Утро генеральской казни

– Одевается. Сейчас выйдет, – решил Ларин. – Ну, а потом… – и он взвесил в руке тугую полуторалитровую бутыль с газированной минералкой.

Однако сегодня явно что-то не заладилось у Андрея. Хлопнула дверь в тамбуре, и в коридор вошли двое: один – долговязый с унылым лицом, второй – коренастый с рожей типичного уголовника. Даже фикса из желтого металла поблескивала все время в открытом рту. И у одного, и у другого руки густо покрывала паутина тюремных татуировок.

Ларин посторонился, желая, чтобы эти двое быстрее миновали его. Но тут случилась заминка. Коренастый уголовник смерил Андрея взглядом, явно желая, чтобы он вернулся к себе в купе. Ларин, естественно, сделал вид, что не понимает этого взгляда. Братки переглянулись. Долговязый пожал плечами, что-то вроде: пусть фраер стоит, не связывайся. Коренастый слегка прикрыл рот и занес согнутые пальцы над дверью купе Курта, чтобы постучать.

– Мужики, – абсолютно миролюбиво проговорил Андрей. – Вы дверью ошиблись, в этом купе мой приятель едет, и с вами он незнаком.

Коренастый так и не постучал, опустил руку. Еще раз смерил Ларина взглядом.

– Дядя, иди отсюда, пока тебя по-хорошему просят. И не лезь в чужие дела.

«Сутенеры, – уже окончательно убедился Андрей, – только их мне не хватало».

– Мужики, вы дверью ошиблись, – повторил Ларин. – Это точно.

– Мужики – на зоне вкалывают, – с типично уголовными интонациями проговорил коренастый. – Свалил, фраер, и быстро.

Как бы невзначай угрюмый скользнул рукой в карман и вынул складной нож-бабочку. Эффектно засверкало лезвие, завертелось между пальцами. Угрюмый делал это отстраненно, глядя при этом в другую сторону, словно рука его жила своей собственной жизнью. Наверняка этот фокус был отработан до автоматизма и использовался уже не первый раз, когда следовало отпугнуть слишком любопытного и назойливого свидетеля.

Андрей прикидывал, как следует поступить. Затевать драку прямо здесь, в коридоре, было небезопасно. На шум наверняка кто-нибудь да выглянет. И вот тогда незаметно отключить Бирхофа не получится. Немец, под дверями которого все и произойдет, будет держаться настороже.

Внезапно сверкающая бабочка погасла, исчезла в ладони. Выражения лиц уголовников стали вполне мирными. По коридору проследовал один из засидевшихся в ресторане пассажиров. Все это время коренастый присматривался к Ларину и наверняка сообразил, что дело не так просто, как представлялось с самого начала. Не имей Андрей определенного интереса к купе немца, то постарался бы воспользоваться моментом и позвать кого-нибудь на помощь. Как минимум попробовал бы задержать проходившего, подключить к конфликту. Во всяком случае, не изображал бы, что между ним и сутенерами ничего не происходит.

– Вали отсюда, – прошипел угрюмый, а коренастый попытался схватить Ларина за руку.

Решение пришло мгновенно. Благо дверь, ведущая в тамбур, оставалась приоткрытой. Андрей, использовав поручень, прикрывавший окно, как упор, ударил коренастого плечом в грудь и втолкнул обоих сутенеров в тамбур, тут же захлопнул за собой дверь.

Теперь было бы достаточно выхватить пистолет. Ведь наверняка более серьезного из оружия, чем нож-бабочка, у братков не имелось. Такой аргумент подействовал бы безотказно. Но, к сожалению, пистолет оставался в купе, завернутый в полотенце и уложенный на дно сумки. А действовать надо было прямо сейчас.

Коренастый замахнулся и ударил. Андрей уклонился, и кулак с силой врезался в шершавую стенку вагона. Из сбитых татуированных костяшек брызнула кровь.

– Сука! – взвыл сутенер.

Ларин оттолкнул его от себя. В тесном пространстве бороться всегда сложнее – ни размахнуться толком, ни отбросить противника. Но трудности эти существовали для обеих сторон. Андрей толком не успел заметить, как угрюмый скользнул вдоль стены, оказался у него за спиной и крепко схватил сзади.

– Бей его в дыхалку, – прохрипел он, и коренастый успел-таки врезать.

Напряженные мышцы пресса сделали удар почти нечувствительным, но промашек Ларин не прощал ни себе, ни другим. Резко присев, он перебросил угрюмого через себя и отступил к двери вагона, за стеклом которого грохотал, мелькал освещенными окнами пассажирский поезд.

– А теперь – оба исчезли, – произнес Андрей. – И исчезли надолго, если жить хотите.

– Ты что, мент? – прохрипел коренастый.

Угрюмый уже поднялся на ноги и вытащил нож-бабочку. На этот раз он уже не играл лезвием, а просто держал руку, приготовленную для удара.

– Да какой он, на хрен, мент? Просто крутого из себя строит. Киношек насмотрелся.

– Ты хоть понимаешь, кто мы такие? Да мы пацаны, мы тебя вмиг попишем, без глаз и ушей останешься.

Сверкающее лезвие несколько раз эффектно рассекло воздух. Угрюмый действовал ножом виртуозно. Окажись в это мгновение в воздухе лист папиросной бумаги – острие нарезало бы его на лапшу.

– Нормальному пацану сутенером быть западло. Суки вы позорные, и мастюхи у вас липовые, – Ларин специально провоцировал злость у случайных противников, так некстати вмешавшихся в ход операции по похищению Бирхофа.

Андрей уже держал за спиной зажатый в кулаке трехгранный железнодорожный ключ. Замок двери был отперт, оставалось только отпустить ручку.

– Попишу гада! – хрипло выдохнул угрюмый, глаза его налились кровью.

Наверное, Ларин попал в цель. Может, уголовник и имел когда-то ранг на зоне, но не выше баклана, а потом или ссучился, или его опустили. Так что за татуировки он «ответить» не мог, кроме как ножом.

Угрюмый бросился на Андрея, бросился стремительно, желая припечатать к двери, а уж потом «пописать лицо перышком». Ларин опустил ручку двери и буквально вжался в стену. Угрюмый так и не успел затормозить перед внезапно распахнувшейся дверью, за которой с грохотом мелькал ночной пейзаж. Для надежности Андрей еще и ногу подставил. Взмахнув руками, угрюмый в мгновение ока исчез в ночной темноте. Даже звук падения не был слышен, он потонул в перестуке колес.

Коренастый стоял, широко раскрыв глаза и рот. Он не мог взять в толк, как все произошло. Был дружок – и исчез… Ветер врывался в тамбур, упруго бил в лица, трепал одежду. Ларин сделал два шага вперед. Коренастый испуганно осматривался, искал, что бы ему схватить в руку. Но в пустом тамбуре ничего подходящего не попадалось. Андрей не стал церемониться и тратить время на слова. Просто схватил упирающегося сутенера за грудки, протащил сквозь тамбур и вышвырнул в ночь.

Ветер захлопнул дверь. Трехгранный ключ провернулся в замке. Расправляясь с подобной публикой, Андрей не испытывал угрызений совести. Они были ничуть не лучше тех высокопоставленных коррупционеров, которые его стараниями покинули этот мир или превратились в «звать тебя никак и фамилия твоя никто». Если кто-то из двоих при падении выживет, пусть себе. Сломают шею, никто плакать не будет.

Ларин отряхнул брюки и вернулся в коридор. После грохота и свиста ветра ему показалось, что здесь царит полная тишина. Дверь в купе Бирхофа закрыта. Проститутка могла и убежать. Некогда было во время драки посмотреть в стекло, а вот она могла и заглянуть.

Андрей напряг слух, приложил ухо к двери – полная тишина. Он осторожно опустил ручку, дверь оказалась закрыта изнутри. Тогда вставил железнодорожный ключ в отверстие, провернул его, быстро вошел в купе и защелкнул за собой дверь.

На полу тускло горел выроненный фонарик. Девица жалась в углу купе и смотрела на Ларина широко открытыми испуганными глазами. Голый немец, прикрытый до пояса простыней, лежал на диване: рот открыт, неподвижные глаза уставились в потолок.

Жизнь Андрея складывалась так, что бывший наро-фоминский опер видал мертвецов довольно часто. Ларин приложил пальцы к шее немца – пульсации крови не чувствовалось.

– Готов. Спекся папуас, – проговорил он зло.

– Я… я… я ни при чем… не виновата… он виагры обожрался… вот… – проститутка подхватила со столика нетерпеливо разорванную упаковку, – сердце и не выдержало…

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.