Мы из ЧК

— Да, — отозвался Игольников. — Зря на меня лейтенант зыкнул, когда я замечание в адрес генерала сделал. С таким командующим долго не навоюешь.

— И вообще он какой-то, — вставил Жигайлов. — Лицо в морщинах, царапинах. Наверное, какая-нибудь красотка погладила своими коготками. Под глазами синие мешки. Пьет, наверное, много.

— Ну, хватит об этом, — сказал Игольников. — Еще ненароком кто услышит. Наше дело солдатское. Плохой был бы, до генерала не дослужился.

Солдаты молча разошлись.

А на другой день, когда Власов уехал, по дивизии поползли слухи, что генералу нет и пятидесяти, что он любит покутить и слывет в офицерской среде неисправимым бабником.

Едва Власов уехал из Мюзенгена, как первая дивизия во главе с полковником Буняченко двинулась к Штеттину. Там, в 80 километрах от города, она заняла оборону, вступила в бой с передовыми частями Советской Армии.

Шестнадцатого апреля, на рассвете, тысячи советских орудий открыли огонь по позициям гитлеровских войск у Кюстрина, возвестив миру о начале Берлинской операции. Власов, его сообщники Закутный, Трухин и другие, почуяв опасность, словно крысы с тонущего корабля, убежали из Берлина. Они боялись рокового, теперь уже неотвратимого часа расплаты за свои кровавые злодеяния, совершенные в угоду гитлеровцам на временно оккупированной советской земле.

По предварительному сговору власовцы съехались в Карловы Вары. Теперь им было не до спасения России. После длительных споров, взаимных упреков и оскорблений они решили пойти на обман гитлеровцев, захватить Прагу и передать ее американцам, а вместе с «подарком» и самим перейти на территорию, занятую войсками США. С этой целью Власов отозвал с фронта в столицу Чехословакии свои первую и вторую дивизии. Но пятого мая в Праге началось восстание, поднятое подпольным Чешским Национальным Советом. Дивизия же Буняченко прибыла в город только шестого мая. Ее появление было встречено реакционными элементами с восторгом. Но Власов побоялся вступать в открытый бой и отозвал свое войско. В Злату Прагу с песнями и музыкой вошли гвардейские части маршала Конева. Власовцы разрозненными группами отошли в район Пльзеня, занятый 7-й американской армией.

Заметную «оперативность» проявили Игольников, Мылов и другие. Не ожидая дальнейших событий, они сбросили с себя военное обмундирование, переоделись во все гражданское и убежали к союзникам.

Прошло некоторое время, и Рэм Михайлович Карташов вновь встретился с капитаном Тлеумагамбетовым. Еще с порога, едва поздоровавшись, сказал:

— Оказывается, Северинов не имеет паспорта. Прописался в Алма-Ате по временному удостоверению, которое получил в Теректинском районе Западно-Казахстанской области.

— Смотри-ка! — воскликнул Жалекен. — Выходит, после демобилизации из армии он поехал в Казахстан. Не к сестре ли разыскиваемого нами Игольникова? Если это так, то мы в розыске Игольникова взяли верный курс. А от кого ты узнал все это?

— Рассказал участковый уполномоченный, обслуживающий железнодорожный поселок Пятилетку. Он же обещал показать временное удостоверение Северинова. Фотокарточка, наклеенная на него, не заверена печатью.

— Вот как! Может, удостоверение поддельное?

— Участковый говорит, нет.

Через сутки Рэм Михайлович вернулся в управление и сразу же пошел к капитану. Жалекен, читавший в это время протоколы показаний свидетелей Дударя и Жигайлова, отложил папку, пригласил Карташова к столу.

— Ну, как?

— Вот временное удостоверение Северинова, — сказал Рэм Михайлович.

Жалекен долго рассматривал документ и, не обнаружив подделки, задумался. За окном бушевал майский день. Цвели сады, шелестели шинами машины, переговаривались прохожие. Над окном, под козырьком крыши, ворковали голуби. Капитан в забытьи помял пальцами переносицу и, повернувшись к Карташову, сказал:

— Надо срочно проверить, кому было выдано удостоверение и почему на нем нет печати. Фотокарточку Северинова размножить и послать нашим органам в Тамбов, другие места. Пусть покажут ее Вановичу, Мылову, Дударю. Жигайлову, всем, кто служил вместе с Игольниковым.

— Северинов подал документы в Алма-Атинский техникум связи, — заметил Рэм Михайлович.

— Пусть сдает экзамены. Может, мы ошибочно подозреваем в нем Игольникова.

— Все может быть, — согласился Карташов.

Сообщение Семенова о том, что Северинов, по его словам, был призван в Красную Армию в Мурманске, не подтвердилось. Но в списках Кировского райвоенкомата Мурманска числился призванный одиннадцатого августа 1939 года Игольников Сергей Павлович. Из армии демобилизован после войны, десятого июля 1946 года. Обратно в Мурманск не вернулся.

Через несколько дней стали известны результаты проверки временного удостоверения Северинова. Оно оказалось действительным, но по ошибке не заверено печатью. Выяснилось также, что после демобилизации из рядов Советской Армии Северинов проживал некоторое время в Теректинском районе Западно-Казахстанской области у своей сестры, носившей до замужества фамилию Игольникова, затем выехал в Алма-Ату.

Сомнений не оставалось, Северинов — это разыскиваемый Игольников. Но такое заключение требовало дополнительной проверки, новых показаний свидетелей.

Мылов, Дударь, Ванович и Жигайлов в человеке на фотографии из временного удостоверения опознали Игольникова. Того самого, что был с ними в плену, служил гитлеровцам, и на чьей совести была кровь многих советских граждан, замученных в неволе.

Получив эти сведения, капитан Тлеумагамбетов, так и не успев побеседовать с Севериновым-Игольниковым, направился к секретарю райкома партии Михаилу Павловичу Карташову, отцу Рэма. Тот сразу примял чекиста. Перед войной Жалекен и Михаил Павлович вместе работали в отделе НКВД на Турксибе. Они хорошо знали друг друга.

— Как здоровье, Жалекен? — спросил Михаил Павлович.

— Да ничего, спасибо. Пока не жалуюсь.

— А по работе?

— Неплохо. Держусь золотой середины.

— Ну, ну. Только чего это вы за посредственность цепляетесь. Или устали?

— Да нет, Михаил Павлович. Это на сегодня серединка. Завтра все может измениться к лучшему.

Михаил Павлович достал портсигар, продул мундштук папиросы. Спросил.

— Ну что там у вас? Выкладывайте.

— Нашли еще одного изменника и предателя Родины. Разрешите доложить материалы, Михаил Павлович?

— Зачем докладывать. Я и сам почитаю.

Секретарь райкома просмотрел несколько листов, поднял голову.

— Не тот ли это прохожий, которого упустил Рэм?

— Он самый, Михаил Павлович. Ваш сын напал на верный след.

— Не очень его хвали, — улыбнулся Карташов. — Упустил ведь было врага. Очень переживал…

Михаил Павлович ознакомился со всеми материалами дела, с показаниями свидетелей, внимательно выслушал информацию Жалекена о проделанной работе по розыску Игольникова. Долго молчал, разминая пальцами очередную папиросу. Потом закурил. Наконец высказал свое мнение:

— Расчеты гитлеровцев на так называемую пятую колонну в нашей стране потерпели крах. Они встретили единство народа, его несгибаемую волю к победе. Советский народ, его армия навсегда похоронили идею фашизма об установлении мирового господства.

— На игольниковых да мыловых далеко не уедешь, — вставил Тлеумагамбетов.

— Хотя, — продолжал секретарь райкома, — гитлеровцы пытались использовать и это отребье. Но и здесь не повезло: мусора набралось всего-то на две дивизии. И те от ударов советских воинов разбежались.

Михаил Павлович аккуратно сложил документы в папку, закрыл ее и подал Жалекену.

— Ну что же. Все правильно. Намеченная вами беседа с Севериновым, безусловно, нужна. Она полезна для дела. Так что действуйте!

На другой день поутру Рэм Михайлович ушел в поселок Пятилетка, чтобы пригласить Северинова в отделение МГБ. Теперь, когда настало время встретиться с этим человеком, Жалекен Тлеумагамбетов загорелся желанием поскорее увидеть его. И когда Северинов вошел в кабинет, капитан пристально посмотрел на него, подумал: «Как точно описали его внешность Рэм Михайлович и Семенов».