, похожей на берцовую кость.

— А ты Федора Михайловича Достоевского видела? — спросил Авденаго, когда Юдифь подвела их к аппарату.

Она молча кивнула.

— И какой он из себя? — продолжал расспрашивать Авденаго.

— Ну, просто человек… — объяснила Юдифь. — Грустный такой. Я потом все-все его книги перечитала. Но это давно было, до того, как я стала жить под обоями. Я потом только газеты читала.

— Понятно, — кивнул Авденаго.

Юдифь сняла трубку и набрала номер. Денису показалось, что номер коротковат — даже не шестизначный, а пятизначный как будто.

— Ты кому звонишь? — спросил он.

— Не знаю…

В трубке сказали:

— Алло.

— Алло.

— Это Юдифь. Это кто?

— Я Вас просила сюда больше не звонить…

— Клянусь Вам, между нами ничего не было…

— Я нашла Ваши письма.

— Это не мои.

— Кто Вы?

— Юдифь.

— Прошу Вас, не звоните сюда больше. Его все равно больше нет.

Юдифь залилась слезами.

— О, мне так жаль, так жаль!..

— Вам жаль? Не звоните больше.

— Алло? Алло? Кто это? Прошу Вас, не молчите!.. Не молчите!.. Я с ума схожу! Вы этого добиваетесь? Не молчите!..

…Игорь, это ты?

— Эта, типа, чего?

— Милая, наконец-то.

— Привет.

— Милая.

— Представляешь, я сегодня пошла гулять. Впервые за… ой, я не знаю, за сколько. А там снег! Я думала, что расползусь!.. Смехотура.

— Милая… милая…

— Ну вот, а тут пачка газет! Я как прыгну!.. Ты видишь это?

— Говори, говори. Я слушаю.

— И вот Авденаго. Помнишь, я рассказывала?

— Твой голос. Говори.

— Он ка-ак даст ногой по газетам! Они ка-ак разлетятся! Ой, родненький… Ну я и перепугалась! Я ведь думала, что тоже разлечусь! А тут — ничего. Просто снег. Ты любишь снегопад? Помнишь, я бежала к тебе навстречу сквозь снег?

— Милая… Не молчи. Милая.

— Ты помнишь?

— Да.

— Да…

— Я предупреждал, что на этот квартал лимит дров исчерпан!

— Наташа, у тебя книги остались? А у нас такое горе — Ольга Павловна скончалась.

— Алло! Алло! Алло!

— …я так думаю, главное — чтобы жопа была прикрыта. Знаешь, такая куртка длинная. Не очень красиво, может быть, но зато жопа прикрыта. Мне вот совсем не нравится, когда жопа открыта. По-моему, надо, чтоб прикрыта. В общем, я так и говорю: вы мне такую покажите, чтобы жопа прикрыта…