Страница 53 из 82
А дел оставалось невпроворот. Внушить тупому канадцу, полгода назад поселенному в маленьком – на одного – оазисе, что он зря пытается держаться за статус свободного фермера: ни у кого это не получалось, и у него не получится. Затем проверить, как живут Автандил, Юсуф и чета Пурволайненов. Раздать заказанное ими барахлишко. Отдохнуть. Поесть, попить и поболтать. Почувствовать, что нужен людям, привязанным к крохотным оазисам, как глоток свежего воздуха.
Слишком тяжело жить на каком бы то ни было свете, если никому не нужен.
С Юсуфом было легче всего. Он с самого начала необычайно покладисто воспринял весть о том, что земля, на которой ему и двум его женам – Фатиме и Сеиде – предстоит жить, уже принадлежит кому-то, и был приятно удивлен малым размером оброка. Назад в Йемен он не рвался и сильно окреп на полевых работах в своем оазисе, мирно выращивая ячмень, ухаживая за десятком чайных кустов и мечтая о хлопчатнике. Кажется, его удручало лишь отсутствие малейших намеков на мак и коноплю среди местной растительности. Поначалу он, правда, чуть не сошел с ума, пытаясь постичь, куда его с женами занесло по прихоти Аллаха, но потом как-то успокоился.
А с канадцем по имени Джордж Приветт было тяжелее всего.
– Привет, Приветт! – как всегда, по-русски обратился Фома к канадцу, ковыряющемуся на маленькой плантации, и, как всегда, сейчас же перешел на английский. – Как поживаешь? Не надоело еще сидеть на моей земле?
Маленький чернявый канадец в толстых очках на облупленном носу, похожий на кого угодно, только не на фермера, хотя у себя в Канаде он был именно фермером, отбросил тяпку и без большого воодушевления приветствовал визитера:
– Хэлло, Том. Мне жаль, но ты ошибаешься, это моя земля.
– Вот как?
– Покажи документы на право владения, тогда поговорим.
Фома фыркнул.
– Все заново? Какие здесь могут быть документы, ну скажи: какие? Кто их выдаст?
– Тогда разговора не будет.
– Слушай, Джордж, а у тебя документы на право владения этой землей имеются?
– У меня нет документов, – с готовностью признал канадец. – Но я занял пустующую землю, на которую никто не претендовал. Я нигде не видел ни оград, ни заявочных столбов. Я не видел документов. Прежний хозяин не приходил ко мне с претензиями. Я работаю на этой земле. Эта земля – моя.
– Да ты, парень, прямо социалист! – Фома не выдержал – прыснул. – Вот уж не ожидал. Кстати, никакого прежнего хозяина не было. Был прежний арендатор и платил мне десятину…
– Если хозяина не было, тогда и говорить не о чем.
– Есть о чем, поверь. Скажи, где бы ты был сейчас, если бы я не привел тебя сюда? Нет, я лучше спрошу, кем бы ты был, потому что где – никому не интересно. Не знаешь? Я отвечу: то ли сухой мумией, то ли вообще никем, пропал бы без следа. Тут это запросто. Ты жив, парень! Пусть плохая, но это жизнь! Ходить по Плоскости ты не умеешь, я видел, так что в ученики ко мне не просись. Кем тебе еще быть, кроме как крестьянином на моей земле?
– Свободным фермером. – Канадец упрямо гнул свое. – Я благодарен тебе, Том. Но я сам себе хозяин.
– А сумеешь?
– Почему нет? Соберу урожай, продам излишки, куплю технику…
Фома только пожал плечами. Было в этом сморчке что-то трогательное. Слушаешь и не знаешь: то ли побить дурачка, то ли и дальше умиляться…
– Очнись, Джордж! – сказал он наконец. – Не я же выдумал такой порядок. И никто не виноват, что ты здесь очутился. Так получилось. Плоскость не такова, какой тебе хочется ее видеть. У нее свои законы. Они диктуют, кем тебе быть: или зависимым крестьянином, что скорее всего, или феодалом. Третьего не дано. Пойми, феодал служит связующим звеном между обитателями оазисов. Феодал ходит по Плоскости и остается цел-невредим. Тут нет ничего сверхъестественного, это просто талант. И я знаю талантливых людей, избравших сидячую жизнь взамен опасной. А феодализм на Плоскости своеобразный. Это по сути выгодный всем симбиоз. Только так тут и можно выжить, а иначе сгинешь. Свободного рынка здесь нет и техники тоже. Не хочешь платить оброк лично мне – ладно, я не гордый, отведу тебя к соседям. Только у них будет то же самое. Это я тебя пока что уговариваю, а другой возьмет да и сгонит с земли – иди подыхай, раз такой непонятливый…
Против воли в его голосе прозвучала угроза. Уловив чутким ухом изменение тона, канадец проворно схватился за тяпку: давай, мол, подходи, кровосос.
– Не беспокойся. – Фома подавил усмешку. – Я не собираюсь ни бить тебя, ни убивать, ни сгонять со своей земли. Сам уйдешь. Ты на тяпку-то свою посмотри внимательно. Ничего не замечаешь?
Опасаясь подвоха, канадец мельком обозрел свое орудие труда.
– Смотри внимательнее и не бойся, я на тебя не прыгну. Ну? Ничего не замечаешь? Ты не на дерево, ты на железо смотри. Похоже на настоящее, верно? А только оно эфемерное, и весь твой инструмент эфемерный. Я сам его выспал. Скоро он распадется в пыль, и что ты тогда делать будешь? Обходиться деревяшками? Пяткой землю ковырять? Посуду из глины лепить? А ты поищи хорошую глину! Огонь уже сейчас трением добываешь?
– Пока нет…
– Тогда начинай тренироваться, скоро пригодится. Вот что, Джордж… я к тебе теперь долго не приду. Живи как знаешь, авось не помрешь. И если в мой следующий визит ты не поумнеешь, я к тебе перестану заходить вообще. Я-то не обеднею. А вот как ты выживешь?…
И, уходя, бросил через плечо:
– Ты здесь не первый гордец. И болван тоже не первый…
В этой части его владений, примыкающей к владениям соседа – китайца Бао Шэнжуя, – оазисы встречались часто. Не прошло и часа, как вдали из воздушной мути проявилось зеленое пятно плантации, а еще через час Автандил ревел, схватив Фому в охапку, крутя и подбрасывая в воздух:
– Пришел, дорогой мой! Давно жду тебя. Гость пришел – праздник! Заходи, дорогой, кушать будем, я лаваш испек. Почти совсем хороший лаваш. Слушай, ты что кислый такой? Совсем лимон! Мужчине киснуть не годится, если он мужчина.
– Задавишь, черт! – просипел Фома, силясь рассмеяться. – Отпусти, медведь! Поставь, где взял, борец греко-римский…
Насколько он знал, Автандил в давно прошедшей молодости не занимался никакой спортивной борьбой, но телосложение для нее имел самое подходящее. К квадратному – не ухватить – низенькому туловищу крепились длинные и, как ни странно, совсем не мускулистые, а просто очень толстые руки неимоверной силы. Был Автандил почти лыс, густо бородат, двигался проворно и всегда напоминал Фоме краба, но на такое сравнение, пожалуй, обиделся бы. Медведь – еще куда ни шло. Хотя в воображаемой схватке между Автандилом и средних размеров бурым медведем Фома поставил бы на Автандила.
– Ва, борец! – обрадовался Автандил и, бережно поставив феодала на грунт, наградил таким хлопком по плечу, как будто забивал сваю. – Пошли в дом, гость дорогой. Извини, вина нет. Брагу пью и о вине думаю. Да. У меня дома в Манглиси виноградник был, во сне его вижу. Вино немного делал, тонны две в хороший год, чачу делал. Не на продажу – для себя, для гостей. Хорошая была чача. Здесь мне хоть одну бы лозу, да?…
Улыбаясь, Фома вынул из рюкзачка туго свернутую тряпицу, развернул на ладони. Внутри лежали две виноградные косточки.
– Держи!
Он приготовился к тому, что от рева Автандила сейчас заболят барабанные перепонки. Но Автандил не стал реветь. Автандил прослезился. Мозолистые коричневые ладони его дрожали, принимая драгоценность.
– Откуда, дорогой?!
– Выменял на укроп. Только я не знаю, как их проращивать, ты уж сам.
– Я знаю! Да! Я выращу! Черенок лучше, но и косточка прорастет. Не все умеют. Я умею. Дай срок – целый виноградник будет! Вином дорогого гостя встречать буду! Петь будем. Я тебя на два голоса петь научу.
Автандил побежал прятать куда-то драгоценные семена. Но сейчас же вновь появился на пороге хижины, приблизился, обнял с чувством и столь бережно, что кости благодетеля даже не крякнули.
– Пойдем в дом. Вина нет пока – чай пить будем. И совсем немножечко браги, да?