Стая

— Погреемся, — сказал он, подняв свой стакан.

Все выпили и потянулись за закуской.

— Может его пёрышком пощекотать? — спросил один из бойцов.

— Успеем, — ответил Шалый, — налей ему лучше водки, а то окочурится от холода.

Боец плеснул пол стакана водки, подошёл к Сеньке, отклеил рывком скотч.

— На, бухни, — боец поднёс стакан ко рту связанного Шаргана.

Шарган открыл рот, боец изловчился и вылил в рот водку из стакана. После того, как Сенька отдышался после изрядной дозы спиртного, он попросил закурить. Боец прикурил сигарету и вставил ему в рот.

Шалый и бойцы тоже закурили. В комнате установилась тишина. Слышались только плевки на пол. Бригадир походил по комнате и увидел возле неказистой буржуйки металлическую кочергу. Он взял её в руки и попробовал на вес. Потряхивая кочергой, он подошёл к пленнику.

— Всё хватит перекуров, — он выдернул изо рта Шаргана недокуренную сигарету и бросил в стоящее возле буржуйки ведро. — Слушай, Сеня. Ты видишь вот эту штуковину. Если ты сейчас же не назовёшь мне имя фраера, которому передал наши деньги, я засуну эту штуку тебе в задницу. Перед этим я её нагрею до красноты. Тогда ты мне всё скажешь, но для тебя это кончится печально. Ты станешь инвалидом на всю оставшуюся жизнь. Ты понял?

— Чего же тут непонятного. Какой же ты, беспредельщик, Шалый. Нет, ты не беспредельщик, ты просто отморозок.

— Ну, хватит!

— Ты что не знаешь, кто я такой? Ты не знаешь, что я был не очень давно авторитетным жуликом, а сейчас в завязке? Ты не знаешь, что по понятиям нельзя требовать назад деньги за выполненную работу, нельзя даже интересоваться, кто сделал работу, как он её сделал, и кто ему помогал? Всё ты знаешь. Ты в блатных ходишь очень давно. Стоит мне обратиться к авторитетным ворам и от тебя даже «погоняло» не останется. И это будет по понятиям. Поэтому, я уже покойник. Скажу я тебе то, что ты хочешь, или не скажу — в живых ты меня не оставишь.

— Если скажешь, то я тебя отпущу. Слово даю.

— Слово твоё — полное фуфло. Поэтому давай грей свою арматуру и начинай. Только всё это напрасно, я ничего не скажу.

Шалый отошёл к столу, налил водки и выпил.

— Тащите печку на улицу, растапливайте, — велел он бойцам, — возьмите железяку и раскалите до бела. Раз он хочет повеселиться, не будем возражать.

Бойцы с готовностью бросились исполнять указание бригадира. Когда бригадир и его пленник остались вдвоём, Шалый сказал:

— Зря ты так, Сеня. Говоришь о понятиях, стращаешь страшным воровским судом. Зря.

Шарган молчал.

— В городе нашем смотрящий — Дадон. Я работаю на него. Старообрядцев уже почти не сыскать, вымерли. А новым ворам Дадон кинет кость, и виноват будешь ты, Шарган. Тебе это известно не хуже меня. И не понятия тебя удерживают, а что-то другое. Вот только что? А, Шарган?

Но Сенька упорно не хотел разговаривать. Шалый потянул носом:

— Ага, вот и жаровня разогревается. Скоро ты узнаешь, как хорошо в аду.

— Там и встретимся, — отозвался, наконец, Шарган.

— Пока я туда доберусь, ты уже сгниёшь.

— Не говори «гоп», — ухмыльнулся Сенька.

Шалый вдруг понял, что тот его не боится. Сенька не верит, что Шалый засунет ему в задницу раскалённую кочергу. Шалый и сам в это не верил. Ну, приложиться арматурой по башке во время разборки — это запросто. Это допустимо, как и застрелить кого-нибудь, или ножиком пырнуть. Но то, что пообещал Шалый Сеньке, он сделать не смог бы. Да и бойцы на это не способны.

Тут у Шалого зазвонил телефон. Он вышел из комнаты и включил соединение.

— Здорово, Шалый, узнал? — приветствовал его Дадон.

— Привет, как не узнать? — Шалый посмотрел на дисплей своего телефона, где было написано: «Дадон».

— Как идёт дело?

— Работаю, но пока молчит.

— Слушай, Шалый. Ситуация изменилась. Стрелка я нашёл, поэтому своего приятеля можешь не мучить. Заканчивай, но чтоб никто его не нашёл. Жду тебя вечером в семь, в «Дуплете». Не задерживайся, дело срочное. Да, приготовь пацанов, человек десять. Самых, самых отчаянных приготовь. Ну, пока.

Дадон отключился. Шалый сплюнул на пол и вышел на крыльцо.

— Пацаны, — обратился он к бойцам, гревшимся возле печки, — планы меняются. Печку затушить, Шаргана мочим ножом и в багажник. На озере всё готово?

— Прорубь с утра проверяли, не замёрзла. Камень там же на берегу, верёвка в машине, — бойцы говорили наперебой. Из их возбуждённых ответов, Шалый понял, что им тоже не хотелось участвовать в такой необычной пытке.

— Только не кровите, аккуратно, с одного удара. Потом заверните его в плёнку, чтоб машину не запачкать. Скоро Рождество, как раз и искупается наш жмурик.

— Купаются-то вроде на Крещение, — сказал один из бойцов.

— Точно, — согласился Шалый, — ну, чего же теперь Крещения ждать? Давайте быстрее.

Братва кинулась в дачку. Замочить, да ещё аккуратно, это работа для них привычная, не то, что нюхать жареное человеческое мясо и слушать душераздирающие вопли. Шалый даже загордился своими бойцами. Это, действительно бойцы, а не садисты.

Через десять минут джип отъехал от дачи. В комнате прибрали, крови не оставили. Весной хозяева, если и обнаружат, что кто-то в дачке побывал, то спишут всё на местных бомжей. Подъехав к озеру, джип остановился. Бойцы, осмотревшись, вытащили тело из багажника, привязали к нему большой камень и бросили в прорубь. Прорубь засыпали снегом и заровняли. Всё было чисто и аккуратно, а главное, надёжно, как и велел Дадон.

ГЛАВА 30

Сегодня Ольга попросила Кривцова отвезти её в церковь. Они сели в машину и поехали за город, где в небольшом селе стояла маленькая церквушка. Идти в одну из церквей города Кривцов не захотел. Там, наверняка, соберётся огромная толпа народа, из которой настоящих верующих будет совсем немного. Остальные будут притворяться и отдавать дань моде. А если мероприятие захочет посетить местное руководство, то и ментов нагонят больше, чем верующих. Рисковать ни к чему, лучше за город.

Кривцов остановил машину перед церковью. Тут же на небольшой площадке стояло ещё несколько автомобилей. Всё-таки не один он оказался таким находчивым, кто-то ещё решил посетить церковь подальше от города.

— Оль, ты иди в церковь, — сказал Кривцов, — а тебя тут подожду.

— Ты, что же не веришь в Бога? Или ты — мусульманин? — заулыбалась Ольга.

— Скорее буддист. Я верю в переселение душ. Шучу. Я даже крещёный, но в церковь идти не хочу. Здесь тебя подожду, покурю. Ты там не спеши, всё до конца посмотри, потом мне расскажешь.

— Как хочешь. Получается, что ты только ради меня приехал?

— Мне это было приятно.

— Мне тоже, — Ольга поцеловала Кривцова в щёку и направилась в церковь.

Кривцов остался один возле машины. Он достал сигарету и закурил. На улице не было холодно, и он решил подождать Ольгу на воздухе, тем более, что все, кто приехал на вечернюю службу, уже зашли в храм и вокруг никого не было.

— А что ты, Павлик Терентьев, в церковь-то не пошёл? — спросил по привычке сам себя Кривцов, — доставил бы удовольствие девушке, а заодно и грехи бы свои замаливать начал. Так тебе, Павлик, грехи твои и простят. Дожидайся. Если бы было так просто снова стать человеком, наверное, ты бы давно из церкви не вылезал. Так ведь, Павлик? Но тебе известно, что твои грехи не замолить никогда. Поэтому, что толку в церковь идти. Только нормальным людям мешать.

Тут из храма выбежала женщина, а за ней ещё несколько человек. Двое мужчин почти на руках несли старушку. Женщина бросилась к Кривцову:

— Молодой человек, вы на машине?

— Да, — ответил Кривцов.

— Ради Бога, помогите! Маме стало плохо, довезите нас с ней до города. Ей в больницу надо. Боюсь, что «скорая» пока приедет, будет поздно.

Кривцов на секунду замялся. Потом сказал:

— Но я здесь не один, я жену дожидаюсь. Она выйдет из церкви, а меня нет.

— Созвонитесь, в крайнем случае. Вы разве не слышали, мама умирает. Понимаете, человек умирает. Разве могут быть какие-нибудь причины отказать ему в помощи?