Мы из ЧК

— Когда-то это действительно была граната. Вероятно, осталась со времен гражданской войны. Сейчас она не представляет опасности.

— Пожалуй, так, — согласился капитан.

— А что еще нашли в повозке?

— Пойдемте, посмотрим, — предложил начальник отделения.

Во дворе стоял запряженный в повозку маленький длинноухий ишак. Опустив голову и полузакрыв глаза, он флегматично пережевывал пучок травы. Кузнецов осмотрел кучу рухляди. В ней были ведра без днищ, ржавые обручи, кости, несколько замызганных тряпок, лошадиные копыта, обломок рога…

Вымыв руки, Кузнецов попросил, чтобы привели задержанного.

— Сейчас сделаем, — сказал капитан.

Иван Григорьевич проинструктировал дежурного лейтенанта, как вести допрос.

— Выясните, пожалуйста, почему старьевщик оказался у крепости, бывал ли он здесь прежде, для чего подобрал гранату.

Подумав, Кузнецов добавил:

— Задержанного можно отпустить. А чтобы не подумал чего плохого, предупредите, что такие железки не то что собирать, трогать опасно!

Сидя на стуле у стены, Кузнецов внимательно слушал беседу лейтенанта с задержанным. Тот говорил по-русски довольно сносно, но с ужасным акцентом. С ответами старьевщик не медлил. Когда же лейтенант стал выговаривать за гранату, он горячо, даже с обидой воскликнул:

— Моя армия служи нету! Моя не знай гранада.

— Да она ведь взорваться могла, чудак-человек. И твоя рука, нога нету! — в тон ему проговорил лейтенант.

— У нас китайски Ван Шен-гун солдата служи. Его знай гранада. Моя не знай. Умирай хочу нету!

— Это какой Ван? Тот, который на Талгарской живет? — небрежно спросил лейтенант.

— Нет, это другой Ван на Талгарской. Его Ван Чи-фу есть. А Ван Шен-гун Кавалерийская живи.

«Молодец!» — мысленно одобрил Кузнецов лейтенанта и записал в блокноте:

«Ван Чи-фу — Талгарская, Ван Шен-гун был солдатом (?) — Кавалерийская».

— Гранаты собирать не надо, — продолжал лейтенант. — Собирай лучше бумагу. Тоже утиль.

Осматривая рухлядь в повозке, Иван Григорьевич заметил, что бумаги там в самом деле не было. Ни одного клочка.

— Там бумаги лежи нету, — обиженно проговорил старьевщик.

— Ну, ладно. Отправляйся домой. Да больше возле крепости не ходи, а то еще наткнешься на такую вот железку и… взорвешься.

Поблагодарив работников милиций за помощь, Кузнецов отправился в министерство. Но что-то его тревожило. Снова и снова перебирал он в памяти вопросы лейтенанта и ответы старьевщика.

«А может, этот Ван Шен-гун и есть тот, кто снабжает Чжан Цзяна сведениями о гарнизоне старой крепости? Надо будет разобраться с ним и выяснить, что это за бывший солдат», — раздумывал Кузнецов по дороге.

Доложив Мустафину о результатах посещения милиции, Иван Григорьевич добавил, что в понедельник решил посмотреть на старого солдата Ван Шен-гуна.

Утром Иван Григорьевич предупредил жену, что ему надо отлучиться по делам до обеда, оделся в старенький гражданский костюм и пошел. Возле крепости остановился, недовольно нахмурился: возле вала толпились ребятишки. Вспомнив о гранате, Кузнецов направился к ним. Ребята о чем-то спорили и размахивали руками. Увидев взрослого, насторожились.

— Что не поделили, ребята, железку или кость? А может, из-за клочка бумаги собираетесь открывать баталию?

Ребята обступили Кузнецова, загалдели. Каждый доказывал что-то свое. Из их сбивчивых рассказов Иван Григорьевич понял, что какой-то чудак говорил, что около крепости полно бросового железа. Они договорились сегодня придти. А тут ничего нет. Вот и выясняют, кто в эти дни перетаскал металлолом.

— Зря вы обвиняете друг друга в нечестности, — заметил Кузнецов. — Вчера здесь был сборщик утиля и все железо и кости вывез на ишаке. А теперь расскажите, что за чудак направил вас к крепости.

Ребята переглянулись, недоуменно пожали плечами. Никто его не знал. А у крепости он собирал макулатуру. Вот осталось всего несколько обрывков газет.

— Ну что ж, — посочувствовал Кузнецов. — Считайте, что здесь вам крупно не повезло. Придется искать другую залежь черных и цветных металлов. Жаль, не знаете этого человека, а то поговорил бы с ним. Не обманывай малышей!

Расставшись с ребятами, Иван Григорьевич глубоко задумался. Те обрывки газет, что остались у крепости, сначала были подняты, расправлены, а потом выкинуты. Это настораживало. Похоже, человек знал, что искать. Но что именно? Мысль пришла неожиданно, четкая и ясная: «Солдатские письма, обрывки военных газет!» Беспокоило и другое. Такой наблюдательный народ, как мальчишки (пусть их было всего двое) ничего не могли сказать о неизвестном старьевщике, кроме того, что был он во всем черном.

Осмотрщица вагонов станции Алма-Ата первая рассказала, что неизвестный гражданин китайской национальности интересовался прохождением воинских эшелонов. Кузнецов разыскал женщину, подробно расспросил, как было дело.

— Да очень просто. После проверки состава я должна была идти на пункт сдавать смену. Иду, значит, по путям. Вдруг догоняет тот. По-русский складно говорит. Спрашивает, не приходил ли сейчас поезд. Какой, говорю. Он вроде бы замялся. Потом говорит, возле Ташкента его друг-казах служит. Прислал письмо, что едет в командировку, но только не пассажирским поездом, а товарным. Я, значит, отвечаю, что после войны воинские эшелоны у нас не ходят. Он даже растерялся и опять про письмо начал толковать. Может, мол, с пушками или с танками. Напутал, говорю, твой друг чего-то. И еще раз сказала, что воинских эшелонов после войны ни одного не видела. После этого он вроде загрустил, извинился и ушел через пути прямо в город.

— А какой он из себя?

— Да как сказать? Росту среднего. Лет, может, 25. Одет в черный костюм. На голове черная фуражка. Лицо какое-то неприметное. Да я, собственно, и не успела как следует разглядеть его.

Иван Григорьевич тепло поблагодарил осмотрщицу, хотя и был разочарован ее нехитрым рассказом.

Был еще второй случай. Сотрудник областного управления Артюхов шел из поселка Тастак к трамваю. И вдруг услышал такой разговор. Несколько старушек, сидя на скамеечке у дома, говорили, что в Тастаке никогда воинских частей не было и видно солдаты обманули этого беднягу.

— А что случилось? — поинтересовался Артюхов.

Старушки, перебивая друг друга, поведали о том, что подошел к ним вроде кореец и сказал: «Заняли у меня два солдата деньги, обещали принести, да вот нет что-то. А часть ихняя вроде бы в Тастаке стоит, а где — любой покажет…»

— А какой этот «кореец» из себя?

— Да бедно так одетый: черные брючишки да пиджачок… А на голове фуражка. Тоже черная.

— И давно это было?

— Да, почитай, и четверти часа не минуло.

Артюхов посочувствовал доверчивости «корейца» и пошел к трамваю. За углом он прибавил шагу и заметил на остановке мужчину в черном костюме. Но тот сел в трамвай и уехал.

С помощью Артюхова Кузнецов разыскал старушек и переговорил с ними. Но ничего нового не узнал.

И вот шагает Иван Григорьевич по Кавалерийской. Обычная городская окраинная улица. Утопающие в садах дома. Узкие калитки. Свирепые тощие псы, лязгающие цепями.

В доме Ван Шен-гуна Кузнецова встретила русская женщина. Узнав о цели визита, она пригласила его в дом.

— Шура, к вам пожарник пришел.

Китаец, сидевший за столом, отложил в сторону газету, поднялся.

— Хорошо. Я сам все покажу.

Иван Григорьевич осмотрел печь, сарай с углем и саксаулом, спросил, где хранится керосин. Слазил на чердак, проверил разделку печных труб. После осмотра чекист в сопровождении хозяина вернулся в комнату, чтобы сделать записи. Присев к столу, он с удовольствием вытянул гудящие ноги и, отодвинув газету, раскрыл тетрадь. День был жаркий, во рту пересохло. Иван Григорьевич попросил воды.

— Маша! Налей-ка товарищу чаю.

Кузнецов запротестовал, но хозяйка уже поставила перед мужчинами пиалы.

— Зеленый чай, — пояснил хозяин. — В жару после него пить меньше хочется.