Страница 40 из 41
— В таком случае он недооценил меня, думая, что подобный жест остановит меня в действиях.
Холмс тепло улыбнулся мне.
— Приехав в Кумб-Трейси, Стэплтон нашёл себе временное убежище, тем временем разнюхивая положение вещей. Вероятно, в одной из таких вылазок он и увидел меня. — Холмс хохотнул. — Представляю себе, как он был неприятно удивлён, вновь увидев меня — человека, которого он ненавидел больше всего на свете, человека, которого считал умершим.
— Отсюда предупреждение в академии.
— Да. Он не смог удержаться от искушения и дал мне знать, что снова у меня на хвосте. Однако для Стэплтона дела приняли дурной оборот. К этому времени он был сильно раздосадован тем, что я выжил, поэтому совсем потерял самообладание и утратил связь с реальностью. Я знал — стоит ему обнаружить, что Баскервиль-холл пустует, и он, скорей всего, вломится туда и завладеет им, осуществляя безумную мечту стать хозяином поместья Баскервилей.
— Но ненадолго, а — Холмс? — заметил Ван Хельсинг. — Дракула не допустил бы в своё святилище другого хозяина.
— Совершенно верно. Дракула, обнаружив незваного гостя, не стал тратить времени даром и приобщил его к культу восставших из мёртвых. В погребе Коллинза мы с Уотсоном наткнулись именно на Стэплтона в обличье вампира. Тогда-то я и понял, где прячется граф, — в убежище Стэплтона, Баскервиль-холле.
— Теперь понятно, Холмс, — сказал я, — но почему Дракула попросту не убил Стэплтона?
— Нужно помнить, Уотсон, что Дракула, несмотря на своё животное существование, был хитрым и умным существом. Он видел в Стэплтоне своего последователя. Завоевав душу Кэтрин Хантер, он намеревался отправиться с ней на новые пастбища, оставив Стэплтона рыскать в поисках крови по девонширской сельской местности, где тот вовлекал бы новых адептов в этот нечестивый культ. Таким жутким способом Стэплтон осуществил бы свои дикие амбиции и стал повелителем вересковых пустошей.
— Если это так, то зачем он был заколочен в гробу?
— Потому что Дракула не хотел, чтобы Стэплтон мешал ему. В этой округе места хватало лишь для одного действующего вампира, и Дракула постарался, чтобы это был он сам. Без сомнения, Коллинзу было велено освободить Стэплтона, как только граф с невестой уедут. Фактически он в конечном итоге освободился бы самостоятельно — так велика была его жажда крови.
— Если бы я преждевременно его не освободил, — добавил я.
— Силы небесные, что произошло? — воскликнул Ван Хельсинг.
Холмс пересказал наше жуткое приключение в погребе, когда Холмс обезглавил нашего давнего противника пилой.
— Вот ещё над чем я ломаю голову, — сказал я, когда он закончил. — Почему, зная, что мы его выслеживаем, Дракула не побеспокоился о своей безопасности и не покинул эту местность?
— Возможно, я смогу ответить на ваш вопрос, доктор Уотсон, — молвил Ван Хельсинг. — Дракула был трансильванским дворянином и обладал гордостью дворянина, которую унёс с собой в могилу. Он, конечно, не потерпел бы, чтобы его планы нарушило вмешательство обыкновенного смертного. Ваше присутствие его и раздражало, и бросало ему вызов. Одну невесту уже вырвали из его когтей, и он не собирался терять другую.
— Вот тут он и совершил роковую ошибку — недооценил противника.
Улыбнувшись, я взглянул на Холмса, но он, казалось, не слышит отпущенного ему комплимента. На какой-то миг в его глазах появилось отрешённое выражение, говорившее о том, что в мыслях он далеко от Бейкер-стрит.
Наконец он продолжил рассказ, изложив Ван Хельсингу все оставшиеся подробности этого дела, в том числе и то, как на следующее утро после нашей первой встречи с Дракулой он попросил местного кузнеца в Кумб-Трейси переплавить одно из серебряных распятий в пулю. Ещё он живо описал заключительные моменты нашего приключения, когда мы были свидетелями того, как останки графа погружаются в зелёную тину Гримпенской трясины. Ван Хельсинг сидел, подавшись вперёд, и, сверкая голубыми глазами, заворожённо слушал рассказ моего друга.
Когда Холмс умолк, профессор некоторое время молчал, а потом хрипловатым от волнения голосом тихо произнёс:
— Теперь, когда этого омерзительного существа больше нет, мне жаль, что я не был свидетелем его конца. Мир в большом долгу перед вами, Шерлок Холмс.
— Благодарю за комплимент, — любезно молвил Холмс, — но успех в этом деле не был бы возможен без моего дорогого друга Уотсона.
— Разумеется, — согласился Ван Хельсинг, тепло улыбнувшись мне.
— Тем не менее, — сказал Холмс, — я радовался бы гораздо больше, если бы сумел спасти жизнь Кэтрин Хантер. Я виню себя в её смерти.
Мы с Ван Хельсингом хором запротестовали.
— Вы сделали всё, что возможно в человеческих силах, — заверил я его.
Голландец подался вперёд и коснулся плеча моего друга.
— Разделяю ваши чувства в отношении смерти этой юной девушки, — тихим, ровным голосом произнёс он, — но, друг мой, взгляните на это в перспективе. Разумеется, смерть мисс Хантер — трагедия, но сравните это с тем, чего вы достигли. Если бы Дракуле удалось скрыться и выжить, подумайте, сколько ещё юных девушек сумело бы развратить это ночное чудовище. Не сомневайтесь, это всё спасённые вами жизни.
По выражению лица Холмса я догадался, что его тронули эти слова, произнесённые с таким жаром. Он с благодарностью кивнул Ван Хельсингу, и почти сразу настроение его улучшилось.
— Ну а теперь, — потирая руки, оживлённо произнёс он, — хватит разговоров о мертвецах. У нас было несколько недель напряжённой работы, а сейчас наступила праздничная пора, так что давайте отдыхать и веселиться. Уотсон, будьте так любезны, наполните наши бокалы. А мне бы хотелось предложить нашему другу новый сорт сигар, что я купил в лавке Брэдли.
Я сделал то, о чём меня просили, а Холмс взял с каминной полки коробку сигар и предложил её Ван Хельсингу.
— Прошу прощения, Холмс, — сказал тот. — Не хочется быть невежливым к хозяину, но я не курю сигар, а предпочитаю вот эти маленькие сигары с обрезанными концами.
В подтверждение своего заявления Ван Хельсинг вытащил из внутреннего кармана кожаный портсигар.
— Но вы просто должны! — воскликнул Холмс, пододвигая коробку к Ван Хельсингу, который был несколько ошеломлён настойчивостью моего друга. — Должны попробовать одну.
— Хорошо, — неохотно согласился Ван Хельсинг.
Стоило ему открыть коробку, как выражение вежливой сдержанности сменилось у него радостным удивлением. Коробка была пуста, если не считать маленький блестящий предмет, на котором заиграл свет, как только Ван Хельсинг вынул его.
Холмс тихо засмеялся.
— Прошу извинить меня за несколько театральный способ презентовать вам сувенир, который напомнит вам о нашем сотрудничестве, но я просто не смог удержаться. — Внимательно рассматривая предмет, Ван Хельсинг едва ли слышал эти слова. — Это перстень графа Дракулы, — объяснил Холмс. — Всё, что осталось после того, как высохла отрубленная кисть. Я подумал, будет правильно, если он достанется вам.
Ван Хельсинг поднёс подарок к свету, с удовольствием разглядывая его. Это было простое золотое кольцо с большим сверкающим рубином, по центру которого виднелось какое-то тёмное пятно, как намёк на чёрное сердце злодея, некогда его носившего.
— Прекрасный сувенир, мой дорогой Холмс, но я не могу его принять. Ведь именно вы довели до конца эту наиопаснейшую игру, и поэтому перстень — ваш трофей.
— Чепуха! — воскликнул мой друг. — Я хочу, чтобы перстень был у вас. Вы много лет подряд добивались уничтожения графа Дракулы. И вот вещественное доказательство того, что с этим самым злобным существом наконец покончено.
Ван Хельсинг собрался было снова возразить, но его остановили поющие голоса. С улицы доносились звуки первого рождественского песнопения. Мы все подошли к окну, чтобы посмотреть на полдюжины припорошенных снегом юнцов, которые, сгрудившись у нашей двери, с большим чувством пели, подняв к нам лица, освещённые светом фонаря, зажатого в руке у самого высокого из детей.